Мандарины - Страница 16

— Все одинаковы.

— Блондинка слева, вы не находите, что у нее прелестный маленький пупок?

— И очень грустная физиономия.

Надин умолкла; она рассматривала женщин взглядом немного пресыщенного знатока; когда они, пятясь, ушли, размахивая трусиками в одной руке, а другой прикрывая трехцветным цилиндром причинное место, Надин спросила:

— Что важнее: иметь хорошенькую мордашку или быть хорошо сложенной?

— Это зависит от разных обстоятельств.

— От каких?

— От общего целого, а также от вкусов.

— Какой оценки я заслуживаю в общем и на ваш вкус? Он смерил ее взглядом.

— Я скажу вам это года через три-четыре: вы еще не сформировались окончательно.

— Окончательного ничего не бывает до самой смерти, — сердито сказала она. Ее взгляд блуждал по залу и остановился на танцовщице в черном платьице с грустным лицом, которая подошла и села у стойки. — У нее и правда печальный вид. Вы должны пригласить ее танцевать.

— Вряд ли ее это сильно развеселит.

— Ее подружки с кавалерами, а она вроде осталась на бобах. Пригласите же ее, ну что вам стоит? — попросила Надин с внезапной горячностью; голос ее смягчился, стал умоляющим: — Всего-то один раз!

— Если вам так хочется, — сказал Анри.

Блондинка без восторга последовала за ним на площадку; она была обыкновенной дурочкой, и он никак не мог понять, почему Надин интересуется ею; по правде говоря, капризы Надин начали надоедать ему. Когда он, вернувшись, подсел к ней, она задумчиво созерцала два наполненных ею бокала шампанского.

— Вы очень милы, — сказала она, глядя на него влюбленными глазами, и вдруг улыбнулась: — Вы бываете смешным, когда выпьете?

— Когда выпью, я кажусь себе очень смешным.

— А другие, что они об этом думают?

— Когда я пьян, мне все равно, что думают другие. Она показала на бутылку:

— Напейтесь.

— С шампанским я далеко не уеду.

— Сколько бокалов вы можете выпить не опьянев?

— Много.

— Больше трех?

— Конечно.

Она взглянула на него с недоверием:

— Хотелось бы посмотреть на это. Вы выпьете залпом два бокала — и с вами ничего не будет?

— Решительно ничего.

— Тогда попробуйте.

— Зачем?

— Люди всегда хвастают: надо ставить их на место.

— После этого вы попросите меня пройтись на голове? — спросил Анри.

— После вы сможете пойти спать. Пейте, один за другим.

Он выпил один бокал и почувствовал удар под ложечкой; она сунула ему в руку второй бокал:

— Договорились один за другим. Он выпил второй бокал.

Проснулся он в кровати, голый, рядом с обнаженной женщиной, которая трясла его, схватив за волосы.

— Кто это?

— Надин. Просыпайся, уже поздно.

Он открыл глаза и увидел при электрическом свете незнакомую комнату — гостиничный номер; вспомнил регистратуру, лестницу; до этого он выпил шампанского, страшно болела голова.

— Что произошло? Я не понимаю.

— Твое шампанское, оно было разбавлено коньяком, — с громким смехом сказала Надин.

— Ты вбухала коньяк в шампанское?

— Немного! Таким трюком я часто пользуюсь с американцами, когда мне надо, чтобы они напились. — Она улыбнулась: — Это был единственный способ заполучить тебя.

— И что, заполучила?

— Если можно так выразиться. Он потрогал голову.

— Я ничего не помню.

— О! И вспоминать нечего.

Она спрыгнула с кровати, достала из сумочки расческу и, обнаженная, начала причесываться перед зеркальным шкафом. Какое юное у нее тело! Неужели он и правда прижимал к себе этот тонкий стан с округлыми плечами и изящной грудью? Она поймала его взгляд.

— Не смотри на меня так!

Схватив комбинацию, она поспешно натянула ее.

— Ты очень красива!

— Не говори глупостей! — надменным тоном сказала она.

— Зачем ты одеваешься, иди ко мне.

Она покачала головой, и он спросил с некоторым беспокойством:

— Ты чем-то недовольна? Знаешь, я был пьян. Она подошла к кровати и поцеловала Анри в щеку:

— Ты был очень мил. Но я не люблю начинать все заново, — добавила она, отходя, — во всяком случае, в тот же день.

