Мандат - Страница 4

— И напрасно! — проворчал Митрич. — В приют бы пристроили!

— Не напрасно! — возразил Архип. — Только Ленину и не хватает, что наши семейные дела разбирать!

Пока говорил отец, Глебка молчал, пораженный тем, что у Ленина шла речь о нем, о Глебке. Но, услышав про приют, он испугался и выпалил:

— Убегу!

Отец грустно улыбнулся.

— Вот и я подумал: убежит постреленок — оскандалит перед Ильичем.

Глебка с благодарностью посмотрел на отца.

В эту губернию приехало сразу несколько небольших продотрядов. Они подчинялись единому командованию. Штаб находился на станции Узловая. Каждый продотряд действовал в строго определенных волостях. Собранный хлеб подвозили на подводах к ближайшему железнодорожному пункту, а оттуда доставляли на Узловую. Здесь прибывшие из разных мест вагоны с продовольствием соединяли в эшелоны и отправляли в голодающие города.

Отряду Глеба Прохорова достались самые отдаленные волости. Всю зиму бойцы переезжали из деревни в деревню. Комиссар охрип от бесконечных митингов и сходок. Без них было нельзя. У крестьян накопилось много наболевших вопросов. Глеб-старший отвечал на один, а ему задавали десяток новых. И он терпеливо разъяснял все, что волновало мужиков или было им непонятно.

Бойцы иногда ворчали: не хватит ли митинговать? Комиссар пресекал эти разговоры. Он умел находить веские доводы, против которых не поспоришь.

— Мы приехали сюда как политические представители рабочего класса! — резко говорил Глеб-старший. — И наша задача гораздо шире, чем сбор хлеба! Наша задача — укреплять союз с бедняками! Будет союз — будет и хлеб! Не будет — не только хлеба, а и ног отсюда не унесем!

Отряду повезло. В этих волостях не было кулацкого засилия. Большинство крестьян относились к продотряду Сочувственно и помогали от всей души.

Обычно на второй день с утра в избу, где квартировали бойцы, начинали приносить кто что мог. Глеб Прохоров вначале возражал против этих, как мужики называли, гостинцев. Но дружескую руку не оттолкнешь. Бедняки делились последним. Несли разное: полпуда муки, мешок овса, кринку масла, кружку меда.

К полудню бойцы и деревенские активисты разбивались на группы и расходились по богатым дворам. У кулаков изымали только излишки, заготовленные для спекуляции и запрятанные по подвалам и ямам. Хлеб тщательно взвешивали, возвращали на еду и семена, а остальное поступало в распоряжение продотряда.

Кулаки встречали продотрядовцев злобными взглядами, но не сопротивлялись. Некоторые запрягали лошадей и уезжали из деревни. Их не удерживали.

В середине марта комиссар приказал прекратить сбор хлеба. На следующее утро мешки с зерном погрузили на телеги. И длинный обоз выехал по направлению к железной дороге. Путь предстоял трудный — тридцать верст лесом. Но возчики, сопровождавшие отряд, уверяли, что часам к трем, если все будет благополучно, обоз доберется до станции.

Отъехав верст пятнадцать, сделали привал. Задымил костер. Митрич, которого все единогласно избрали кашеваром, повесил на рогатинах большой артельный котел и быстро сварил похлебку. Еще быстрее управились с нею бойцы. Котел опустел, а животы не наполнились. Глеб Прохоров заметил недовольные взгляды и, сомкнув челюсти так, что желваки заходили под кожей, встал с пенька, на котором ел одинаковую для всех порцию похлебки.

— Отря-ад!.. Станови-ись! — неожиданно раздалось на поляне.

Лошади перестали жевать сено. Возчики недоуменно посмотрели на Глеба-старшего. Бойцы повскакали на ноги и выстроились лицом к комиссару. Один Глебка продолжал скрести ложкой, но и он тоже с удивлением посмотрел на отца.

— Боец Глеб Прохоров! — раздельно скомандовал комиссар. — Встать в строй!

Глебка поперхнулся. Котелок выпал у него из рук. В следующую секунду он уже бежал на левый фланг, где было его постоянное место.

