Марадентро - Страница 4

– Забудь об этом!

– Уже забыл.

– Как бы то ни было, где-то ведь придется заняться оснасткой судна. Надо подобрать мачты, скроить и сшить паруса и поставить такелаж. На это потребуется время. – Он выразительно помолчал. – И деньги.

Асдрубаль направил на него долгий задумчивый взгляд, а затем тряхнул головой, словно осознав, что его пытаются ввести в соблазн.

– Послушай! – сказал он. – Ты же знаешь, что я желаю только одного: вернуться в море, потому что там я чувствую себя как рыба в воде. Но ведь я уже говорил тебе, что ты старший брат, а значит, тебе и принимать решение. Если ты считаешь, что нам следует отправиться на поиски алмазов, мы отправимся, только не ходи вокруг да около.

– Ладно! Забудь!

– Забыл уже во второй раз. Осталось только забыть тебе.

Себастьян собирался сказать что-то еще, но осекся: на палубе появилась сестра. Она поднялась из носовой каюты и, на секунду задержавшись, чтобы поправить навес, защищавший мать от беспощадного гвианского полуденного солнца, перешла на корму, затем, опершись о борт, стала смотреть на высокие деревья и поразительные каменные громады, темневшие на горизонте.

– Конан Дойл расположил на одном из таких плато свой «Затерянный мир», – сказала она. – Помните ту огромную книгу в коричневой обложке и с рисунками диплодоков? – Она обернулась и посмотрела на братьев: похоже, они поняли, о какой книге идет речь, – и добавила: – Он утверждал, будто на этих вершинах выжили доисторические животные, оказавшиеся оторванными от остального мира в течение миллионов лет. Это возможно?

– Кто знает! – откликнулся Себастьян. – Хотя если какие-то доисторические животные и выжили, то не диплодоки, а скорее ящерицы.

– А хотя бы и так, – сказала Айза. – Это же так здорово: знать, что они там, напротив нас, и если бы мы сумели вскарабкаться по этим скалам, то могли бы их увидеть.

– Меня бы вполне устроило, если бы мы увидели алмазы.

– Опять ты за свое!

Айза повернулась, прислонилась к борту и окинула братьев взглядом, сначала одного, потом другого. Ей и без вопросов было ясно, какие мысли вертятся у них в голове, словно она присутствовала при разговоре, который они вели несколько минут назад.

Наконец она поинтересовалась у старшего брата:

– Тебе хотелось бы попытаться? – Его молчание говорило само за себя, и она добавила: – Кто тебе мешает? Мама? Я? Или Асдрубаль, которому не терпится добраться до моря? – Она снова повернулась лицом к сельве и продолжила, не глядя на них: – Море останется там, где всегда, мама, в конце концов, согласится, а что до меня, то я просто терпеть не могу быть обузой. Если тебе надоело вечно быть полуголодным рыбаком и ты веришь, что можешь разбогатеть, занимаясь поисками алмазов, дерзай.

– Мы семья и при любых обстоятельствах всегда держались вместе, – твердо сказал Себастьян. – Речь не о том, что было бы лучше для меня, а о том, что лучше для всех нас.

– Вот и решай.

– Только не в данном случае. Это было бы несправедливо. Асдрубаль желает вернуться на море, мама хочет остаться на корабле, это ее дом, а ты здесь чувствуешь себя в безопасности. Что такое по сравнению со всем этим призрачная надежда найти алмазы в здешней сельве? Нет! – уверенно добавил он. – Мама права насчет сверчка и шестка.

– А если сверчку больше неохота сидеть на шестке? – Она вновь посмотрела на братьев. – Мы, Пердомо, всегда довольствовались ловлей рыбы. Единственное, чем мы можем гордиться, – это нашей честностью и прозвищем Марадентро. Не много же, если учесть, что мы трудились в поте лица на протяжении десяти поколений!

Воцарилось молчание. Их внимание привлекла к себе длинная куриара, в которой сидели двое туземцев. Те мерно гребли, направляясь вверх по реке, и остановились, чтобы поглазеть на высокое диковинное судно, невиданное в здешних краях. Наконец Асдрубаль, который лишь слушал разговор брата и сестры, не отрывая взгляда от русла реки, заметил:

– Есть кое-что еще.

