Маруся. Книга 2. Таежный квест - Страница 7

Впереди качалась широкая спина ехху с пристроенным плетеным коробом. Рыжий великан ловко огибал деревья, поднимаясь на очередную, уже третью по счету сопку. Маруся еле поспевала за ним.

Точнее, совсем не поспевала.

Она устала. Пот заливал глаза. Сапоги казались отлитыми из чугуна. Каждый шаг давался с трудом, а конца-края этому таежному марш-броску не предвиделось.

«Я сейчас упаду, — билась в голове единственная мысль. — Упаду, закрою глаза… И буду лежать!»

Не сказать, что Маруся была какой-то рохлей. Но физкультура никогда не входила в список ее любимых школьных предметов, а уж зарядку по утрам она и вовсе никогда не делала — зачем? Да и пешком ходить Маруся не особенно любила. Есть лифты, эскалаторы, машины, монорельсы и много еще всяких разных достижений цивилизации, облегчающих человеку жизнь — так чего упираться?

Слава богу, в двадцать первом веке живем.

И вот теперь она расплачивалась за свой образ жизни. Хотя, если начистоту, будь Маруся хоть чемпионом мира по спортивной ходьбе, уверенности в том, что ей легко дался бы путь по тайге, почему-то не возникало. Уж очень тут все… не так. Буреломы, мох, камни, эти бесконечные спуски и подъемы, жара, комариный звон в ушах.

«И чего стоило этим гадам положить в рюкзак кроссовки? Или кеды. Или тенниски? Ботинки, на худой конец. Все, больше не могу!»

— Уф! Подожди! — крикнула Маруся и без сил села прямо там, где остановилась.

Ехху обернулся, покачал ушастой головой, притопал обратно.

— Тфоя устать?

— Очень. Давай отдохнем.

— Надо ходить. Другой сопка отдыхать, — Уф махнул лапищей. — Тама. Фстафай.

— Не могу! Давай посидим. Ну хоть минуточку! — взмолилась Маруся.

— Не хорофо. Надо ходить, — упрямо повторил ехху.

— Вот зануда, — прошептала девочка, и тут ей в голову пришла отличная идея. — Уф, если кроссовок нет, их можно сделать.

Маруся разулась, вытащила нож и быстро отрезала у сапог голенища. Полюбовавшись получившимися галошками, она проделала в них дырочки, срезала задники, оставив лишь узкие полоски резины. Получились чудесные сандалии. Или даже босоножки.

— Ну вот, порядок! — обрадованно сообщила своему спутнику Маруся. — Удобно и практично. Теперь можно идти.

Уф с сомнением осмотрел результат Марусиных трудов, поднял отрезанные голенища и упрятал в свой короб.

— Не хорофо. Маруфя ломать фапоги. Не нрафится.

— Зато мне очень нравится, — обуваясь, отрезала она. — Все, пошли.

Идти и в самом деле стало намного легче. После тяжеленных сапог ноги сами собой летели вперед, перепрыгивали через валежины, пружинисто отталкиваясь от мохового ковра.

«Не так уж все и плохо», — весело сказала себе Маруся и тут же помрачнела, вспомнив о цели их путешествия. Что ждет ее в том загадочном месте, где жили ученые и, судя по всему, ее мама, Ева Гумилева, «Мам-ефа», как произносил Уф? Почему ехху настаивает, что она по своей воле ушла к каким-то страшным мясоглотам? Зачем? И как все это связано с папой?

«Пока понятно только одно: Бунин отправил меня в это дикое место не случайно», — Маруся рукавом стерла со лба пот.

Следом за Уфом девочка вышла на вершину сопки.

— Тама отдыхать, — показал на соседнюю сопку великан. — Огонь жечь, еда куфать. Уф…

Прикинув расстояние — всего и делов-то спуститься и подняться — Маруся кивнула и спросила:

— А оттуда далеко еще?

— Болото фпуфтимся — раф, — начал загибать толстые пальца ехху. — Река ходить — дфа, каменный поле — три и белый гора — фетыре. Недалеко. Уф…

— Ну, раз недалеко, то веди, — сказала Маруся. Ей и в самом деле показалось в тот момент, что все трудности уже позади.

О том, насколько опрометчиво она поступила, расправившись с сапогами, девочка поняла буквально через полчаса. Спустившись по заросшему карандашными березками склону в ложбину, Маруся сперва не взяла в толк, почему тут так холодно. Солнце стояло высоко, но в глубоком овраге между двумя сопками царил полумрак. Где-то журчал ручеек. Угрюмые лиственницы высились повсюду, как колонны в храме, посвященном какому-то явно недоброму божеству.

