Марьяжник - Страница 10

– Господин барон готов немедленно принять вас. Проходите.

Головацкий последовал за слугой и в скором времени очутился в просторной светлой гостиной с тремя большими панорамными окнами. Садиться он не стал, а, заложив руки за спину, неспешно прошелся вдоль левой стены, изучая картины немецких художников. Ужасно хотелось закурить сигару, но Матвей Евграфович не мог позволить себе подобную вольность в чужом доме. Во всяком случае, без разрешения хозяина.

И снова фон Дребен не заставил себя ждать. Он появился из боковой двери и немедленно окликнул Головацкого в знак приветствия. Невзирая на свою грузную комплекцию, профессор довольно легко развернулся на каблуках.

Барон был в белоснежном смокинге и при бабочке. На безымянном пальце правой руки красовался массивный золотой перстень, инкрустированный изумрудами.

– Господин Головацкий! – воскликнул фон Дребен на чистейшем русском языке. В его речи не было и намека на иностранный акцент. – Не ожидал. Право слово, не ожидал, мой дорогой. До меня доходили разные слухи, в том числе и то, будто вы ведете прямо-таки затворнический образ жизни.

– Так и есть, господин фон Дребен, – Матвей Евграфович открыто улыбнулся. – Я и сам забыл, когда в последний раз выходил из дому. Но сейчас… Признаюсь, я к вам с корыстным интересом. Обстоятельства вынудили меня обратиться к вам за содействием…

– Что такое, мой дорогой? – Барон самолично усадил Головацкого на диван и тут же разместился рядом. – Деньги? Говорите прямо. Вам нужны деньги?

– Нет, не деньги, барон. Мне нужна некоторая информация.

– Ах, вот оно что! Так вы, значит, опять что-то расследуете, господин Головацкий? Говорите прямо. Расследуете?

– Да, расследую.

– Какая прелесть! Очень интересно! Я ведь, знаете ли, господин Головацкий, всегда завидовал гибкости вашего ума. И, конечно, я понимаю, что вам необходима работа для мозга. Необходима как воздух. Говорите прямо. Необходима?

– Совершенно верно, – Матвей Евграфович осторожно разгладил усы и спросил. – Могу ли я закурить, господин барон? Дурная привычка. Ничего не могу с собой поделать.

– Ну, разумеется, курите! – казалось, любая мелочь, любая произнесенная кем-то фраза приводила фон Дребена в неописуемый восторг. Барон для многих являлся образцом оптимизма и жизнелюбия. – Что за вопросы, право слово, господин Головацкий? Вот возьмите пепельницу и курите сколько вам заблагорассудится.

– Благодарю вас.

Профессор извлек сигару из нагрудного кармана жилета.

– И что же за дело вы расследуете? – барон закинул ногу на ногу и откинулся на подлокотник дивана. Он практически принял полулежачее положение. – Говорите прямо. Что это за дело?

– Это касается гибели одного нашего с вами общего знакомого, – неторопливо начал Головацкий, пристраивая сигару во рту. – Вернее, мое знакомство с этим человеком было не слишком тесным, а вот что касается вас, барон, то его, то есть погибшего, можно было смело назвать не просто вашим знакомым, но и другом.

Впервые с момента прихода Матвея Евграфовича фон Дребен нахмурился.

– Вы говорите?..

– Совершенно верно, барон. Речь идет о гибели господина Сербчука минувшей ночью.

– Да, разумеется, мне уже известно о случившемся, – барон приподнялся. – Но я не понимаю, к чему тут расследование?.. Разве не несчастный случай послужил причиной гибели уважаемого Антона Антоновича? Говорите прямо. Разве не так?

– Относительно этого есть некоторые сомнения, господин фон Дребен, – Головацкий разогнал рукой повисший в воздухе клуб дыма от его сигары. – Поэтому я и здесь. Мы пытаемся разобраться, попал ли Сербчук под лошадь сам или же ему помогли.

– Помогли? Кто? Говорите прямо!

Матвей Евграфович пожал плечами:

– Если бы мы знали. У меня к вам, собственно, два вопроса, господин фон Дребен.

– Готов ответить на любой из них, если это поможет делу.

– Будем надеяться, что поможет.

– Слушаю. Говорите прямо.

Головацкий немного помедлил.

– Насколько близкими были при жизни отношения между покойным ныне Сербчуком и опять же таки покойным генералом Корниевичем?

