Марш 30-го года - Страница 120

- Подло?

- Конечно, подло. Ждем, ищем - говорят, пошли на реку, и здесь нету. Ты зазнался. Признавайся, зазнался?

Таня говорила быстро, весело, даже в темноте был виден голубой блеск ее глаз, и Алеша с грустной памятью пожалел о чем-то, что было так мило и так слабо сопротивлялось времени. Говоря свои укорительные речи Сергею, Таня дружески-небрежным жестом протянула Алеше руку, не глядя на него. Рука оказалась нежной и теплой, и Алеша опустил ее с тем же грустным сожалением.

- Я знаю, для чего я вам нужен, - говорил Сергей. - Вам невтерпеж про Петроград послушать. Только дудки. Целый день рассказывал, рассказывал, теперь хочу наслаждаться жизнью.

На опрокинутых лодках, на санях-поплавке сидели юноши и девушки, беседовали тихонько, иногда смеялись, слушали других, потом снова затихали и так же тихо исчезали группами, а на их место приходили другие. Только Николай Котляров сидел все время в одночестве и смотрел на реку.

Сергей стоял против Тани, высокий и могучий, говорил басом.

- А помнишь, Таня, когда начиналась война, ты сказала, помнишь, на кладбище сказала: если я вернусь целый и невредимый, ты меня поцелуешь? Помнишь? И вот смотри: давно вернулся целым, все ожидаю и ожидаю, а ты молчишь.

Павел Варавва сказал:

- И я слышал.

Таня оглянулась на Павла с той грацией, которая приходит только в счастливые дни любви.

- Сережа, во-первых, война не кончена. Во-вторых, тогда мой поцелуй был бы для тебя наградой, а теперь я не уверена...

- Согласись, что вопрос далеко не ясен... Но я тебя поцелую, если расскажешь про Петроград.

- Да мало я вам рассказывал? Я тоже человек гордый...

Сергей присел на поплавок рядом со скучающим Степаном Колдуновым. Алеша поднял голову, присмотрелся к слабо мерцающим звездам, что-то тихонько засвистел и замолк.

- Хорошо здесь, - сказал Сергей, - мирно. Собственно говоря, в такой вечер нужно запретить разговаривать. Да еще на таком берегу, на такой реке. Таня, сядь рядом со мной, исключительно для поэзии. Ты посмотри, даже павел поэтически настроен - Павел, большевик, революционер, борец за правду. Поверить трудно - такой деятель, а теперь стоит и мечтает.

- Я не мечтаю, я думаю, - ответил Павел и кашлянул: с таким трудом слова выходили у него из уст.

- О чем же ты думаешь?

- Я не умею рассказывать.

- Давай, я за тебя расскажу.

- Сережа, расскажи, голубчик! - Таня взяла Сергея за руку. - А то он всегда молчит, и ничего про него не узнаешь.

- Могу. Он думает, во-первых, о том, что на Костроме ему тесно и он не может развернуть своих талантов. О том, что на заводе мало работы и за прошлый месяц он получил только сорок пять рублей. В-третьих, он думает о том, что ты должна уехать в Петроград и тогда на Костроме станет еще теснее; в-четвертых, он не уверен, что ты любишь именно его, Павла Варавву, а не меня или Алешу. В-пятых, у него протерлись праздничные штаны. Протерлись потому, что они слишком долго были праздничными штанами.

- Ой-ой-ой, сколько же у него мыслей! - протянул Алеша. - А я думал, что он больше практический деятель. Он угадал, Павло?

- В общем, угадал. Только я думаю не об этом.

- Странно. Как же это?

- Я думаю о России.

Степан быстро повернулся на поплавке - проснулся будто.

Павел переступил с ноги на ногу и с этим движением оживился. Он присел перед Сергеем на корточки и заговорил горячим шепотом:

- Честное слово, о России. Ты, Сергей, все ездишь, много видишь. Ты

прямо счастливый человек. Тебе можно и не думать. А здесь... ты себе представь. Смотри - живут... Сколько людей! И раньше жили?

- Да яснее говори, ничего не разберу, - Сергей наклонился к нему.

- Россия! Вот возьми так и скажи - Россия! Что это такое? Народ такой, да? А почему... почему у нас тут все жили и никогда не думали про это. Ну, там война, конечно, воевали, а вообще не думали, жили - и все. Что, неправда?

