Машина ужаса
(Фантастические произведения) - Страница 4

Эти странные обстоятельства сбивали с толку всех исследователей и заставляли их, в конце концов, признаться в бессилии решить поставленную перед ними задачу.

Я, слушая и читая все эти споры, путался в противоречиях и не мог прийти ни к какому выводу.

Впрочем, вскоре эти случаи душевных массовых расстройств прекратились так же внезапно, как и возникли, а вместе с ними прекратилась и словесная война, загоревшаяся вокруг них.

Между тем, мои дела в Москве заканчивались; я должен был отправиться к себе, в Ленинград, для работы в университете, куда звали меня письма родных и Юрия Морева, с которым я поддерживал оживленную переписку.

К началу учебного года я вернулся в университет.

Потянулись лекции, экзамены, работы в лабораториях, — обычная обстановка учебы, в которой я чувствовал себя, как в старом привычном сюртуке, немного заношенном, но таком удобном, почти незаметном. Только после перерыва, когда жизнь бросает в необычные условия, начинаешь ценить по достоинству старый покойный уют.

На досуге я разбирался в многочисленных коллекциях, вывезенных мною с Севера, систематизировал материалы и работал над монографией: «Новые данные о последнем межледниковом периоде на Севере Европы».

В этой работе по сортировке коллекций мне помогал Юрий, обладавший колоссальной зрительной памятью, большой настойчивостью и терпением.

Он часто оставался у меня и тогда всецело переходил в распоряжение моих двух отчаянных сорванцов, эксплуатировавших его самым бесцеремонным образом. Дети вообще благоволили к моему приятелю и выражали эту любовь по- своему, тиранически и безапелляционно завладевая им.

Он безропотно подчинялся, находил темы для разговора и игр и тон, который никогда не удавался мне, отцу семейства; иногда, впрочем, Юрий ссорился с ними, но ссорился как-то искренно, горячо, так что это не портило их отношений.

Жена находила, что он должен быть идеальным семьянином и даже была озабочена подысканием ему подходящей партии. Я решительно не одобрял ее планов, но и не мешал. В конце концов, она, вероятно, была права.

Однажды за обедом она повела атаку, вернее, начала предварительную диверсию.

— Юрий Павлович, вам с вашими семейными наклонностями, вероятно, сильно надоедает бродячий образ жизни, который вы ведете?

— Признаться, есть грех, — храбро бросился мой приятель в расставленную ему западню, — иногда до чёртиков, простите, противно становится. Да так как-то, не могу корни пустить…

— А кто же вам мешает осесть попрочней? — последовала новая вылазка.

— Как вам сказать? Мне кажется, что во мне сидят два человека: один — цыган и бродяга, которому никак не сидится на месте, которого тянет с севера к югу и от востока к западу; и другой — почтенный домосед, который с удовольствием обзавелся бы халатом и трубкой…

— Но, видимо, до сих пор ваша благоразумная половина терпела поражение?

— Я думаю, это дело возраста. С каждым годом мое первое «я» стареет и теряет прыть, а второе растет и пухнет.

— И когда оно окончательно восторжествует?..

— Тогда я облекусь в халат и туфли… и сделаюсь завсегдатаем какого-нибудь скучного клуба.

— Надеюсь, не клуба холостяков во всяком случае? — последовала открытая атака.

— Не знаю. Я до сих пор не испытывал от этого больших неудобств. Я даже, по-моему, в выигрыше. Быть дядей многочисленных племянников очень весело, — был ответ.

— А разве у вас так много родных? — началось отступление после произведенной разведки.

— У меня? Господи боже мой. Тысяча дядей, миллион братьев и тьма кузенов и племянников.

— А вам не родня, — вмешался я, — Сергей Павлович Морев, о котором я на днях читал в газетах какое-то интервью, с рассказом об удивительных научных работах, в которых я, откровенно говоря, ничего не понял?

— Один из тысячи дядей, — ответил Юрий и вдруг нахмурился. — Я читал эту дурацкую заметку. Удивительное дело, — никак не могут оставить человека в покое. Всегда одно и то же. Наврут с три короба, вроде американских эпидемий, — переменил он разговор.