А на самом дне оврага лежал снег.

Снег — летом, в августе!

И не маленький сугробчик, а целая полоса ноздреватого, припорошенного хвоей и древесным сором снега шириной метров двести. Снежный язык начинался где-то в глубине ложбины и уходил вниз, скрываясь за деревьями.

— Он что, с зимы тут лежит? — удивилась Маруся.

— Аха, — откликнулся Уф. — Фсегда. Прохладно. Хорофо. Нрафится.

— Ничего себе «хорофо»! Холод такой, что замерзнуть можно, — девочка поежилась. — Пошли быстрее!

Ступив на снег, Маруся нагнулась, зачерпнула горсть, слепила снежок и кинула в Уфа.

— Зачем? — недоуменно спросил великан.

— Весело же! — улыбнулась Маруся, но вскоре ей стало не до веселья: через несколько шагов снег набился в босоножкосандалии, а спустя полминуты растаял.

— Тфоя — глупый, — гудел Уф, поднимаясь на вершину сопки. — Тфоя тайга ходить не уметь. Уф… Тфоя моя слуфать!

— «Твоя-моя»… заладил, будто ты мне… — Маруся хотела сказать «отец», но прикусила язык. После багровых букв, после того, как Бунин пытался заставить ее убить папу, она вдруг поняла, что уже не может вот так просто кидаться этим словом.

— Тфоя моя слуфать! — повторил ехху. — Зачем сапог ломал? Тфоя болеть — как лечить? Уф…

Марусе очень хотелось поменять тему разговора, и она спросила о первом, что пришло в голову:

— Ты ушел от ученых двенадцать лет назад и ни разу туда не ходил с тех пор?

— Не-а.

— Как думаешь, они еще там?

— Не-а.

— Почему?

— Моя знать. Моя чуф-сфо-фать! Ученый дом закрыфать и уходить. Мам-ефа уходить. Фсе уходить.

— Зачем же мы тогда туда идем? — невольно вырвалось у Маруси.

— Моя хотеть курефо получать. Тфоя зачем… Моя не знать.

— Угу, — мстительно пробормотала Маруся. — Моя глупый патамушта.

— Фсе, отдыхать! — объявил Уф. — Сидеть, огонь зафигать. Моя еда искать. Уф…

И, смешно подвигав челюстями, гигант совершенно бесшумно исчез между деревьями.

Оставшись одна, девочка огляделась. Сопка, на вершине которой она сидела, была, пожалуй, самой высокой в округе. Убедиться в этом мешали густые заросли, закрывающие обзор. Но чуть в стороне, властно раздвинув ряды серых лиственниц, в небо поднимался гранитный утес, похожий на обломанный зуб. Марусе вдруг очень захотелось забраться на него и осмотреться.

— Я только на минуточку, — точно оправдываясь, сказала она, натягивая сырые полусапоги. — А потом сразу «огонь зафигать».

Подняться на утес оказалось непростым делом. Маруся сломала ноготь, едва не сорвалась с почти отвесной стены, но любопытство оказалось сильнее страха. Выбравшись на голый, как коленка, каменный лоб утеса, девочка отдышалась, выпрямилась и завертела головой.

Перед ней открылся такой простор, что дух захватило от восторга! Над головой распахнулось бездонное небо, по которому плыли длинные размазанные облака, напоминающие растрепанные кошачьи хвосты.

У ног качались верхушки лиственниц. Темнели овраги, пряча в своих глубинах — Маруся теперь знала наверняка — прошлогодние снега. Ряды сопок уходили к горизонту, а там высились самые настоящие горы, чьи ледяные вершины укутывала синяя дымка.

Сопки напоминали горбатые спины каких-то бесконечно древних, могучих животных. Марусе сразу вспомнился мамонт Митрич из Зеленого города. Она сейчас как будто смотрела на целое стадо гигантских мамонтов, чьи спины, поросшие жесткой таежной шерстью из уже местами желтеющих лиственниц, навеки застыли здесь, обернувшись сопками. Это было жутко и красиво — стоять на утесе и видеть то, что, возможно, не видел ни один человек в мире.

Налюбовавшись сопками-мамонтами, Маруся перевела взгляд правее. Там расстилалась широкая долина, густо заполненная серо-зелеными березами, сквозь которые поблескивала серебром лента реки. Долина широким полукругом охватывала сопки, уходя куда-то назад, туда, откуда пришли девочка и ехху.