Брови барона фон Дребена удивленно изогнулись, а спустя пару секунд он и вовсе выпрямился на диване, сняв одну ногу с другой. В глазах отразилось явное непонимание вопроса.

– Прошу прощения, господин Головацкий.

– Я спросил… – начал было Матвей Евграфович, но барон нетерпеливо перебил его:

– Нет, я, разумеется, слышал, что вы сказали. Просто мне не совсем понятно, с чего вдруг возник такой странный вопрос. Насколько мне известно, а я хорошо знал Антона Антоновича, как вы сами верно заметили несколькими минутами раньше, у него вообще не было никаких отношений с генералом Корниевичем. Они едва были знакомы. Совершенно разные люди, и потом…

Фон Дребен замолчал, не закончив начатой мысли. Не стал опротестовывать его последние слова и Головацкий. По его мнению, не было никакой необходимости говорить барону о наличии бумаги за подписью генерала у покойного Сербчука. Матвей Евграфович получил достаточно исчерпывающий ответ на свой вопрос. Другого ему и не требовалось.

– Хорошо, барон. Я прекрасно вас понял, – профессор изобразил на лице нечто, напоминающее виноватую улыбку. – В таком случае у меня будет к вам еще один вопрос, и я надеюсь, что вы ответите на него столь же искренне. Вероятнее всего, дело это щепетильное, но в интересах следствия… Ради установления истины… Однако я могу гарантировать вам, что информация не уйдет дальше моих ушей…

– Перестаньте юлить, господин Головацкий! – пожурил собеседника барон с прежним энтузиазмом в голосе. – Говорите прямо! Говорите! Мы же свои люди, в самом-то деле.

– Речь идет о том месте, где погиб Антон Антонович. Вероятно, вы знаете, – несмотря на предложение фон Дребена говорить прямо и откровенно, Матвей Евграфович старательно подбирал нужные слова, – это произошло на углу Никитинской и Васюкова. Что делал Антон Антонович в этой части города ночью? В четвертом часу утра, если быть точным? Тут замешана женщина?

Барон от души рассмеялся и даже хлестко ударил себя пару раз ладонью по отставленному колену. Тактичный вопрос профессора рассмешил его донельзя.

– Вы крайне прозорливы, господин Головацкий! Право слово! И как это вы догадались? А? Говорите прямо. Вам было известно о похождениях многоуважаемого господина Сербчука?

– Да. Кое-что я знал.

– Честь и хвала вам как сыщику! – фон Дребен откровенно ликовал. – Да, вы правы, черт возьми! Тут была замешана женщина. Определенно! Я даже знаю, о ком идет речь. Я знаю ту, что проживала на Васюкова и которая была в числе избранниц сердца бедного Антона Антоновича, – барон снова громогласно рассмеялся, но уже в следующую секунду спохватился и поспешно прикрыл рот рукой. – Я знаю, что это нехорошо. Простите. Антона Антоновича уже нет. Поверьте, я скорблю. Но всякий раз, вспоминая о том, что он умудрялся творить при жизни… Да, это достойно восхищения!

Головацкий оставил замечания хозяина дома без внимания. Его интересовало совсем другое.

– В четыре часа утра он возвращался от этой женщины? Так получается?

– Я в этом уверен, – решительно заявил фон Дребен.

– А могу я узнать ее имя и адрес?

– Однако! – Барон присвистнул. – А вам не кажется, господин Головацкий, что это будет как-то…

– Я понимаю, господин фон Дребен, – поспешно вклинился Матвей Евграфович, – однако, как я вам уже сказал, в интересах следствия это необходимо, но я по-прежнему могу гарантировать…

Их глаза встретились. Голубые и глубокие, как два бездонных озера, глаза немца – и единственный зрячий глаз профессора с матово-черным зрачком. Барон колебался не более минуты.

– Ну, хорошо, господин Головацкий. Я полагаю, вашему слову можно верить безоговорочно. Так? Говорите прямо!

– Можно верить.

– Эта женщина – актриса. Уже в возрасте. Относительно в возрасте, как вы понимаете. – Барон вновь вальяжно откинулся на подлокотник дивана. – Вдова. Сын тоже погиб. Героически погиб на войне, господин Головацкий. Так что сейчас она проживает одна. Антон Антонович был чрезвычайно увлечен ею…