mASIAfucker - Страница 22

— Ты идиот.

— Я знаю.

— Зачем ты порвал приглашение?

— «Детка» по-русски — это как «baby».

— Ты говорил мне это миллион раз. Сто миллионов раз. Ты русский идиот. Вы все здесь такие?

— Не вздумай проверять. Если я узнаю… что ты…

— Прекрати… Ты можешь на меня не давить?

— Могу. Вернее, не могу.

— На. Это тебе. Но это последний раз.

— Что это?

— Приглашение. Я выписала дубликат.

— Надо же. Я думал, ты на меня злишься.

— Я не злюсь на тебя. Я терпеть тебя не могу. Я понятия не имею, зачем я связалась с таким идиотом, как ты.

— Что тебе сказали в консульстве?

— В консульстве?

— Ну, когда ты выписывала дубликат, что сказали?

— Сказали, что я совершаю ошибку. Советовали не приглашать к нам в страну таких типов, как ты.

— И они все равно выписали?

— Все равно выписали…

Через несколько дней она уехала в Германию. А я остался.

В те годы получить иностранную визу советскому человеку было несложно. Сложно было получить от собственных, советских, бюрократов такую штуку, как ВЫЕЗДНАЯ виза.

Я сдал документы в ОВИР. Я был спокоен: в военную тайну никто меня не посвящал, и вообще, Родине я был ни к чему. Меня должны были выпустить из страны.

Вечерами я звонил Детке в Берлин. Денег заплатить за международные переговоры не было, но счета должны были прийти не скоро, поэтому я все равно звонил… кроме того, я каждый вечер писал ей письма… а днем просто лежал и слушал Стинга.

Утром — отмечаться в очереди у Генконсульства ФРГ, днем — сорок шесть раз подряд прослушать «Англичанина в Нью-Йорке», вечером — позвонить ей, убедиться, что мое место в ее постели все еще не занято.

Так прошел месяц. Я не пил алкоголь, не гулял с компаньоном по Эрмитажу, не обращал внимания на девушек. Зато выучил наизусть все тексты Стинга.

Только один раз за все это время приятели зазвали меня в гости к девушкам. Я смог просидеть там меньше получаса. Потом, не прощаясь, ушел. Даже если бы я пробыл там до утра, то не нашел бы ничего лучше того, что уже и так было моим.

Не возьмусь говорить за других, но мне никто и никогда не объяснял все эти штуки… насчет верности и все такое… что девушкам нужно быть верным… ничто в моем личном жизненном опыте не подтверждало, будто действительно нужно… прежде мне и в голову не пришло бы уйти от девушек… зачем?., но я, разумеется, ушел… мне пришлось высчитывать эти формулы самостоятельно… формулы были старыми, но я-то их не знал, понимаете?., только лбом врезавшись в то, во что я врезался, когда Детка, смеясь, рассказывала мне про чужие члены у нее во рту… я понемногу… очень понемногу начинал узнавать, что по ту сторону известных мне отношений есть что-то еще.

Спустя четыре с половиной недели после того, как я подал документы в ОВИР, отечественные службы разрешили мне покинуть пределы Советского Союза. Немецкие службы, не разобравшись, тоже поставили мне в паспорт все необходимые печати.

Спустя еще сутки я сказал аэрофлотовской кассирше, что хочу купить билет на ближайший рейс до Берлина.

Ближайший взлетал через четыре часа и приземлялся через шесть. Внутри его, приземлявшегося, сидел я.

Билет на рейс «Ленинград — Берлин» стоил ровно 124 рубля 60 копеек. Чтобы купить его, я продал некоторые особенно модные предметы гардероба.

Чтобы купить Детке подарок, продал некоторые оставшиеся… уже не такие модные, как предыдущие.

Ну и то, что больше месяца я отказывался заниматься коммерцией…

Когда я проскочил незаметный паспортно-таможенный контроль и убедился, что да… все верно… я в Берлине… то из наличных денег у меня имелась только ирландская монетка-сувенир в пять пенни.

Других денег не было. Даже советских рублей.

На мне были надеты старые черные джинсы, лакированные ботинки-«инспектор» с узором из дырочек на носке, растянутая кофта с капюшоном и белый плащ. Продать все эти чудеса в Ленинграде не удалось. Иначе посреди аэропорта «Шёнефельд» я стоял бы в трусах и босиком.

