Марш обреченных - Страница 7

– Меня это не интересует. Такси берите, – не унималась командирского вида мамаша. – А будите буянить – милицию вызову.

– Тю, зачем нам милиция? – в руке громилы появилась смятая купюра.

– Стой, Колян, держись, браток! – прислонившийся к нему приятель, едва удерживал вертикальное положение. – Мамаша, я же по глазам вижу, что вы добрая женщина. Неужели мы с вами не договоримся?

– Не положено пьяному в метро, – заметно смягчилась дежурная.

– Да разве ж он пьяный? Он усталый, – детина незаметно всунул «фантик» в карман форменной тужурки.

– Фу, как спиртягой прет. Ладно. Только чтоб тихо мне, – женщина потрясла пальцем перед носом возвышающегося над ней «братана».

– Заметано.

Станция метро «Курская» несмотря на поздний час, была довольно многолюдной. Однако в вагоне сочувственно настроенные мужики потеснились, освобождая место беспробудно пьяному собрату. Тот обвел пассажиров мутным взглядом и рухнул на скамью, уронив рядом с собой на пол кожаную сумку. «Кранты камере!» – вздохнул про себя его провожатый. И синий поезд метро повез «оператора» в бесконечное путешествие по кольцевой линии. Майор Валерий Пластун вышел на «Парке Культуры».

Ну что ж, господа «мушкетеры», пора подводить первые итоги. Как говорил император Наполеон, закладывая два пальца за лацкан своего любимого серого егерского мундира: «Ввяжемся в драку, а там разберемся!» Хорошо бы, конечно, знать, что думал на эту тему старик Кутузов. Увы, флегматичный фельдмаршал не утруждал себя изречением афоризмов, оставляя нам самим домысливать мнение победителя.

С дракой у нас все в порядке. Можно не сомневаться, что наружка уже поставлена на уши нашей милой проделкой. А что в наших закромах? Твердая уверенность в том, что против нас работает ФСБ. Немало, но в общем-то и немного. Топтуны, как известно, народ подневольный, и, как бы не беспокоила нас слежка, инициатива, скорее всего, исходила не от них. От кого же? Это ещё надлежало выяснить. Все, что у нас имелось на этот момент – кассета с записью похорон и номер телефона некоего Петра Филипповича. Расклад, конечно, ещё тот, но играть все таки можно. Ключевая фигура на данном этапе – «сосед Красильникова». Судя по всему, какой-то значительный чин в наружке. Информация о заказчике вчерашней видеосъемки должна проходить через него. Как говорил медвежонок Винни Пух: «Дерево само жужжать не может. А зачем тебе жужжать, если ты не пчела?»

«Петр Филиппович, Петр Филиппович, как бы нам с вами познакомиться поближе? Я вполне допускаю, что вы даже нормальный профи. Мастер своего дела. Только вот дело у вас такое малопрестижное и в рекламе не нуждающееся. Конечно, если хорошо поискать, то подход найти можно. Одна беда – времени нет. Что ж, придется настоять на личной встрече», – сопровождаемый такими грустными мыслями, я миновал скучающих у крыльца каменных львов и направился в наш сектор.

