Матисс - Страница 179

угой, щекочущий воздух, поскальзываясь на сыром валежнике, подпрыгивая, выбрасывая вверх к проводам руку, как баскетболист к корзине.

Прежде чем ослепнуть, Вадя успел увидеть, как рука, обвитая дрожащими жгутами разряда, соскользнула с проводов, взяла за голову, потрясла и подбросила Королева высоко в воздух.

После, лежа без сознания, Вадя видел много красных шаров, катившихся по полю, подлетая, опускаясь, оборачиваясь, вглядываясь в него, – и видел нагую женщину без головы, шагавшую выше леса. И страх ему был жестокий, и ужас.

CXIX

Следующим утром, очухавшись, чтобы ни о чем не думать, Королев взял направление на солнце. Прикинув, что суммарное направление зигзагов, которые светило, следуя восходам и закатам, выпишет его телом, – приведет его в верном направлении, он ужесточил темп хода.

Поначалу его тревожил лес, но скоро он приноровился. Войдя в чащу, присматривался к сиянию, бившему сквозь верхушки, все время старался переносицей почуять его теплоту. Миновав дебри, вдыхал полной грудью весь окоем. Ему было легко. Он шел без оглядки день – и только на закате, взойдя на долгий пригорок, с которого открывался распашной лесистый дол, залитый теплым светом, разрушенный коровник, две дороги, менявшиеся колеями, – от удовольствия он решил оглядеться.

В самом подножье холма, на краю его длинной крылатой тени он увидел Надю и Вадю. Они брели порознь, препинаясь, отяжелев от усталости.

Поклявшись себе отныне никогда их не ждать, он ринулся дальше – вперед, за клонящимся к горизонту солнцем. За солнцем, впряженным в будущее, за весной, за хмелящим запахом отогретой земли, теперь врывавшимся ему в ноздри.

CXX

В календаре это как крыши конек, или – все равно что пойти по перилам на воздух упругий с подскоком. В лицах ни кровинки – чем меньше мути, то есть жизни, тем больше света.

С огромным, как воздух, ранцем, набитым шестьютысячелетьем, – плыть и плясать первоклашкой.

На ночном козырьке в полнолунье мне снилась собака, голый лес и поле озимых.

Серебряная собака тащила в зубах мой сон – мою кость, мой плуг кистеперый: чем чернее бумага, тем шире поле.

И в поле на бреющем грач летал. Сел, зорко прошелся по борозде, наблюдая, как добрые мягкие руки апреля кропили меня землей, теплой и мягкой: лоб, глаз светосилу, русский язык похорон, глинозема сытную ласку.

И муки мои тащила собака, припадая, и грач следил.

Нет у времени молвы.

И Господь заливает мгновение в половодье, где я Мазаем тысячу солнечных зайцев везу для тебя.

Когда я умру, ты закутаешься в солнечную шубу, как в конце аллеи в протуберанец.Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com