Марта - Страница 27

Под влиянием этих мыслей Марта вдруг выпрямилась.

— Нет! — негромко, но с силой сказала она. — Этого не может быть! Не должно быть!

Ее поддерживало естественное желание выкарабкаться из нужды и сознание, что каждый человек имеет право на лучшее существование.

Она осмотрелась вокруг. В ее утомленном, озабоченном взгляде снова засветилась энергия и пытливость. Внимание ее привлекла большая витрина одной из самых известных в городе книжных лавок. При виде выставленных на витрине книг в цветных обложках на молодую женщину нахлынули воспоминания, к тоске примешалась надежда. Она вспомнила те счастливые дни, когда она под руку со своим молодым и образованным мужем приходила сюда. Она стосковалась по радостям, которые дают книги, радостям, которых она уже давно была лишена и которые на темном фоне ее теперешней жизни засияли невыразимым очарованием. В витрине она вдруг увидела фамилии нескольких женщин, напечатанные на обложках книг. Одна из них принадлежала женщине, с которой Марта была когда-то знакома. Никто и не подозревал в этой женщине таланта до тех пор, пока он неожиданно не проявился, но и тогда ей пришлось долго и упорно добиваться признания. А теперь ее имя занимало почетное место среди многих выдающихся имен известных в стране писателей. Эта женщина была бедна и одинока, а теперь она обрела место под солнцем, уважение людей и самоуважение.

— Кто знает? — дрожащими губами шепнула Марта, и на ее бледном лице, обрамленном складками черного шерстяного платка, вспыхнул румянец.

Она сделала несколько шагов и остановилась у входа. Сквозь застекленную дверь она увидела в глубине большого помещения владельца лавки. В дни своего благополучия она нередко видывала этого человека. Его честное, приветливое лицо было ей хорошо знакомо.

Над застекленной дверью задребезжал звонок. Марта вошла в лавку. Она на минуту остановилась у входа и с беспокойством огляделась вокруг. Она, наверно, опасалась, что застанет в лавке покупателей, в присутствии которых не сможет высказать то, с чем пришла.

Книгопродавец стоял один за конторкой и что-то записывал в большую книгу, лежавшую перед ним. Когда дверь открылась, он поднял голову и посмотрел на вошедшую выжидательно. Марта медленно подошла и остановилась перед ним, а он, видимо, ожидал, что она скажет.

Несколько секунд веки ее оставались опущенными и бледные губы дрожали. Затем, собравшись с духом, она устремила на книгопродавца взгляд, в котором сосредоточилась вся ее сила воли.

— Вы меня не узнаете? — сказала она тихо, но решительно.

Книгопродавец внимательно всматривался в нее.

— Как же, как же! Ведь я имею удовольствие видеть пани Свицкую? Я сразу вас узнал, но… не был уверен.

Говоря это, он быстрым взглядом окинул бедную одежду молодой женщины.

— Что прикажете? — спросил он затем вежливо с оттенком грусти в голосе.

Марта некоторое время молчала. Когда она заговорила, лицо ее было очень бледно, взгляд глубок и неподвижен.

— Я пришла к вам с просьбой, которая, вероятно, покажется вам странной…

Голос ее вдруг оборвался. Она подняла руки и провела ладонями по лбу. Книгопродавец поспешно вышел из-за конторки и, пододвинув молодой женщине сбитый бархатом табурет, вернулся на свое место.

Он, видимо, был огорчен, а еще больше смущен.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал он, — я вас слушаю…

Но Марта не села. Она обеими руками оперлась на прилавок и снова взглянула в лицо стоявшему перед ней человеку, но уже несколько просветлевшим взглядом.

— Просьба, с которой я к вам пришла, в сущности необычная, странная, — начала она. — Но… я вспомнила, что вы были когда-то в дружеских отношениях с моим мужем…

Книгопродавец поклонился.

— Да, — перебил он ее, — пан Свицкий оставил по себе самую лучшую память у всех, кто близко знал его.

— Мне вспомнилось, — продолжала Марта, — что я несколько раз имела удовольствие принимать вас в нашем доме…

Книгопродавец снова любезно поклонился.