Слава Бирюков полудремлет в широком кожаном кресле, по-американски положив ноги на журнальный столик. Судя по груде окурков, образующих небольшой курган в пепельнице около компьютера, ночь он провел в трудах. Как и все сотрудники Центра, капитан Бирюков попал сюда по личному распоряжению Николая Михайловича, проводившего в жизнь волю Андропова. До этого он работал в контрразведке. Не совсем обычное занятие для выпускника КВИРТУ[8], но факультет, выпускающий спецов в области технической разведки, высоко котировался во всех учреждениях, имевших отношение к «борьбе под ковром». Что, в конечном счете, и привело талантливого офицера-технаря в стены барского дома на Остроженке. Здесь во всю богатырскую ширь развернулись и другие таланты этого молодого дарования. Что, в общем-то, и понятно. Когда генсек Андропов вручал карт-бланш генералу Рыбакову на формирование нашего спецподразделения, он как раз и подразумевал возникновение такой организации, в которой таланты ряда великолепно обученных людей были посвящены единой цели – неминуемой и бесповоротной победе в тайной войне. И если Советскую Армию можно было сравнить с разящим копьем, а КГБ с мечем, защищающим и карающим, то мы должны были стать стилетом, от короткого и незаметного удара которым не спасает никакой доспех. Видимо, мысли об этом преследовали Юрия Владимировича Андропова ещё во времена его работы послом в Венгрии. С блеском расправившись с попыткой венгерского народа под руководством Имре Надя совершить побег из социалистического лагеря, он, как никто четко уразумел банальную истину, что деморализация или уничтожение в нужное время и в нужном месте немногих лиц, направляющих и контролирующих ход событий, приводит к тем же результатам, что и массированное военное вторжение, но с куда меньшим шумом и затратами. Сменив пост посла на должность председателя КГБ, он энергично, хотя и по возможности скрытно начал проводить в жизнь политику непрямого давления, управления при помощи скрытых рычагов и тайных пружин. Поэтому предложение полковника Рыбакова, только что оставившего должность резидента КГБ в Вашингтоне и бывшего теперь одним из руководителей внешней разведки, пришлось как нельзя кстати.

Лично мне довелось видеть Андропова дважды. Первый раз совсем молодым лейтенантом в момент представления по случаю перевода в Центр. Второй – через пару лет, когда уже полуживой генсек награждал орденом Красной Звезды нескольких отличившихся офицеров нашего подразделения.

Он был великим человеком и ещё более великим политиком. Стоило один раз воочию увидеть его джокондовскую улыбку и гипнотический взгляд серо-голубых глаз, чтобы понять – кардинал Ришелье нашел в его лице достойного приемника. Он был воплощенная имперская идея, и ничего не могло помешать ему проводить эту идею в жизнь. Кроме конечно смерти.

Порою мне приходилось слышать о борьбе с инакомыслящими, о нарушениях прав человека, имевших место при нем. Действительно, все это так. Андропов не видел нужды в подобных вещах. В его системе государственных ценностей таким «мелочам», как гражданские свободы, просто не было места. Он давил своих врагов тихо, но абсолютно откровенно, даже не задумываясь о возможности поиска компромиссов. Он был идеал политического деятеля: имея нимб и крылья вверху, безо всякого смущения демонстрировал всем желающим свои копыта и хвост. Андропов был не более коммунистом, чем Ален Даллес, и также, как и его заокеанский коллега был глубоко чужд демократических идей. Впрочем, я был бы благодарен тому, кто бы доказал, что эти идеи имеют какое-то отношение к Российской Советской Империи.

В день, когда мы с ним встретились впервые, он взял со стола том Макиавелли и, открыв на заложенной странице, прочитал тихо, но очень четко: «Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь бы сохранена была бы целость его. Когда приходится обсуждать вопрос, от решения которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает».

Недавно в прессе мне пришлось наткнуться на мнение, что образованность Андропова была напускной и дутой. Быть может. Но этот тезис отца современной политической мысли он усвоил намертво и проводил в жизнь со свойственной ему методичностью, всеми доступными средствами.

Наша деятельность с первых шагов и до горбачевско-ельцинской неразберихи была грубейшим попранием всех международных норм, но одного у неё отнять было нельзя – она была эффективна. Собрав с бору по сосенке по всей территории Советского Союза кандидатов в штатные сотрудники Центра, Николай Михайлович Рыбаков проявил недюжинное знание людской натуры и в течении предельно сжатого срока явил миру лазурную мечту Андропова – команду, каждый из бойцов которой, не уступая Джеймсу Бонду в рукомашестве, пострелушках и тому подобных атрибутах личной крутости, многократно превосходил агента 007 в области работы мозгами.