Маскарад - Страница 3
Девушка развернулась к нему и сердито сверкнула глазами.
— Ты вообще-то не обязан идти со мной!
Оливер вздохнул.
— Угу, как же. И ты добралась бы до Венеции сама? Ты дальше Бруклина не продвинулась бы.
Шайлер громко выдохнула, не спуская глаз с белокурой женщины, ей не терпелось покинуть едва ползущую гондолу. Оливер прав: она была у него в долгу за то, что он сопровождал ее в Венецию. И ее раздражала такая зависимость от него. О чем она ему и сообщила.
— Тебе полагается зависеть от меня, — терпеливо объяснил Оливер. — Я — твой проводник и обязан помогать тебе ориентироваться в мире людей. Я только не понимал, что это означает быть твоим турагентом, — но ладно, не проблема.
— Тогда помоги мне! — резко бросила Шайлер. — Мне нужно туда!..
Она вдруг решилась и одним изящным прыжком перемахнула из гондолы на тротуар. Ни один человек не смог бы проделать такой прыжок, поскольку до берега было добрых тридцать футов.
— Шайлер! Погоди! — завопил Оливер, пытаясь не отстать от девушки. — Andiamo! Segua quella ragazza![1] — выкрикнул он, веля гондольеру следовать за Шайлер, хотя и сомневался, что лодка, приводимая в движение человеком, — подходящий способ гнаться за стремительно движущимся вампиром.
Шайлер ощущала, что зрение ее, как и все чувства, обострилось. Она понимала, что движется быстро — настолько быстро, что казалось, будто все остальные вокруг стоят на месте. И все же женщина двигалась так же стремительно, как и сама Шайлер, если не быстрее. Она перемахивала через узкие каналы, вьющиеся через город, уворачивалась от скоростных катеров и мчалась к другому берегу реки. Но Шайлер неслась за ней по пятам. Они двое превратились в размытое пятно на карте города. Девушка поймала себя на том, что погоня внезапно придала ей бодрости — она словно бы напрягла мышцы, о которых прежде и не подозревала.
В конце концов, когда Шайлер увидела, как женщина перепрыгнула с балкона на малозаметную лестничную площадку, она в отчаянии крикнула:
— Мама!
Но женщина не обернулась и быстро исчезла за дверью ближайшего палаццо.
Шайлер запрыгнула на ту же лестничную площадку, перевела дыхание и тоже вошла в здание, преисполнившись решимости выяснить, кто же на самом деле эта таинственная незнакомка.
ГЛАВА 2
Мими Форс понаблюдала за бурной деятельностью, кипящей в зале Джефферсона в Дачезне, и удовлетворенно вздохнула. Был вечер понедельника: занятия закончились, а еженедельное собрание Комитета было в разгаре.
Усердные представители Голубой крови собрались небольшими группками у круглого стола, обсуждая последние штрихи к празднеству года, ежегодному балу Четырех сотен.
Белокурая, зеленоглазая Мими и ее брат Джек входили в число молодых вампиров, которым предстояло дебютировать на нынешнем балу. Эта традиция насчитывала не первый век. Вступление в Комитет, тайное и чрезвычайно могущественное сообщество вампиров, правящих Нью-Йорком, было лишь первым шагом. Представление молодых членов Комитета всему сообществу Голубой крови было куда важнее. Оно являлось подтверждением прошлой истории и будущих обязанностей вампира. Поскольку особы Голубой крови в каждом цикле — так вампиры называли срок, соответствующий продолжительности человеческой жизни, — возвращались в разных физических оболочках и под новыми именами, их представление, или так называемый дебют, играло чрезвычайно важную роль в процессе осознания.
Мими Форс не нуждалась в герольде с фанфарами, чтобы тот ей сообщил, кто она такая или кем была прежде. Она — Мими Форс, самая красивая девушка в истории Нью-Йорка и единственная дочь Чарльза Форса, Региса — так именовали главу Совета старейшин и на редкость неприятного типа. Мир знал его как безжалостного медиамагната, чья компания «Форс ньюс нетуорк» охватывала весь земной шар, от Сингапура до Аддис-Абебы. Мими Форс — та самая девушка с льняными волосами, кожей цвета свежих сливок и полными губами, которым позавидовала бы и Анджелина Джоли, — была несовершеннолетней секс-бомбой с репутацией, производящей фурор среди наследников самых видных семейств города, горячих парней с красной кровью, известных также как ее люди-фамильяры.