Комиссар строгим взглядом обвел шеренгу бойцов, помолчал и без вступления высказал самое главное:

— Везем, товарищи, золото… Нет! Ценнее, чем золото! Жизнь везем питерским рабочим! Кто возьмет лишнюю крошку — тот враг революции! А с врагом разговор короткий! Сам буду и судьей, и исполнителем! — Он выразительно хлопнул по коробке маузера и спросил: — Надо еще разъяснять?

— Не надо! Ясно! — загудели бойцы.

— Тогда порешим так, — продолжал комиссар. — Мы — питерцы и жить будем на питерском пайке!.. Ясно?

— Ясно! — хором ответили бойцы.

Комиссар повеселел.

— А если ясно, — прошу глаза на подводы не пялить, недовольные лица не корчить!.. Видел я сейчас пару кислых физиономий!

В строю смущенно заулыбались: комиссар отгадал мысли бойцов и не дал этим мыслям завладеть людьми.

После привала отдохнувшие лошади пошли веселее. А может быть, возчики стали усердней работать кнутами. Короткая речь комиссара повлияла и на них. Мужики еще раз убедились: хлеб попал в надежные руки.

Глебка с Василием шли рядом с передней подводой.

— Слышь-ка! — обратился к ним возчик. — Комиссар-то у вас крутенек. У такого зернышко не пропадет!

— А ты думал! — ответил Василий. — Все до фунтика в Питер доставим…

— Доставите! — охотно согласился мужик. — Только б тут чего не заварилось…

— У нас ложки большие — расхлебаем! — беззаботно произнес Василий и, кивнув на топор, заткнутый у мужика за пояс, добавил: — А в случае — и вы поможите!

Шутливый тон Василия не понравился возчику.

— Пойми, об чем толкую! — сказал он. — О батьке Хмеле, что его отсюда недавно турнули… А ну как вернется?

— Не каркай! — прервал его Василий.

— На свою голову не каркают! — отозвался мужик. — Вернется — беда общая!.. Ты думаешь, он вас порешит, а с нами христосоваться зачнет?.. Всем потроха выпустит!

— Это кто ж такой? — недоверчиво спросил Глебка. Ему казалось, что возчик нарочно стращает Василия. Кто осмелится напасть на отряд? Да у них одних винтовок — двенадцать, а у бати — маузер. Он не хуже пулемета работает!

Мужик сплюнул и долго не отвечал на Глебкин вопрос, но потом все-таки глухо произнес в бороду:

— Унтер царский… Банду водит…

Батька Хмель держал в страхе всю губернию. Время было трудное. У Советской власти хватало врагов поопасней этой банды. Все, кто мог держать в руках оружие, сражались на фронтах гражданской войны. Этим и пользовался батька Хмель. Он посадил банду на коней и неожиданно появлялся то там, то здесь. Бандиты поджигали избы красных фронтовиков, убивали активистов, совершали налеты на мелкие железнодорожные станции, обыскивали пассажиров и забирали ценные вещи.

Незадолго до прибытия продотряда батька Хмель вывел свою банду на одну из станций. Не знал он, что как раз в это время там стоял воинский эшелон, следовавший на фронт. Красноармейцы встретили бандитов дружными залпами и долго преследовали их по глухим проселочным дорогам.

«Кавалерия» батьки Хмеля с трудом ушла от окончательного разгрома и притаилась где-то в лесной глуши. Последние недели о банде не было слышно.

Глеб Прохоров знал об опасности и был настороже, хотя виду не показывал и бойцов раньше времени не тревожил. Карты у него не было. Зато мужики отлично представляли дорогу и заранее предупреждали комиссара об опасных местах. Прежде чем въезжать в густой лес или переправляться по мосту через речку, Глеб-старший забирал с собой двух-трех бойцов и, опередив обоз, осматривал придорожную полосу леса и подъезды к мосту.

Но все пока было спокойно.

Когда до железной дороги осталось версты три, комиссар вздохнул свободнее и защелкнул коробку маузера.

Станция, к которой Глеб Прохоров вел обоз, называлась Уречье. За водокачкой к полотну железной дороги выходила из леса неглубокая речка с узким — в одну телегу — мостом. С другой стороны к станции примыкала Довольно обширная, ровная площадка.