Сергей, опершись на колени, завертел головой:

- Конечно, неправда.

- Нет, правда! Я тебе даже так скажу: вот здесь у нас на Костроме, да и в городе процентов шестьдесят... нет, не шестьдесят процентов... восемьдесят таких, которые даже слова этого не выговаривали: Россия.

- Врешь, - задумчиво протянул Сергей, - говорить-то, может, и не выговаривали, а знали все-таки. Чувства не было, чувства, а знали: это Россия, а там Петербург, а в Петербурге сидит царь.

- Да нет! - Павел поднялся сердитый. - Алешка, помогай! Этот медведь такие вещи сразу не поймет. Может, ты ему расскажешь?

- Вы оба ничего не понимаете, - ответил Алексей. - Россия была, и все это знали. И все чувствовали. А только от этого радости людям не было.

- Вот это правильно! - закричал Степан.

- А теперь? - Сергей, наверное, прищурился.

- А теперь я чувствую и Рязань, и Казань, и Саратов.

- И Саратов! - крикнул Степан и махнул в темноте кулаком.

- Видишь? Как он Саратову обрадовался! - Сергей начинал торжествовать победу.

Но Степан тоже торжествовал:

- А как же? Мой город - Саратов! Губерния!

Все расхохотались.

- Да чего вы! Плохая губерния, может?

- У тебя, Степан, саратовский патриотизм? Ты как думаешь насчет России? Только подальше от своего Саратова.

Видно было в темноте, как Степан наморщил лоб:

- Рассея? А как же. С одного бока Расея, а с другого бока боярин. Толку мало! А ежели бояр передавить, да я за такую расею кому угодно зубы поломаю.

- Кому?

- Да кому хочешь, хоть и тебе.

- А раньше не ломали зубы? При царях не ломали? Напалеону?

- Ломали, - с аппетитом произнес Степан. - А как же? Не лазь. Он, русский человек, не любит, когда лезут.

- Вот хорошо сказал, Степан, - обрадовался Алеша. - Таких гостей провожали с честью!

- А как же иначе, - подтвердил Степан, - гостя нужно провожать: хорошего, чтоб не упал, плохого, чтоб не украл.

- Да что у тебя было красть? Онучи? - Сергей хохотал.

- А что ж? Не смей до моих онучей без спросу.

- А у твоих господ дворцы, заводы, шелк, бархат.

- С моими господами я желаю вам счет свести. Может, мне нужно шелковые онучи сделать, вот как у Степана Разина было, а тут какой-то Напалеон лезет. Чего ему нужно?

- Держи хвост трубой, Степан! Не сдавайся!

- Да нет, Алеша, не бой-ся!

Степан размахнулся руками, присел и выдохнул из себя широкое слово:

- Эх, силушка, силушка! Да давай же я тебя, добрый молодец, положу на обе лопатки!

Он пошел на Павла, комично перегнувшись вперед, расставив руки. Павел захохотал и отскочил в сторону:

- Что ты меня положишь! Ты Сергея положи!

- Все равно кого. Пропадает сила понапрасну! Положу!

Сергей медленно поднялся на ноги, потряс плечами, попробовал собственные бицепсы. Таня прозвенела:

- Степан, удирай! Сережа в цирке борцом работал!

- Борись, Степа, не бойся, - Алеша сказал это, - из цирка его выгнали.

- По-французки? - спросил Богатырчук.

- Чего я там буду с тобой по-иностранному? - захрипел Степан, облапил Сергея, захватив и руки. Сергей засмеялся, выдернул одну руку, но другой выдернуть не мог. В следующий момент Степан перегнул его "через ножку" и повалил на землю.

Павел закричал:

- Непраивльно! Что ты делаешь?

Но Сергей уже не мог сопротивляься от смеха, а застоявшаяся страсть Степана ничего не замечала. Он наступил коленом на Сергеев живот и полез на Сергея всей своей массой:

- Проси пощады!

- Да ну тебя к черту! Медведь!

- Нет, не медведь! Отвечай по порядку, как ротному командиру!

- Ну?

- Скоро у вас там в Петрограде толк будет?

- Скоро, - ответил Сергей со смехом.

- Когда?

- Военный секрет.

- А я тебе не военный? Кто я такой? Отвечай!

- Ты - темная, деревенская сила!

- Ах, так? - Степан затанцевал коленом на Сергеевом животе.