Мари (СИ) - Страница 2

   - Сын мой, не подобает в таком месте кричать и буянить... Тут покой. Не стоит мешать усопшим. Успокойся. Э, да ты совсем замёрз... Идём отсюда, идём.

   - Марта... - пьяно пробормотал Якоб. - Там Марта.

   Священник накинул ему на плечи поднятую с земли куртку, взял за руку и повёл за собой, как ребёнка. Ноги увязали в снегу, позёмка белым языком быстро зализывала ранки следов. Отец Мартин шёл, тяжело опираясь на трость и прихрамывая, и успокаивающе бормотал:

   - На всё воля Божья, сын мой... Смирись. Марта на небесах, ей хорошо. Не огорчай её. У тебя есть, ради кого жить. Я нашёл Гансу кормилицу. Гертруда - добрая вдовушка, её дочь немногим младше Ганса. Она поможет. Господь посылает нам испытания, но и Господь же утешает. Смирись, Якоб. Это жизнь...

   Билась в закрытые ставни метель. Тихо потрескивали дрова в камине. На тёплых коленях толстухи Гертруды спал, сыто причмокивая, маленький Ганс - сын зеркальщика Якоба. Гертруда, негромко мурлыча под нос, покачивала в колыбели крошечную Ханну. Якоб сидел за столом и бездумно вертел в руках сделанную для сына игрушку - калейдоскоп.

   Разноцветные стёклышки перекатывались внутри калейдоскопа с тихим звоном.

   В витражное окно храма с жужжанием билась муха, нарушая монотонное звучание воскресной проповеди. Семилетний Ганс с восторгом следил за насекомым, радуясь неожиданному развлечению.

   "Вот муха стукнулась об красное стекло - там горячо, она обожглась. Теперь синее - муха окунулась в реку, - размышлял он. - А вон жёлтое стёклышко - муха ползёт по маслу прямо в лес - зелёный-зелёный... По пути переползает через угольную яму и дальше по тропинке. А в лесу муху ждут страшные волки!"

   Ганс так живо представил себе жутких волков с пылающими глазами и жадными пастями, что от страха зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что сын пекаря Томас исподтишка показывает ему язык. Гансу очень захотелось отплатить Томасу тем же, но он боялся, что это увидит фрау Беккер. Она наверняка бы сказала отцу Ганса, что его мальчик плохо ведёт себя в церкви. Наказанным быть не хотелось. Ганс нахмурился и принялся воображать, как муха заползает в нос противному Томасу, как она щекочет лапками и крылышками, и лицо Томаса кривится в испуганной гримасе...

   За спиной тихо хихикнули. Ганс вздрогнул, обернулся - и встретился глазами с прехорошенькой белокурой девочкой в пышном розовом платье. Незнакомка сидела чуть в стороне от семьи сапожника Карла, на самом краешке скамьи, и с улыбкой поглядывала на Ганса. Мальчик тоже улыбнулся. Подёргал за рукав отца:

   - Смотри - фея!

   Увлечённый проповедью Якоб не отреагировал, и сын оставил его в покое. Тем временем девочка соскользнула со скамьи, и тихонько шурша платьем, пробралась по ряду поближе к Гансу. Остановилась, прижав пальчик к губам - тихо, мол, - и протянула мальчишке большое блестящее яблоко.

   - Благодарю... - прошептал Ганс тихонечко.

   "Фея" тряхнула завитыми локонами, украшенными крошечными розовыми бутонами, и вернулась на своё место. Ганс тихо сопел, рассматривая подарок, и думал, как обрадуется Ханна, если он с ней поделится. Его молочная сестрёнка как раз болела, и сладкое сочное яблоко наверняка развеяло бы её печаль.

   "Она съест его и тут же поправится, - решил Ганс. - А завтра мы пойдём вместе на кладбище за молодой крапивой для щей"

   Отец Мартин закончил проповедь, и прихожане начали расходиться. Довольный Ганс поспешил поделиться радостью с отцом:

   - Смотри, что у меня есть!

   Якоб удивлённо уставился на яркий спелый плод в руке сына.

   - Откуда у тебя это? Такое яблоко, ещё и весной...

   Ганс поискал взглядом девочку в розовом платье. Она стояла на площади и с интересом рассматривала часы на башне кирхи. Ганс помахал "фее" рукой и сказал отцу:

   - Вон та девочка подарила.

   Якоб взглянул - и вмиг переменился в лице. Выражение удивления исчезло, сменившись яростью, страхом и гадливостью. Он вырвал яблоко из руки сына и с силой швырнул на мостовую. От удара спелый фрукт разлетелся на куски, оставив на камнях влажное пятно сока. Тут же щёку Ганса обожгла крепкая злая пощёчина.