— Я знаю, что вы не только книгопродавец, но и издатель… И, кроме того…

Голос ее постепенно слабел, затихал и на минуту смолк совсем. Но вот она снова подняла голову, протянула руки к своему собеседнику, тяжело перевела дух.

— Дайте мне какую-нибудь работу… укажите путь… научите, что делать!..

Книгопродавец был несколько озадачен. Он смотрел на стоявшую перед ним женщину внимательным, почти испытующим взглядом. Однако прекрасное молодое лицо Марты не таило в себе никакой загадки. Горе, тревогу и горячую мольбу — вот что можно было прочитать на ней, Взгляд умных серых глаз книгопродавца, сперва испытующе и даже сурово смотревшего на нее, постепенно смягчался. В лавке воцарилось молчание. Книгопродавец прервал его.

— Значит, — сказал он, немного запинаясь, — пан Свицкий, умирая, не оставил никакого состояния?

— Никакого! — тихо сказала Марта.

— У вас был ребенок…

— Да, у меня есть дочурка…

— И до сих пор вы не могли найти себе никакой работы?

— Нет… Я шью в мастерской за сорок грошей в день…

— Сорок грошей в день! — ахнул книгопродавец. — На двоих! Да ведь это нищенское существование!

— Нищенское, — повторила Марта. — Но если бы я одна жила в такой безвыходной нужде, поверьте мне, сударь, я мужественно переносила бы страдания, жила без милостыни и умерла без жалобы! Но я не одна, я мать! Кроме любящего материнского сердца, у меня еще есть совесть, есть сознание своего долга, я в отчаяние прихожу, когда смотрю на исхудалое личико моего ребенка, когда думаю о его будущем. И как подумаю, что ничего еще не могла для него сделать, мне становится так стыдно, что хочется упасть на землю и зарыться в нее лицом. Ведь есть же на свете люди бедные, но способные прокормить себя и своих детей, — почему же я не могу быть такой? Да, я знаю, много на свете горя, но чувствовать себя бессильной справиться с ним, горячо браться за все и постоянно убеждаться в своей беспомощности, страдать самой и видеть, как страдает любимое существо и сегодня, и завтра, и послезавтра, и всегда, и говорить себе: «Я неспособна бороться» — ох, это такая мука! Ее знают только несчастные женщины!

Марта говорила быстро, с жаром. При последних словах голос ее стал тише, и слезы, которые она не в силах была удержать, полились из глаз. Она закрыла лицо платком и стояла неподвижно, борясь со слезами, которых не могла остановить, подавляя рыдания, рвавшиеся из груди. Впервые она плакала при постороннем, впервые изливала громко, вслух все, что давно накипело в сердце. Она не была уже ни так сильна, ни так горда, как в гостиной Рудзинских, когда без слез, со спокойным лицом, добровольно отказалась от работы, с которой не могла справиться. Книгопродавец, скрестив на груди руки, стоял неподвижно. Он растерялся при виде такого бурного взрыва чувств и был глубоко тронут.

— Боже мой, — сказал он вполголоса, — как превратна судьба человека! Мог ли я предположить, что мне доведется увидеть вас в таком тяжелом положении! Вы жили с мужем в таком достатке, были такой любящей и счастливой парой!

Марта отняла платок от лица.

— Да, — сказала она сдавленным голосом, — я была счастлива… Когда мой любимый муж умирал, я думала, что не переживу его… Пережила… Тоска и горе мучили меня нестерпимо, я надеялась найти облегчение для смертельно раненного сердца в том, что выполняю свой материнский долг. Но и это мне не задалось. Одинокая и несчастная, я искала работы, которая даст мне хоть немного душевного покоя, я боролась за жизнь и будущность моего ребенка. Все напрасно…

Взгляд книгопродавца, серьезный и задумчивый, ныл устремлен куда-то в пространство. У него тоже была семья. Быть может, слова Марты вызвали в его воображении образы дорогих ему женщин — юной сестры, маленькой дочки, любимой жены. Не ждет ли и их такая судьба, какая выпала на долю этой одинокой женщины, оставшейся без крова, с отчаянием и болью в сердце? Ведь сам он только что говорил о жестоких превратностях судьбы!

Он медленно перевел взгляд на лицо Марты и протянул ей руку.