Я не настаивал, и мы заговорили о недавно снова появившемся в газетах пережевывании этих старых историй.

После обеда, когда мы по обыкновению перешли к нашей работе, Юрий обратился ко мне.

— Дмитрий Дмитриевич, нынешний разговор напомнил мне мое давнишнее желание. Я очень хотел бы познакомить вас с дядей Сергеем и его работой…

— Но вы сами сказали, что вмешательство посторонних, — эпизод не из приятных.

— Ну да, репортеры. Я не про то. Я ему давно говорил о вас; он сам очень интересуется вашими изысканиями на Севере, и думаю, что не менее интересно будет и вам посмотреть его работы…

— Не спорю. Хотя, повторяю, эта заметка в газете решительно ничего мне не дала — какая-то чудовищная путаница…

Юрий усмехнулся.

— Ну, в этом и мы немного виноваты. Ведь этой публике чего ни наскажи, — всему поверит.

— Ах, вот как, — улыбнулся и я. — Но во всяком случае это ставят в связь с работами покойного профессора Павла Петровича.

— Да, в этом они правы. Видите ли, я в сложных выкладках и вообще во всей этой математической китайщине слаб. Но в общих чертах идею этой работы могу рассказать, если вам интересно.

Я одобрительно кивнул головой.

— Позвольте, как бы начать попроще. Ну вот: вы знаете, что вокруг идущего по проволоке тока существуют магнитные силы?

— Ну, конечно.

— При усилении и ослаблении тока меняется и напряженность этих магнитных сил. При резком замыкании и размыкании — происходит и наиболее резкое изменение этой разлитой вокруг тока магнитной энергии, при чем она распространяется в окружающей среде в виде волнообразного колебания особой всепроницающей невесомой среды, так называемого эфира.

— Все это я, конечно, знаю. Только мне кажется, что исследования на эту тему являются настолько специальными…

— По методам работы — это, безусловно, необычайно сложная история. Но результаты ее очень близко касаются жизни, так как подходят к решению существенных вопросов нашей психики.

— Психики? Это уже что-то непонятное.

— Да, вот видите ли. Волны, при помощи которых распространяется электромагнитное колебание, имеют вполне определенную длину, хотя мы совершенно не знаем, в чем заключаются изменения эфира, связанные с этим явлением. Какие- то состояния его напряжения, в существе своем нам неизвестные. И вот, если они доходят до другого проводника, замкнутого или имеющего очень маленький разрыв в цепи, то, меняя вокруг этого проводника напряжение магнитных сил, — преобразуют их энергию в энергию электрического тока, пробегающего по проволоке, но лишь в том случае, если этот второй проводник по своим размерам и конструкции таков, что, будучи сам источником прерывающегося тока, посылает электромагнитные волны как раз такой же длины.

— Ну, да, таким образом работает радиотелеграф; это то, что называется резонансом, наблюдающимся и в явлениях электромагнитных так же, как и в созвучании струн, камертонов и прочее. И там на звук одной струны отвечает другая только тогда, если она настроена с нею в унисон, то-есть может испускать волны той же длины.

— Вот, вот. И еще в начале нашего столетия выяснилось, что все психические и физиологические процессы в живом организме связаны с электрическими токами, пробегающими по проводящим нервным путям, при чем токи эти прерывчатые, пульсирующие. А раз так, — то они обязаны посылать в пространство волны электромагнитных колебаний.

— Ах, вот что. И, следовательно, если два индивидуума настроены в унисон, то-есть способны испускать волны одинаковой длины, то они обязаны также отвечать токами, пробегающими по нервным путям одного из организмов, раз они появились в другом соответственном?

— Да, это и была основная идея, на которой остановился мой дед. Он полагал, что именно с передачей электромагнитных волн связан механизм влияния человека на человека, то- есть выводил отсюда явления внушения, гипноза, сострадания, — и вообще всякого подражания, любви, морали, — ив конце концов даже телепатии.