Марк Аврелий и конец античного мира - Страница 12

Воздержание и благочестивые подвиги ессениян ставились очень высоко. Чистота нравов была главною заботою этих добрых сектантов. В их глазах прелюбодеяние было хуже убийства. "Целомудренная жена прекраснее всего, что есть на свете, совершеннейшее воспоминание о первоначально сотворенном Богом. Жена благочестивая, находящая удовольствие лишь в обществе святых есть украшение, благоухание и пример для церкви; она помогает целомудренным пребывать в целомудрии; она восхищает самого Бога. Господь ее любит, желает обладать ею, хранить ее для себя; она его дитя, невеста сына Божия, одетая священным светом".

Эти мистические образы не делают, однако, автора сторонником действия. Он слишком еврей для этого. Он требует, чтобы священники рано женили молодых людей и побуждали к браку даже стариков. Жена - христианка любит своего мужа, всячески ласкает, угождает, служить ему, старается ему нравиться, повинуется ему во всем, в чем нет непослушания к Богу. Быть любимой кем-либо, кроме мужа, для нее большое горе. О! как безумны мужья, старающееся отвратить своих жен от страха Божия! Главный источник целомудрия церковь. Там жена научается своим обязанностям и слышит о суде Божием, который за миг удовольствия карает вечной мукой. Муж должен бы был заставить жену идти на такие проповеди, если бы не успел побудить ее к этому ласками.

"Но всего бы лучше было, - прибавляет автор, обращаясь к мужу, - если бы ты сам туда пошел, ведя ее за руку, чтобы и ты стал целомудренным и познал счастье честного брака. Сделаться отцом, любить своих детей, быть ими любимым, все это тебе доступно, если ты этого пожелаешь. Тот, кто хочет иметь жену целомудренную, живет целомудренно, исполняет с нею супружеский долг, ест вместе с нею, живет с ней, ходит с нею к святой проповеди, не печалит ее, не бранит ее без причины, старается ей нравиться, доставляет ей все удовольствия, какие может, и заменяет лаской те, которых не может дать. Но целомудренная жена исполняет свои обязанности, не выжидая ласки. Она считает мужа своим господином. Если он беден, она выносит его бедность, голодает с ним, когда он голоден; идет за ним, если он переселяется; утешает его, когда он в печали; даже когда ее приданое больше имения мужа, она держится, как подчиненная, у которой ничего нет. Муж, со своей стороны, если у него жена 6едная, должен считать ее добродетель богатым приданым. Добродетельная жена умеренна в питании и еде... она никогда не остается одна с молодыми людьми и опасается даже стариков; она избегает неумеренного смеха... любит речи серьезные, бежит от тех, которые не относятся к добропорядочному поведению".

Добрая Маттидия, мать Климента, представляет пример практического осуществления этих благочестивых правил. Будучи язычницей, она все приносить в жертву целомудрию, которое предохраняет ее от величайших опасностей и вознаграждается познанием истинной веры.

Христианская проповедь развивалась и сливалась с богослужением. Проповедь сделалась существеннейшей частью священных собраний. Церковь становилась матерью всяческого поучения и утешения. Предписания по части церковной дисциплины уже стали умножаться. Для вящей авторитетности, их приписывали апостолам, и в виду того, что Климент считался лучшим поручителем за все, что касалось апостольских преданий, так как он был в близких сношениях с Петром и Варнавой, опять под именем этого высокочтимого пастыря возникла целая апокрифическая литература постановлений, которые выдавались за составленные собором Двенадцати. Ядро этой апокрифической компиляции, первое основание свода церковных канонов, сохранилось почти без примеси у сирийцев. У греков этот свод, постепенно нараставший, существенно изменился и стал почти неузнаваемым. О нем упоминалось, как о принадлежащем к составу священных книг, хотя известные оговорки всегда набрасывали некоторую тень сомнения на его каноничность. С ранних пор стали позволять себе давать этому своду сказаний, выдаваемых за апостольские, ту форму, какую считали наиболее пригодной, чтобы поразить воображение верующих и повлиять на их легковерие, и во всех случаях имя Климента ставилось во главе этих различных редакций, которые, впрочем, представляют черты ближайшего родства с романом Recognitiones. Таким образом, вся псевдо-Климентинская литература II века отмечена характером совершенного единства.

