Марш Акпарса - Страница 111

—     Вставать нельзя! Лежи! — Около Акпарса очутился старый ногаец. Он вошел в избу тихо, на цыпочках. Акпарс оглядел об­наженное по пояс тело. Плечо перетянуто серым, суровым полот­ном, через полотно под пазуху правой руки туго перекинут сыро­мятный ремень — так перевязывают раны только татары. Вся грудь, живот и подбородок — в синих кровоподтеках и ссадинах.

—     Где я? — превозмогая боль, спросил Акпарс.

  у Мамич-Берды,— ответил ногаец.— Наши воины хотели

сделать смерть твою скорой и легкой, но Берды воспротивился этому. Он выпросил тебя у хана Акрама.— Тут ногаец склонился к уху Акпарса и зашептал:

—     Сможешь ли ты мне довериться?

—     Кто ты?

—     Я лекарь. Я хочу тебе помочь.

—     Чем?

—     Мамич-Берды хочет погубить тебя медленно и мучительно. Мало того, он хочет тебя опозорить и обесчестить. Уссейн-сеит послал меня сюда и велел поставить тебя на ноги. Ты нужен Уссейн-сеиту.

—     Зачем сеиту такой калека, как я? — спросил Акпарс.

—     Я тебе признаюсь: наши дела больно плохи. Скоро придут русские войска...

—     Я знаю это.

—     Бердей хочет изменить Акраму.

—     Этого надо было ждать.

—     Я помогу тебе бежать отсюда в Кокшамары, а там мы увезем тебя в Свияжск, чтобы...

—     Чтобы вас отпустили домой?

—     Ты верно понял замысел Уссейн-сеита.

—     И ты думаешь, Мамич-Берды нас отпустит?— сказал Ак­парс и снова стиснул зубы от боли.

—    Ты только поверь мне. Только скажи, согласен ли бежать?

—    Дай подумать, старик.

—    Спеши. А то скоро придет этот шайтан Бердей.

Думы в голове Акпарса тяжелые, как свинец. Пришла пора решить, стоит ли жить дальше? Нужен ли он кому-нибудь, изу­веченный и старый? Полк? Нужен ли воинам горного полка во­евода, побывавший в плену у врага. Его друзья, его люди? Сможет ли он сделать что-нибудь для них? Может, он вернется — и позор упадет на его голову. Не лучше ли... Прочь, прочь эти мысли! Он еще послужит своему народу. Прогоним ханов, будет жить его народ в дружбе с русскими. Если бы была у него не одна, а пять жизней, и то не хватило бы, чтобы уплатить за счастье народа. Он должен быть среди своих друзей, он отдаст им все свое сердце, всю свою мудрость. Нельзя уходить из жизни, пока среди людей властвуют такие, как Мамич-Берды.

—    Эй, старик!

—    Я здесь.

—    Говори, что надо сделать, чтобы уйти отсюда?

—    Берды придет — не поднимайся. Говори тихо, покажись ему совсем немощным. Ночью я достану лошадей, й мы уедем.

—    Верхом я ехать не смогу.

—    Будет повозка. А сейчас выпей вот это и усни. Сил больше набирайся.

Акпарс выпил отвар, налитый в плошку, и скоро уснул.

После ссоры с Али-Акрамом Мамич-Берды не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, но сон не приходил. После полуночи, не вытерпев, оделся, сам оседлал коня и выехал в лес. На поляне развел костер и, вдыхая запах сгоревшей хвои, успокоился, сел на пенек и долго глядел на костер. С шипеньем горят смолис­тые корни, ненасытное пламя жадно пожирает сухие ветки. «Вот так же ногайцы из банды хана Акрама пожирают черемисских быков и баранов,— подумал Мамич-Берды.— И скоро нечем будет кормить эту свору бездельников. Уже сейчас ненавидят их люди, а что будет потом? Придет время, и люди скажут: ты привел Али-Акрама, ты и убирайся вместе с ним. Настала, видно, пора что- то придумать».

Мамич посмотрел на свои могучие руки, лежавшие на коленях неподвижно, потом шевельнул слегка пальцами правой руки, сжал их в кулак и сказал:

—    Это рука посадила Али-Акрама на престол, пусть она и столкнет его.

Но кто будет ханом? Если самому сесть на трон?.. Страшнова­то. Раньше ему советы Сююмбике давала, теперь — Уссейн-сеит, а станешь ханом — самому обо всем думать придется. А думать Мамич-Берды не любит. Хорошо бы Акпарса рядом с собой поста­вить. Умная башка, твердая рука, смелое сердце. Недаром выпро­сил его Мамич-Берды у хана. Если Акпарс в ханство придет, не только Акрама, но и Уссейна можно убрать. Тогда не только Каза­ни, но и Москве грозить можно...