«Но сердце ее всегда было и всегда будет куда ближе к дому», — так подумала Мими, глядя в другой конец зала, на своего брата Джека.
Пока что Мими была довольна. Все шло к тому, чтобы вечер в отеле «Сент-Регис» удался. Это было величайшее празднество года. В отличие от жалкого сборища, которое люди именовали вручением «Оскара», с актрисами, распускающими сопли, и корпоративной рекламой, бал Четырех сотен был чрезвычайно старомоден и очень придирчив к положению в обществе, красоте, могуществу, деньгам и крови. И к родословным, а точнее говоря, к родословным Голубой крови. Это был бал только для вампиров, самое закрытое мероприятие в Нью-Йорке, если не во всем мире.
На него категорически не допускался ни единый представитель Красной крови.
Цветы уже заказаны. Белые розы сорта «Американская красавица». Двадцать тысяч белых роз, специально выписанных для такого случая из Южной Африки. На одну только гирлянду над входом уйдет десять тысяч; прочее будет распределено по вазам. Самый дорогой в городе специалист по подготовке празднеств — тот самый, который для русской выставки Института костюма превратил музей «Метрополитен» в русскую страну чудес, словно сошедшую со страниц «Доктора Живаго», — он намеревался также разместить на кольцах для салфеток десять тысяч шелковых роз ручной работы. И в завершение, в вентиляционную систему бального зала будут распыляться галлоны розовой воды, для ароматизации.
Вокруг Мими кипела деятельность: Комитет трудился над последними неотложными вопросами. Пока младшие члены, такие же ученики старшей школы, как и сама Мими, были заняты бумажной работой — заполняли пригласительные карточки, проверяли списки гостей, уточняли, все ли готово для двух оркестров по пятьдесят музыкантов в каждом и для команды осветителей — старшие члены Совета, возглавляемые Присциллой Дюпон, известной манхэттенской светской львицей, чей царственный лик регулярно украшал собою колонки светских новостей в еженедельных периодических изданиях, занимались более деликатными предметами. Вокруг миссис Дюпон собралась группка таких же худощавых и элегантных женщин с безукоризненными прическами, чья неустанная работа на благо Комитета позволила сохранить важнейшие архитектурные памятники Нью-Йорка и привела к созданию важнейших культурных учреждений города.
До сверхчувствительного слуха Мими донесся их разговор.
— А теперь мы переходим к вопросу о Слоане и Кашинге Карондоле, — серьезным тоном произнесла Присцилла, взяв со стола одну из карточек цвета слоновой кости.
На этих тисненых карточках значились имена каждого из гостей; карточки предполагалось разместить в первой гостиной. На каждой был указан номер стола, за которым подготовлено место для данного гостя.
Сборище окружавших Присциллу влиятельных дам зароптало. Возрастающее неповиновение Карондоле трудно было игнорировать. После того как они несколько месяцев назад потеряли дочь, Эгги, семейство явственно выражало недовольство Комитетом. Ходили даже слухи, будто Карондоле грозятся устроить отцу Мими импичмент.
— Слоана не смогла сегодня присоединиться к нам — продолжала Присцилла, — но она прислала их ежегодное пожертвование. Правда, не такое большое, как бывало в прошлом, но все же достаточно существенное — в отличие от пожертвований некоторых других семейств, о которых я не стану упоминать.
Пожертвования на бал Четырех сотен переходили в распоряжение нью-йоркского Комитета банка крови — таким было официальное наименование Комитета, организованного якобы для того, чтобы собирать деньги для исследований крови. Часть собранных денег шла на борьбу со СПИДом и гемофилией.
От каждого семейства ожидалось щедрое пожертвование из собственных средств. Собранные суммы образовывали многомиллионный бюджет Комитета на текущий год. Некоторые семейства, как те же Форс, давали много больше требуемого. Другие же, как ван Алены, жалкая ветвь некогда могущественного клана, уже давно с большим трудом наскребали требуемую сумму. Теперь, после смерти Корделии, Мими вообще сомневалась, что Шайлер хотя бы знает, чего от нее ожидают.