Маски времени (сборник) - Страница 36

Он снова услышал гудение пролетающей машины.

Самолетик, появившийся накануне, возвращался и летел очень низко, почти над самой головой. Гандерсен инстинктивно бросился на землю, надеясь, что его не заметят. Животные вокруг него беспокоились, но не убегали. Самолет пошел на посадку примерно в километре к северу. Он подумал, что это, наверное, Сина хочет его найти, прежде чем он отдаст себя в лапы сулидоров на Горе Возрождения. Однако он ошибался. Из машины начали выходить туристы Ван Бенекера.

Гандерсен отполз за холмик, поросший жесткой травой, и там спрятался в зарослях. Он не мог примириться с мыслью, что мог бы встретить их сейчас, на этом этапе своего паломничества, когда он уже освободился от многих черт личности прежнего Гандерсена.

Он наблюдал за туристами.

Они подходили к животным, фотографировали их, и даже осмеливались дотрагиваться до тех, которые казались им наиболее дружелюбными. Гандерсен слышал голоса и смех туристов, пронзительно звучавшие в царящей вокруг тишине. Он слышал также голос Ван Бенекера, который что-то объяснял. До него долетали отдельные слова, столь же бессмысленные, как и бред Курца. Девять человек, ходивших по лугу, казались Гандерсену столь же чужими, как сулидоры. А может быть, даже еще более чужими. Он осознавал, что в течение нескольких туманных, холодных дней путешествия в одиночку в нем произошли перемены, которых он сам еще не понимал. Он чувствовал, что его душа освободилась от гнета, что он стал человеком во всех отношениях более простым, более естественным, а вместе с тем и более сложным.

Час, а может быть, и больше, он ждал в укрытии, пока туристы не закончат осматривать луг и не вернутся в машину. Что дальше? Отвезет ли их Ван Бенекер на север, чтобы они могли посмотреть, что происходит на Горе Возрождения? Нет. Нет. Это невозможно. Ван Бенекер, как каждый приличный землянин, боялся всей этой истории с повторными рождениями, и не посмел бы забираться в те таинственные края.

Однако самолетик полетел на север.

Гандерсен начал в отчаянии кричать, чтобы они возвращались. Маленькая блестящая машина, будто услышав его, развернулась, набирая высоту. Наверное, Ван Бенекер пытался просто поймать ветер, дувший сзади. Значит, экскурсия закончилась. Гандерсен смотрел, как самолет пролетает прямо над ним и исчезает в тумане. Он облегченно вздохнул и двинулся вперед, пугая животных громкими криками радости.

Казалось, все препятствия уже остались позади. Гандерсен пересек долину, без труда справился с заснеженным уступом, перебрался через неглубокий поток, сократил путь, идя наперерез через лес. Он ритмично шагал, не обращая внимания на холод, туман, необходимость преодолевать возвышенности или усталость. Он был в прекрасной форме. Когда он спал, сон его был здоровым и крепким; когда искал еду в дополнение к своим концентратам, находил то, что было нужно; когда решал преодолеть какое-то препятствие, преодолевал его. Все окружающее излучало такое спокойствие, что он порой совершал невероятные вещи. Он испытывал сам себя, проверяя границы своей выносливости, приближаясь к ним и переходя их при малейшей возможности.

На этом этапе своего путешествия он был совершенно один. Лишь иногда он видел следы сулидоров на замерзшем снегу, покрывавшем большую часть местности, но ни одного не встретил. Самолет больше не возвращался. Сон его тоже был спокоен. Призрак Курца, мучивший его последнее время, исчез, и ему снились лишь пустые абстракции, которые забывались сразу же по пробуждении.

Он понятия не имел, сколько дней прошло со смерти Седрика Каллена. Время шло само по себе. Он не ощущал ни нетерпения, ни усталости, ни желания, чтобы все это поскорее закончилось. Поэтому для него было некоторой неожиданностью, когда он оказался на гладком каменном выступе шириной метров тридцать, над которым нависала стена ледяных сосулек; он посмотрел вверх и понял, что начал подниматься на Гору Возрождения.