Перед вылетом я не успел позвонить Детке. Как добираться из аэропорта до ее дома, я не знал. Знал только адрес.

У девицы из «Information» был визгливый гестаповский голос. Одета девица была в отутюженную синюю пилотку, отутюженный китель с платочком в нагрудном кармане и отутюженную юбку.

— Расскажите, пожалуйста, как проехать до улицы Хохенцолерн-Дамм?

— Вам нужно пройти до станции У-Бан, купить билет до…

— Что такое У-Бан?

— Надземное метро.

— Надземное? Сколько стоит билет на ваше надземное метро?

— Я не знаю.

— Понимаете, у меня нет денег.

— Нет денег?

— Да. Совсем нет денег.

— И что?

— Вы не посоветуете мне какой-нибудь другой способ… чтобы не нужно было покупать билет, а?

— Таких способов не существует.

— Понимаете…

— Что вы от меня хотите?

— Я хочу…

— Вы приехали в другую страну, не имея денег?

— Да.

— И вы не говорите по-немецки?

— Не говорю. Совсем.

— Зачем вы сюда приехали?

— Понимаете, мне очень нужно на этот… Хохен… Помогите мне.

— Мне нечем вам помочь.

— Как лично вы добираетесь до работы? Тоже на У-Бане?

— Вы что, угрожаете мне?

— Я хочу узнать, нет ли другого способа добраться до города. Посоветуйте мне что-нибудь.

— Советую: пройдите вон к тому окошку и улетайте домой.

Было очень рано. Может быть, полседьмого утра. Местность вокруг аэропорта ничем не напоминала то, что показывали в иностранных кино. Широченное поле желтой осенней травы. Кучи земли.

Я дошел до стоянки автомобилей. Несколько немецких теток в дурацких юбках запихивали сумки в багажник. Я улыбнулся теткам и спросил, не говорят ли они по-английски. Тетки не говорили, но махнули рукой, чтобы я садился в машину, они подвезут.

Город, по которому мы ехали, выглядел как бесконечное Купчино. Тетки на пальцах объясняли, что нужно подождать, это еще Восточный Берлин, западные чудеса начнутся позже.

В одном месте за окном мелькнули колючая проволока и тюремного вида вышки.

— Это Стена? The Wall, да?

— Я! Я! Зе Уол!

В Западном Берлине тетки высадили меня из машины. Дальше я ехал на метро. Оно было грязное, серое, словно железная дорога в пригороде. Кроме того, в метро можно было курить.

Станции были натыканы по городу, как автобусные остановки. На той, что называлась «Хохенцолерн-Дамм», я вылез. Несколько раз я спрашивал дорогу у прохожих. То, что я спрашивал по-английски, никого не поражало. Мне просто махали рукой: туда!

С двухметровой Деткой я столкнулся в дверях. Она выходила из парадной и собиралась идти на службу.

— Привет, фройляйн…

— О! Надо же!

Я стоял и молчал. Она тоже молчала. Я потянулся, поцеловал ее… за месяц губы забыли, как это делается. Я почувствовал запах ее духов. Они были дорогие, но мне казалось, что от Детки пахнет солеными огурцами.

Этот запах — главное, что я запомнил из той поездки. Спросите меня, чем пахло объединение Германий, и я отвечу: солеными огурцами.

Кровати в деткиной квартире не было. Спала она на матрасе, который каждое утро убирала в стенной шкаф. Мы лежали голые на светлом ковровом покрытии, курили… все еще молчали. Потом она поднялась и уперлась макушкой в потолок… неужели вот по этим громадным ногам… по этому белому животу я сходил с ума все эти недели?

— Вот тебе ключ от квартиры. У меня дела, я пошла. К моему приходу вымой посуду.

Никакую посуду мыть я не собирался. Я и дома-то ее никогда не мыл. Я ушел из дому сразу после Детки. Мне нужно было срочно убедиться, что жизнь удалась.

Что, попав в космос, вы сможете увидеть такого, чего прежде не видели бы на фото? Тем не менее, космические туристы платят по $22,5 миллиона за путевку, лишь бы оказаться на орбите.

В 1990-м оказаться по ту сторону железного занавеса было престижнее, чем по ту сторону земной атмосферы. Что бы ни произошло дальше, это было не важно. Я УЖЕ находился здесь… ленинградские приятели УЖЕ не поверят, что это действительно происходило со мной.