Главной отличительною ее чертой является дух практической организации. Уже в мнимом послании Климента к Иакову, которое служит предисловием к Recognitiones, Петр перед смертью произносит длинную речь о епископстве, его обязанностях, трудностях, превосходстве, о пресвитерах, диаконах, учителях, которая является как бы новым изданием посланий к Титу и Тимофею. Апостольские постановления были как бы постепенно дополняемой кодификацией этих пастырских правил. Рим основал не догмат; немногие церкви бесплоднее его в области чистого мышления и менее чисты в вопросе учения: евионизм, монтанизм, артемонизм последовательно приобретали в нем перевес. Делом Рима была дисциплина, католицизм.

По всей вероятности в Риме впервые написаны были слова "католическая церковь". В этой иерархической церкви слова: епископ, священник, мирянин получают определенное значение. Церковь-корабль, где, для спасения пассажиров, каждой должности присвоены известные обязанности. Нравственность строга и уже отдает монастырем. Любовь к богатству порицается. Женские наряды лишь вызов ко греху. Женщина ответственна за грехи помышлением, в которое через нее впадают. Конечно, зло меньше, если она отклоняет попытки; но разве безразличное дело быть причиною гибели других. Жить скромно, занимаясь своим делом, идти своей дорогой, не участвуя в сплетнях улицы, заботливо воспитывать детей, часто их наказывать, не позволять им обедать в складчину с особами своих лет, бракосочетать их рано, не читать языческих книг (Библии достаточно, в ней все есть); брать ванны сколько можно реже и с большими предосторожностями вот правила для мирян. На епископе, священниках, диаконах, вдовах лежат обязанности более сложные. Кроме святости, эти должности требуют мудрости и способности.- Это настоящие служебные должности, гораздо более важные, чем должности светские. Так как христиане представляли все свои споры на суд епископа, то его судилище действительно становится гражданской инстанцией, имевшей свои уставы и законы. Штат епископа уже стал значительным; верующие обязывались содержать его на общий счет. Порядки прежнего закона о десятине и обязательных приношениях священникам понемногу восстановлялись. Подготавливалось владычество сильной теократии.

Церковь, действительно, поглощала все; гражданское общество было унижено и презираемо. Императору платится подать, воздается официальное поклонение, но и только. Христианин, так воспитанный, мог жить только с христианами. В тех случаях, когда можно было надеяться на обращение язычников, советовали привлекать их любезностью и лаской; но вне этой надежды сношения с неверными были обставлены такими предосторожностями и предполагали столько презрения, что могли быть лишь весьма редкими. Смешанное общество язычников и христиан сделалось невозможным. Запрещалось принимать участие в увеселениях язычников, есть и веселиться с ними, присутствовать на их зрелищах, играх и всех больших светских сборищах. Даже общественные рынки воспрещены, кроме как для покупки необходимого. Напротив, христиане должны, насколько возможно, вместе трапезовать, жить вместе, составлять общину праведников. В III веке этот дух обособленности принесет плоды: римское общество умрет от истощения; тайная причина высосет из него жизнь. Когда значительная часть государства обособляется, перестает служить общему делу, это государство уже приближается к смерти.

Взаимная помощь была важнейшим делом в этом сообществе бедняков, управляемом епископами, Законами и вдовами. В этой среде мещан и мелких купцов, честных, разбирающихся своим судом, совестливо-зорких к весу и мере, положение богатого было затруднительно. Христианская жизнь была не по нем. Если брат умирал и оставались сироты, другой брат усыновлял мальчиков, выдавал девочку за своего сына, если возраст был подходящий. Это казалось просто. Богатые с трудом поддавались столь братскому порядку; тогда им угрожали отнятием имущества, которым они не умели пользоваться, как должно; к ним прилагали поговорку: "Чего святые не съели, то съедят ассирияне". Деньги бедных считались священными; кто жил в достатке платил в общую казну, сколько возможно больше; это называлось "сбором Господним".