Мастер-Ломастер - Страница 4
Эта дверь отличалась от прочих. Стальная пластина с глазком, покрытая пластиком под дерево. И грубо приваренный засов. Я присвистнул, а Тимоти прилип к глазку.
– Кошка еще не сдохла, – заявил он и откинул засов.
– Шутки у тебя, – буркнул я, отступая и поднимая пистолет.
За дверью находилось существо. Когда-то оно было женщиной. Когда-то на нем было платье. Но это существо никогда не мылось и не причесывалось. Увидев нас, оно попятилось.
– Парни, дайте ширнуться. Я два дня без дозы, – вот первые слова, которые произнесло существо.
Я осмотрел комнату. Железная решетка на окне, тюфяк на полу, скомканное одеяло. Гора коробок и упаковок от продуктов в углу. Заглянул в соседнюю комнату. Санузел и ванна, наполовину заполненная калом. Покрутил кран – вода, конечно, не идет.
– Будьте людьми! Дайте ширнуться, – ныло существо.
– Ты кто? Как тебя зовут?
– Тина. Тина Керн.
– А что здесь делаешь?
– Непонятно?
– Нет.
– Дурь на мне испытывают, вот что. Я здесь вместо кролика. Будь человеком, дай дозу.
– Кто еще есть в здании?
– Два дня уже никто не приходит. Парень, что случилось? Ты же не из этих.
– Этих позавчера повязала полиция. Дом собираются сносить, мы из комиссии по переселению жильцов. Ты где живешь?
– Третий год здесь. Зимой в подвале держат, летом здесь. В подвале теплее. Идем, я тайники ихние знаю. Я вам все покажу, только дайте ширнуться, – существо уже влекло меня за руку к лифту. Рваное платье при каждом движении открывало тощие, висячие груди. И вся она была тощая, длинная, нескладная. Палка от швабры. Вешалка.
Втроем мы забились в кабину, и Тина нажала клавишу подземного гаража. Зрачки у нее были огромные, во всю радужку, а руки дрожали. И вся она дрожала. Ломка после карата.
– Давно ломает? – спросил я.
– Четыре года.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать восемь. Я в пятнадцать на карат села. Когда ломка началась, сутенеру одному задолжала, он меня сюда продал.
На два года моложе меня, а выглядит на десять старше.
– У тебя родные есть?
– Никого у меня нет. Неужели не понятно? Зачем им кролик с родней? Чтоб родня разыскивала?
Двери раскрылись, и Тина заметалась по гаражу.
– Что будем с ней делать? – спросил я у Тимоти.
– А ничего. Дадим полсотни – и пусть идет на все четыре.
– И куда она пойдет?
– А какое тебе дело?
– Никакого, – уныло согласился я и поплелся разыскивать Тину.
Тина, стоя на четвереньках, вылизывала лужу на полу.
– Ты что делаешь?
Она замахала на меня ладошкой и всосала остатки жидкости. Поднялась на ноги, повернула ко мне счастливое лицо. Прямо на глазах происходила удивительная перемена. Словно в спущенную резиновую куклу воздух накачали. Глаза блестят, улыбка от уха до уха, в движениях появилась грация.
– Чучело! С пола-то зачем?
– Копы все тайники очистили, – она уже оглядывыла себя, выгибая шею. – И на самом деле чучело! Пить как хочется! И нажраться бы от пуза!
– На третьем этаже я видел шкаф с женскими тряпками, – сообщил Тимоти.
– Покажешь? – Тина подбежала к пожарному гидранту, приоткрыла вентиль и жадно пила, подставив лицо под струю.
Такие дела. Два дня без воды. Сначала доза, потом утолить жажду.
Напившись, она замотала головой, стряхивая брызги и сверкнула улыбкой.
– Меня зовут Тина, – она сделала книксен. – А вас как?
– Тимоти, – представился Тимоти. – Можно – Тим.
– Гнус, – сказал я.
– Тим, ты обещал что-то показать! – она уже тащила его за руку к лифту. Тощий, ногастый, рукастый жизнерадостный щенок. Каратистка. Наширявшаяся каратистка. Прямо с пола. Из лужи. Я попытался почувствовать отвращение – и не смог. Когда-то она была именно такой – жизнерадостной, открытой, веселой. Сколько ей осталось? Лет пять, не больше. Сейчас двадцать восемь, будет тридцать три. Возраст Христа.
Я неспеша поднялся на третий этаж. Тимоти нашел быстро. Он курил у окна. Не помню, когда Тим последний раз курил.