Они повернулись к нему:

– Что?

– Без понятия, просто я чувствую, что тебе что-то известно. В чем дело? Тебе явился какой-нибудь мертвец и поведал что-то такое, о чем другим знать не положено?

– Они ко мне уже давно не приходят.

– А что же тогда? С чего это вдруг тебе захотелось перемен? Я всегда считал, что твое единственное желание – вернуться на Лансароте и чтобы все было как раньше.

– Ничего уже не будет как раньше. Слишком много всего произошло. Если мы уже не те, как можно хотеть, чтобы другие оставались прежними? Просто мы сейчас проплываем мимо одного из тех фантастических миров, о которых мечтали в детстве, и, возможно, однажды пожалеем о том, что не сумели заглянуть туда хотя бы краешком глаза. – Она протянула руку и ласково коснулась руки старшего брата. – И мне больно думать, что всю оставшуюся жизнь вы будете считать, что это случилось из-за меня.

– Ты же знаешь, что мы никогда не стали бы тебя винить.

– Вы, может, и нет, а я – да. Я бы упрекала себя в том, что, как всегда, явилась обузой. – Она улыбнулась, и ее улыбка словно озарила все вокруг. – Папа говорил, что надо раскаиваться не в том, что мы совершили, а в том, что нам не хватило смелости совершить.

Ночи на Ориноко казались не похожими ни на какие другие ночи на планете, потому что на одном берегу лишь изредка раздавались мычание коровы, ржание лошади или крики одинокой яакабо́[10], в то время как на другом ни на минуту не смолкал гвалт сотни тысяч обитателей лесной чащи. Можно было подумать, что они установили очередность: кому когда просыпаться и постоянно будоражить окружающих, чтобы таким способом поддерживать это вечное бурление жизни – нормальное состояние гвианских джунглей.

Время от времени небо бороздила какая-нибудь темная туча, обрушивая на землю ливень за ливнем, словно представляла собой не явление атмосферы, а гигантскую губку, и какой-нибудь бог-шутник, развлекаясь, обмакивал ее в реку, а затем выжимал над обитателями берегов, с удовольствием слушая вопли возмущения или недовольные восклицания.

Потом выплывал полумесяц, и начинали сверкать капли, скатываясь по листьям и цветам. Он отражался в глади реки, которая, расширяясь, успокаивалась, будто обретя возможность передохнуть после долгого и бурного бега среди островков, каньонов и стремнин.

Легкий юго-западный ветерок удерживал москитов на водоемах равнины и освежал воздух после стоявшей целый день влажной, назойливой и удушающей жары. Вот почему ночью Айза усаживалась на носу корабля и размышляла обо всем случившемся в предыдущие дни, а главное – о близкой сельве, которая ее завораживала и одновременно вызывала инстинктивное неприятие.

Хотя никто не говорил ей об этом и в последнее время никто из покойников не приходил побеседовать с ней о прошлом – или о будущем, – Айза «знала» (благодаря особому чутью, которым всегда отличалась), что ее жизнь каким-то образом связана с диким краем, проплывающим рядом с кораблем. Густые гвианские дебри и особенно высокие плато с их причудливыми очертаниями притягивали ее, словно гигантский магнит, и, как она ни сопротивлялась, что-то подсказывало ей, что это заранее проигранная битва.

Появление человека на куриаре она восприняла как предвестие: их долгое плавание к морю должно прерваться. Недаром его черты с самого начала показались ей знакомыми, словно – хотя это невозможно – она видела его раньше или в его облике, в манере говорить и двигаться было что-то родственное.

Кого же он ей напоминал?

Она искала в памяти этот голос, эти черты и эту уверенность в себе – и не находила. Точно так же она пыталась понять, почему в какой-то момент, когда он взял стакан, у нее возникло ощущение, что она не первый раз видит перед собой эти длинные, сильные и мускулистые руки.

Позже, когда он исчез за поворотом реки, она испытала странное беспокойство, словно его скорый отъезд не был предусмотрен. Ей хотелось, чтобы он продолжил свой рассказ о том необычном и таинственном мире, который начинался именно здесь, где бехуко[11] и лианы свисали в воду, позволяя течению увлечь их за собой.