   - Не смей заговаривать с ней, Ганс! Не подходи к ней, убегай, как только увидишь! - кричал Якоб. - Эта тварь заберёт твою душу! Она пришла именно за этим!

   На шум начали сбегаться зеваки, из кирхи вышел отец Мартин.

   - Якоб, тише, - попытался он успокоить его. - Что произошло? Давай всё решим мирно...

   - Эта ведьма пришла за моим сыном! Она дала ему яблоко - греховный плод! Она хочет убить его!

   Подбежала растрёпанная Гертруда, вцепилась в Якоба и запричитала:

   - Иди домой, Якоб, люди смотрят, думают, ты лишился ума! Идём, пока над тобой не начали смеяться! Ганс, помоги увести отца отсюда!

   Вдвоём они кое-как потащили зеркальщика прочь. Якоб сквернословил и сыпал отборными проклятьями в адрес Мари. Постепенно площадь перед кирхой опустела. Остались лишь отец Мартин и девочка в розовом платье. Священник подошёл к неподвижной девичьей фигурке, коснулся ладонью светлых локонов.

   - Люди боятся тебя, Мари. Видишь, как получается...

   В голубых глазах не было ничего, кроме ясного майского неба.

   - Просто яблоко, - сказала Мари. - Почему?

   - Потому что для них не просто. Якоб боится тебя. Теперь и маленький Ганс тоже.

   - Почему ты не боишься?

   - Потому что вижу в тебе дитя Божье, - улыбнулся священник.

   Мари вернулась в церковь. Посидела на скамье, болтая ногами в красных башмачках. Отец Мартин прочёл молитву, заменил потухшие свечные огарки новыми свечами. Мари подошла, попросила одну. Священник не отказал. Девочка зажгла свечу и аккуратно поставила её рядом с остальными.

   - Зачем ты это делаешь, Мари?

   - А разве тебе от этого не светлее и легче?

   Отец Мартин задумался. "Если бы бедное дитя жило во времена Святой Инквизиции, её не миновал бы костёр", - сказал он про себя.

   - Я это знаю, святой отец. Помню.

   Дробинками раскатился по углам кирхи стук каблучков. Мари убежала.

   Свечи горели ровным рыжим пламенем. Язычки огня колебались изредка - будто кто-то большой слегка касался их дыханием.

   Если весенние лужи грозят простудой, а осенние щедры на липкую, холодную грязь, то бегать по лужам после летней грозы - огромное удовольствие. Особенно когда тебе десять лет, ты весел, беззаботен и в карманах твоей новенькой курточки звенят несколько серебряных талеров.

   - Ханна, эй, Ханна, не отставай! - задорно закричал Ганс, поднимая босыми ногами тучу брызг. - Смотри, я нашёл самое глубокое место!

   Худенькая темнокосая Ханна осторожно прошла по самому краю лужи, держа в одной руке чулки и башмачки, а другой приподняв подол платья так, чтобы его не забрызгать. Девочка хмурилась: прыгать по лужам ей не нравилось, но Ганс пообещал, что купит ей на ярмарке сахарных куколок - вот и пришлось пойти с ним.

   - Ганс, я устала, - пожаловалась Ханна тихонько. - И кушать хочется. Может, пойдём уже на ярмарку?

   Мальчишка нехотя вылез из лужи, обулся, помог обуться Ханне. Рядом с ней - хрупкой и болезненной - он чувствовал себя большим и сильным покровителем. А с деньгами, подаренными отцом на именины - едва ли не королём.

   - Пойдём, - сказал он важным басом и взял её за руку. - Купим сладостей и свежей горячей выпечки у булочника.

   Но до ярмарки дети не дошли. На маленькой площади, у которой не было даже названия, расположился бродячий цирк. Канатная плясунья, шпагоглотатель, старик-фокусник с облезлой обезьянкой, дряхлая гадалка и близнецы-акробаты казались настоящим чудом, ярким, как добрая сказка. Ганс и Ханна с трудом протолкались через толпу зрителей и замерли, глядя на циркачей.

   Работали бродячие артисты как-то скучно. Хмуро подбрасывали друг друга акробаты, молча и без улыбки подпрыгивала на струне каната девушка. Обезьянка, делая стойку на ручках-лапках на широкой ладони фокусника, смотрела на людей жалобными голодными глазами. Гадалка, напоминающая одетую в бордовое тряпьё ворону, глухим каркающим голосом зазывала желающих узнать свою судьбу. Шпагоглотатель - худой, мускулистый, с бесстрастным лицом изваяния - походил на заправского разбойника. Ганс и Ханна взирали со страхом на то, что он проделывал с клинками.