Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти - Страница 12

Методы исследования установок. Как можно определить, что люди на самом деле чувствуют по отношению к смерти? Согласно Feifel (84), для научного изучения установок по отношению к смерти необходимы: обширная выборка, представляющая популяцию, перепроверка полученных результатов, проверка надежности использованных инструментов, внимание к социокультурному контексту, многоуровневый анализ и лонгитюдный анализ. Несомненно, соблюдение всех этих требований обеспечило бы надежные статистические данные, но весьма сомнительно, что эти данные смогли бы обеспечить понимание динамики исследуемых установок.

Из всех предъявляемых требований самым важным, как мне кажется, является многоуровневый анализ. Установки являются как осознанными, так и подсознательными; на сознательном уровне можно выделить: (1) мнения, которые, по мнению респондента, от него ожидаются, и которые были пассивно взяты им из культуры или религии (так называемые «общественные» установки); (2) эмпирические идеи, выведенные из своего уникального опыта; и (3) защитные установки, представляющие отрицание того или иного значения смерти или реакцию на него. Метод прямого опроса имеет ограниченную ценность, хотя иногда, при наличии группы таких же умных и откровенных индивидов, какие были протестированы Bromberg и Schilder (30), кажется возможным обнаружить некоторые, обычно скрытые установки, при помощи этого метода. Проникнуть в глубокие слои психики позволяют такие техники, как глубинные интервью и процедуры семантического дифференциала; проективные методики, тест словесных ассоциаций; а также тест Роршаха. Но до сих пор не создан инструмент, который сможет открыть тот архаичный и подавленный младенческий исходный материал, который спрятан в человеческом мозгу. При изучении этих глубин мы должны рассчитывать на интуитивную проницательность психотерапевта. И только клиническое изучение может пролить свет на источник установок по отношению к смерти и их влияние на развитие эго и судьбу индивида.

С другой стороны, в индуктивной психологии существует проблема субъективизма. Можно поставить под сомнение непредубежденность исследования, проводимого в негласно запретной зоне материнской разрушительности и смерти. В книге «Страх быть женщиной» я исследую профессиональное нежелание признавать наличие материнских импульсов, направленных на нанесение увечий своему потомству или даже на убийство. Это нежелание равносильно невозможности осознать причины возникновения тревоги смерти. Оказывается, что врачи в большей степени подвержены страху смерти. Feifel и Heller (86) обнаружили, что уровень тревоги смерти у врачей выше, чем у пациентов или представителей «нормальной» контрольной группы. Wahl (87) сообщает, что при проведении психотерапии у врачей часто можно обнаружить наличие сильного страха смерти, и, возможно, выбор профессии, связанной с медициной, есть ничто иное, как защита от этого страха. Kasper (88) придерживается мнения, что частью психологической мотивации врача является желание исцелить себя и жить вечно, он хочет быть ученым для того, чтобы получить власть над жизнью, обращаясь с людьми как с неодушевленными предметами. Хотя отдельные исследования психиатров как отдельной группы не проводились, имеются основания предполагать, что они разделяют страх смерти и защитные тенденции своих коллег[2].

Субъективный фактор может быть дополнен теоретическим направлением, которое рассматривает страх смерти как производное от чего-то, например, от комплекса кастрации (который сам по себе является интрапсихическим образованием, а не следствием реальной угрозы). Таким образом, пред нами не совсем нормальная ситуация, когда люди, из-за защитных реакций и идеологических представлений испытывающие внутреннее сопротивление тому, что они делают, пытаются понять значения смерти для других людей. Главным следствием этого является не столько искаженное понимание, сколько избегание самого этого понимания, и, возможно, именно поэтому психиатры так мало пишут о смерти и почти ничего не пишут о ее катастрофическом подтексте. Тем не менее, если кто-то не слишком подчиняется своим собственным комплексом катастрофической смерти и не является ярым приверженцем доктрины, он сможет обнаружить истоки и наблюдать проявления этого комплекса у других людей, что, в свою очередь, улучшит его само понимание.

Экзистенциалисты не разрешили эпистемологическую проблему отношений «субъектобъект». (89). Для философов и поэтов, как и для психиатров единственный способ познать человеческую душу – это начать с интуитивного и эмпатического понимания объекта, а затем подвергнуть результаты этого инсайта как можно более полному экспериментальному исследованию. В этой книге я использую свидетельства из всех источников: философских, литературных, интроспективных, клинических и экспериментальных.