...Дверь распахнулась настежь, и в избу вошел Мамич-Берды. Высокий, стройный, в нарядных одеждах, он подошел к нарам и долго разглядывал спящего Акпарса.

—    Сможет ли он говорить со мной?—спросил он у Зейзета.

—    Больно слаб. Ему надо лежать без движения неделю.

—    Чтобы шевелить языком, не нужно вставать!—Мамич-Берды усмехнулся, глядя на лекаря.

—    Я знал человека, которого не могли убить девять ран, а умер он от одного слова. А этот потерял много крови. Лучше приди, великий нуратдин, завтра.

—    Я могу говорить сегодня,— тихо произнес Акпарс и открыл глаза.— Я слушаю тебя, Мамич-Берды.

Мамич-Берды резко мотнул головой Зейзету, и тот исчез.

—    Откуда ты знаешь, кто я?

—    Лекарь сказал, что ты придешь.

—    Наверно, старый шакал стращал тебя, говорил, что я буду мстить тебе.

—    Зачем сильному воину мстить умирающему от ран плен­нику?— сказал Акпарс и закрыл глаза.

—    Верно. Я вырвал тебя из рук Али-Акрама не для этого.— Мамич-Берды резко оттолкнул стол от нар, поставил скамью ближе к Акпарсу, сел, широко расставив ноги.

—    Я хитрить не умею, скажу тебе прямо: давай вместе черемис­ское ханство крепить.

—    Я не знаю про черемисское ханство. Где оно?

—    Как где? В Кокшамарах.

—    Даже самый последний кашевар из сотни знает, что в Кок­шамарах есть ногайский хан Акрам, казанский казначей Уссейн- сеит, крымский мурза Ширин-бей и кулшериф-мулла из Стамбу­ла. А черемисского там ничего нет, кроме нескольких сот баранов, которых готовят на убой.

—    Это ты верно говоришь. Ханство сейчас не черемисское, но оно будет нашим ханством, если ты станешь рядом со мной. Тогда я посажу Акрама в казан и перетоплю его на сало. Согла­сись, и я найду лучших лекарей, и через две недели ты сядешь на коня. К нам придут луговые, горные, арские черемисы, потом— чуваши, мордва, удмурты. Ты будешь нуратдином, под твою руку я отдам все войско!

Акпарс поднял веки, взглянул на Мамича. Тот ходил по избе, размахивая нагайкой.

—     Не стучи сапогами. Сядь на нары ближе ко мне и выслушай меня.—Акпарс говорил тихо, не спеша выговаривал четко каждое слово.—С тобой рядом я не встану, если ты и вылечишь меня.

—     Почему?

—     Потому что это ханство не нужное никому, кроме тебя и тех, у кого русские отняли большие земли и богатство. А зачем простому человеку ханство? Чтобы снова попасть под кнут мурзы?

—     А ты думаешь, русские дадут рай черемису?!— потрясая кнутом, крикнул Мамич.— Они кнутом не бьют, они бьют палкой. Батог называется.

—     Я это знаю. Но русские не для этого взяли казанские земли, чтобы отдать их тебе. Они зальют их кровью, но ханству быть боле не позволят. Уж сколько лет нет мира в нашем краю, а ты снова мутишь народ, тянешь их в бой.

—     Наш народ воевать любит. Наши предки все время войной жили,— выпятив грудь вперед, сказал Мамич-Берды.

—     Врешь, мурза. Это ордынцы заставляли их на войну идти. Ты думаешь, почему наши люди так охотно помогали русским брать Казань? Они хотят жить без войны.

—     Видно, зря я чуть не поссорился из-за тебя с ханом. Ты, как старый кот, думаешь о теплой печке. И какой дурак прозвал тебя Седым барсом — ты все время скулишь о мире. Вот ты пугал меня русской ратью! Да мы не раз колотили эту рать в прошлые походы на Казань. Я завтра же поеду к чувашам, и они встанут со мной рядом. И на твоей земле есть люди, которым дорого наше ханство. Мы соберемся все вместе и скажем русским: нам Казань не нужна, но и вы не лезьте на наши земли. Вот я гляжу на тебя и удивляюсь: черемисин, твой род не меньше знатный, чем мой. Но почему я думаю о нашем ханстве, рискую головой за него, а ты присосался, как клещ, к русским? Почему, скажи мне?

—     Потому что ты думаешь только о себе. Тебе казанский хан дал земли, богатство, ты без ханства жить не можешь, ведь ты мурза. До взятия Казани ты не вспоминал о черемисах. Жил среди казанцев, а воевал сотником у мурзы Япанчи. Ты вместе с ним грабил наш народ. Ты женился на татарке, и твой сын Ике до сих пор себя черемисином не считает. Я о своих людях думаю, ради них жил. Ты знаешь, у меня ничего нет,—ни семьи, ни богат­ства. Зато на моей земле люди второй год не платят ясак, вольно ходят на охоту, сеют землю.