Издали казалось, что гора возвышается над туманной равниной единым мощным монолитом. Но теперь, находясь у ее подножия, Гандерсен заметил, что она состоит как бы из слоев розового камня, лежащих один на другом. Величественная вершина горы, которая, как он знал, уходила ввысь на тысячи метров, скрывалась в тумане, и он видел лишь необъятное подножие.

Подниматься было легко. Справа и слева тянулись отвесные скалы, заостренные камни, хрупкие каменные мостики, связывавшие один уступ с другим; но среди скал вела крутая тропинка явно естественною происхождения, которая позволяла Гандерсену взбираться вверх. На дороге лежали кучи помета нилдоров, подтверждавшие, что он на правильном пути. Он не мог себе представить, чтобы гигантские создания могли подниматься в гору каким-то иным путем. Даже для сулидора все эти обрывы и пропасти были бы серьезным испытанием.

Мунзоры со стрекотанием скакали с уступа на уступ или мягкими шагами ходили над ужасающей бездной по протянувшимся над ней лианам. Похожие на коз животные, белые с ромбовидными черными пятнами, большими прыжками мчались вверх по склону горы, и их громкий рев отдавался гулким эхом.

Он поднимался все выше. Было холодно, но свежо. На этой высоте облака тумана были рваными и не ограничивали видимости. Он оглянулся назад далеко внизу лежала равнина; ему показалось, что он видит весь путь, который проделал с того луга, где приземлялся самолет.

Он ждал, когда его остановит какой-нибудь сулидор. Ведь это было самое священное место на планете. Неужели здесь никто не стоял на страже? Неужели никто его не схватит, не будет допрашивать, не прикажет вернуться?

Через два часа восхождения он дошел до места, с которого вершины горы не было видно, а дорога сворачивала вправо и исчезала за горным массивом. Из-за поворота вышли три сулидора. Они бросили на него безразличный взгляд и удалились, не обратив на него особого внимания — как будто было вполне нормальным, что землянин поднимается на Гору Возрождения.

Или, подумал Гандерсен, чувствуя себя неуютно, как будто именно этого от него и ожидали.

Через какое-то время дорога снова начала подниматься. Здесь каменные навесы создавали как бы подобие крыши, которая, однако, не давала никакой защиты. Обитавшие наверху мунзоры с хихиканьем бросали в него камешки, куски мха и кое-что похуже. Кто это — обезьяны? Или грызуны? Во всяком случае, они кощунственно нарушали торжественную серьезность прекрасной вершины. Они раскачивались на гибких хвостах, шевелили мохнатыми ушами, плевались, смеялись. Что они хотели сказать? «Убирайся отсюда, пришелец с Земли, это не место для тебя!» Или, может быть: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Гандерсен устроился на ночь под каменным навесом. Несколько раз какой-то мунзор цапнул его коготками по лицу. Один раз он проснулся, когда ему показалось, что из пропасти доносится тоскливый женский плач. Он подошел к краю уступа и увидел, что внизу беснуется снежная буря. На фоне бушующей стихии, взмывая ввысь и снова опускаясь, парили существа, напоминавшие летучих мышей, с черными блестящими телами и большими кожистыми желтыми крыльями; они ныряли вниз, скрываясь из виду, и снова взлетали к своим гнездам, держа в острых красных клювах куски сырого мяса. Плача он уже больше не слышал. Он снова заснул и спал, как под наркозом, пока его не разбудили лучи восходящего солнца.

Он умылся в ледяном ручье, пересекавшем тропу, и продолжил путь. Часа через три он миновал группу нилдоров, бредущих на повторное рождение. Они были не зелеными, а розовато-серыми, и принадлежали к родственной расе нилдоров из восточного полушария. Гандерсен прежде не знал, совершают ли эти нилдоры свой обряд повторного рождения у себя на континенте, или приходят с этой целью сюда. Теперь ответ был известен. Их было пятеро, они шли медленно, явно выбившись из сил. Шкура их была жесткая и потрескавшаяся, а хоботы — более толстые и длинные, чем у нилдоров с запада, — безвольно свисали. Нилдоры были на последнем издыхании, что, впрочем, было понятно — не имея возможности переплыть океан, они вынуждены были идти по суше через пустынное Море Песка. В свое время Гандерсену приходилось встречать восточных нилдоров, тащившихся через хрустальную пустыню, и теперь он наконец понял, куда именно они шли.