Переменная «расстояния». На установки человека по отношению к смерти влияет протяженность временного интервала, который, по его мнению, существует между настоящим моментом и последним вздохом. Близость или отдаленность смерти в представлении человека не обязательно связаны с его возрастом, так как некоторые дети живут под страхом надвигающейся гибели, а некоторые пожилые люди уверены, что смерть им пока еще не грозит. Можно рассмотреть определенные реальные ситуации, которые приближают смерть и установки, вызванные или усиленные ими: (1) кажущаяся неизбежной гибель в ближайшую минуту, (2) казнь, (3) смертельная болезнь, (4) ситуации, связанные с риском летального исхода.

У нас имеются отчеты о мыслях и эмоциях людей, неожиданно встретившихся со смертью лицом к лицу (но, конечно, оставшихся в живых). Удивительным открытием стали сообщения об отсутствии страха. Schilder (63) говорит, что люди в этот момент могут переживать заново счастливые эпизоды своего прошлого или минуты, когда они находились в полной гармонии со вселенной. Ellis (90) сообщает, что в эти моменты нет печали и абсолютно отсутствуют боль или страх. Подобные свидетельства, по убеждению Mac-Kenna (91), доказывают, что при нормальных обстоятельствах у здоровых людей присутствует только «полезный» страх смерти и ничего более. Это умозаключение нельзя считать правильным потому, что экстремальные ситуации вызывают необычные реакции. Первой реакцией может быть ужас, за которым немедленно следует чувство нереальности. Pfister (92), который рассматривает большое количество несчастных случаев, происшедших в горах, описывает процесс появления чувства, которое возникает после начальной кратковременной фазы шока. Комментируя его изыскания, Eissler (9) делает предположение, что в момент серьезной опасности эго создает новую личность, воссоздавая прошлый опыт и выделяя при этом ситуации, в которых угроза была предотвращена, и использует этот опыт для того, чтобы преодолеть надвигающееся несчастье. В случаях отсутствия перспективы немедленной смерти, например, при землетрясении, кораблекрушении или взрыве шахты, свидетельские показания говорят об ужасе, возникшем в первые моменты, или о блокировке тревожности на все время существования опасности, и разрядке тревожности или ее эквивалентов, когда опасность остается в прошлом. Доминирующей реакцией у людей, переживших бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, был острый страх сразу же после нее; вместо того, чтобы отвечать яростью и ненавистью к Соединенным Штатам, большинство жертв демонстрировали сильные признаки тревожности и депрессии, продолжавшиеся в течение длительного периода после взрывов (93). Гражданские лица в Германии и Британии, подвергшиеся сильным бомбардировкам, реагировали подобным образом. При повторении угрозы страх смерти, увечья или тяжелой личной утраты может быть смягчен появлением чувства собственной неуязвимости.

Мы должны отнестись критически и к сообщениям об отсутствии страха у людей, подвергшихся смертной казни. Поведение во время ожидания казни должно быть отделено от поведения во время ее. Одним из аргументов в пользу отмены смертной казни могут служить те муки, которые испытывает человек, приговоренный к исключительной мере наказания. Имеющиеся у нас материалы демонстрируют душевные состояния от кажущегося спокойствия до полной деморализации (94), спокойствие может быть всего лишь маской, прячущей под собой сильные эмоции или отражающей чувство нереальности. Bluestone и McGahee (95) утверждают, что заключенный в камере смертников был бы ошеломлен тревогой и депрессией, если бы защитные механизмы эго не смягчали бы страдания. Вне зависимости оттого, что испытывает человек, приговоренный к смерти, ожидая казни, обычно он находит достаточно мужества, чтобы встретить свою кончину с самообладанием. Свидетели казней (в годы Террора, в нацистских концентрационных лагерях и во время войны) показывают, что почти все без исключения жертвы встречают последнюю минуту своей жизни без страха или протеста. (Но надзиратели в тюрьмах знают случаи, когда заключенных приходилось нести на руках к электрическому стулу или газовой камере почти без сознания или в состоянии невменяемости.) Объяснить причины такого поведения можно не только стремлением скрыть свой страх и придать своей смерти достоинство и видимость добровольности или, возможно, желанием пристыдить палачей. Чувство нереальности происходящего может сопровождать жертву до самого конца. Если казнь совершается на законном основании, осужденный может чувствовать, что вынесенный ему приговор справедлив, и воспринимать смерть как искупление своей вины. Присутствует также и мазохизм, превращающий ужас в удовольствие. Человек может испытывать чувство экзальтации, придавая несправедливой смерти значения героизма, приверженности принципам или непоколебимости своей веры. Я не знаю, где можно провести черту между мазохистской смертью и смертью в состоянии экзальтации.