Какая досада совсем ничего не помнить; она натягивала носки, и он почувствовал смущение, лежа голый под простыней.

— Я встаю, отвернись.

— Ты хочешь, чтобы я отвернулась?

— Пожалуйста.

Она встала в угол, носом к стене, руки за спину, словно наказанная школьница; и тут же спросила насмешливым тоном:

— Этого недостаточно?

— Достаточно, — ответил он, застегивая ремень брюк. Она с критическим видом смотрела на него.

— До чего же ты мудреный!

— Я?

— Устраиваешь трудности, чтобы лечь в постель и встать с нее.

— Ну и наградила ты меня головной болью! — сказал Анри.

Он сожалел, что она не захотела начать все заново. У нее было красивое тело, и сама она была занятной девчонкой.

Когда они сели перед двумя чашками суррогата кофе в маленьком бистро, просыпавшемся по соседству с Монпарнасским вокзалом, он весело спросил:

— А все-таки почему тебе так хотелось переспать со мной?

— Чтобы познакомиться поближе.

— Ты всегда так знакомишься?

— Когда спишь с кем-нибудь, это разбивает лед; теперь нам вместе гораздо лучше, чем раньше, правда?

— Лед сломан, — со смехом сказал Анри. — Но почему тебе хотелось познакомиться со мной поближе?

— Я хотела понравиться тебе.

— Ты мне очень нравишься.

Она посмотрела на него с лукавым и вместе с тем смущенным видом.

— Я хочу настолько понравиться тебе, чтобы ты взял меня в Португалию.

— Ах, вот оно что! — Он положил ладонь на руку Надин. — Я же говорил тебе, что это невозможно.

— Из-за Поль? Но раз она не едет с тобой, почему бы не поехать мне?

— Потому что это сделает ее очень несчастной.

— Не говори ей.

— Это будет крупная ложь. — Он улыбнулся. — Тем более что она все равно узнает.

— Значит, чтобы не огорчать ее, ты лишаешь меня того, чего мне очень хочется.

— А тебе действительно очень этого хочется?

— Страна, где есть солнце и что поесть, да я бы душу продала, чтобы туда поехать.

— Ты голодала во время войны?

— Еще как! Заметь, что мама в этом отношении творила чудеса; она отмахивала по восемь—десять километров на велосипеде, чтобы привезти нам кило грибов или кусок тухлятины, но все равно. Я чуть с ума не сошла, когда первый американец отдал мне свой ящик с пайками.

— И потому ты так полюбила американцев?

— Да, и потом вначале они меня забавляли. — Надин пожала плечами. — Теперь они слишком организованны, и это уже не смешно. Париж снова стал мрачным. — Она посмотрела на Анри с умоляющим видом: — Возьми меня с собой.

Ему очень хотелось бы доставить ей удовольствие: подарить кому-то истинное счастье — до чего утешительно! Но как заставить примириться с этим Поль?

— Тебе уже случалось заводить романы, — сказала Надин, — и Поль пережила это.

— Кто тебе сказал?

Надин засмеялась с заговорщическим видом:

— Когда женщина рассказывает о своей любви другой женщине, она не скупится на откровения.

Да, Анри признавался Поль в своих изменах, которые она великодушно прощала; теперь же трудность заключалась в том, что любое объяснение неизбежно заставит его либо увязнуть во лжи, которой он не желал больше, либо безжалостно потребовать свободы, а на это у него не хватало мужества.

— Месяц путешествия — это другое дело, — прошептал он.

— Но после возвращения мы расстанемся, я не хочу отнимать тебя у Поль! — Надин дерзко рассмеялась. — Я только хочу прогуляться, вот и все.

Анри заколебался. Разгуливать по незнакомым улицам, сидеть на террасах кафе с женщиной, которая будет смеяться ему в лицо; обретать вечерами в комнате гостиницы ее молодое горячее тело — да, это было соблазнительно. И раз уж он решил покончить с Поль, что он выиграет, выжидая? Время ничего не уладит, напротив.

— Послушай, — сказал он, — я ничего не могу обещать тебе. Запомни хорошенько, что это не обещание, но я попробую поговорить с Поль, и если мне покажется возможным взять тебя с собой, что ж, я согласен.