– Она в ванной, – сказал Тимоти. Холодная идет слабо, но чистая, а горячая хорошо, но ржавая. Чуть теплая.
Он еще долго что-то говорил. Про фильтры очистки, про пластиковые трубы… Какие, к черту, фильтры, если через неделю дома не станет.
Я достал предпоследнюю сигару, скусил кончик и прикурил от золоченой зажигалки. Стена резервуара за окном возвышалась словно стена средневекового замка.
– Она каратистка, – сказал Тимоти, растоптал окурок и отобрал у меня сигару. – Спасибо.
– Сигары не курят взатяжку.
– Она каратистка, понимаешь ты это, или нет?
Нет, средневековые замки делали не из бетона. Из камня, из кирпича, но не из бетона. И башенок наверху нет.
– Ты меня слушаешь, или нет? Скажи мне, ну что ты с ней будешь делать? Мы же как ежики пахать будем!
– Ежики не пахают.
– Не пашут. Грамотей.
Я машинально обстучал карманы, но курева не нашел. Сигары – не курево. А курить я завязал. Два года назад.
– Тим, ты же все понимаешь.
– Мальчики, не оборачивайтесь, я голая! – прозвучал за спиной жизнерадостный голос. – О! расческа нашлась! Все, можете повернуться!
Мы повернулись. Тина оделась в спортивный костюм и расчесывала волосы. Она была до синевы бледная. Раньше это маскировалось грязью. Плоское лицо северных народов, но не круглое, а вытянутое, красноватый оттенок кожи индейцев, типично французский носик – да в ней перемешалась кровь всех наций. Теперь она с веселой яростью расчесывала мокрые, спутанные волосы.
– Есть хочешь?
– Еще как! Слона слопаю.
Тимоти протянул ей сотенную бумажку. – Иди, подзаправься.
– А вы?
– Мы на службе. Ты забыла? Жильцов выселяем.
– А-а… Я последняя. Чес-слово!
– Тина, если бы мы не поднялись на последний этаж, ты умерла бы от жажды через пять дней, – сказал я. – Это наша работа.
Зрачки у нее были абсолютно нормального размера. По внешнему виду – просто веселая девчонка. Это после полной дозы. Я скинул два года с отведенных ей пяти лет жизни.
– Я мигом! Мальчики, вам что принести?
– На твой выбор, – буркнул Тимоти,
– Она не вернется.
Тимоти с яростью обрушил на замок удар кувалды.
– Она каратистка. Некогда нам с ней заниматься. Ну некогда – и все! Куда ты ее денешь? В лечебницу? А денег у тебя хватит? В хоспис? Туда она и сама дорогу найдет.
В наркохоспис никому не пожелаю попасть. Кормежка, койка, четыре часа легкой работы в день – для тех, кто не на последней стадии – и любая наркота без ограничения. Год, максимум полтора – и ты покойник. Гуманно. Ты сам выбрал этот путь. Государство тебе помогает пройти его до конца. Все довольны. Ты попал в рай, государство в кратчайший срок избавляется от балласта.
– Ты хотя бы две сотни ей дал.
– Где ты видел две сотни одной бумажкой?
– Спасибо, Тим.
– За что?
– За то, что не дал две сотни одной бумажкой. Открой мою дверь.
Яростный удар кувалдой.
Мы спустились уже до 13-го этажа, когда лифт пошел наверх. Потом вниз, с частыми остановками.
– Вернулась, – произнес Тимоти. – Ну чего рожу перекосил? Ты ведь хотел, чтоб она вернулась.
Лифт остановился на нашем этаже.
– Парни! Вы здесь?
– Здесь! – откликнулся Тимоти.
– Я пиццу принесла! И еще кое-что!
Кое-что оказалось тремя бутылками легкого виноградного вина и двумя картонными пакетами всякой снеди. Мы нашли квартиру с мебелью. Тина сдернула со стола пыльную, в пятнах, скатерть, смахнула ею пыль со стульев и швырнула в угол. Высыпала на стол содержимое пакетов. Шоколадки, огурцы, пирожки, фрукты, сосиски, запеченые в тесте и конфеты россыпью. Из кармана появились пластиковые одноразовые стаканы, кучка мятых купюр и мелочь.
– Сдача! – заявила Тина. От сотни осталось не больше двадцатки.
– Оставь на карманные расходы, – сказал Тимоти.
– Спасибо! За мной не заржавеет!