Маньчжурские стрелки - Страница 4

– Идтить нам надо, товарищ сержант. Вечереет уже, а нам еще назад, к заставе, топать вон сколько.

– Относительно «идтить», – с этим я, корешок, согласен. И не боись, успеем, дотопаем. Только впереди, вон, – Тигровая падь, поэтому молчи и зырь в оба.

Пограничники затихли и на какое-то время как бы исчезли. Однако воцарившаяся тишина лишь заставила Курбатова предельно напрячь слух. Когда послышалось, как на изгибе тропы прошуршал, слетая вниз, камешек, ротмистр попробовал переметнуться за выступ скалы, но оказалось, что, привалившись к лиственнице, он неосторожно протиснул плечо в просвет между стволами. Обнаружил Ярослав эту западню только тогда, когда почувствовал, что оказался зажатым ими.

Курбатов уперся рукой в один из стволов, отогнул его так, что где-то у основания послышался треск, и, освободившись, со злостью упрекнул себя: «Что ж ты так, по-идиотски, подставляешь себя?! Окажись ты послабее, взяли бы тебя красные кордонники, словно волка в капкане!».

Освободиться Курбатов успел как раз к тому моменту, когда в просвете между скалами мелькнула фуражка одного из пограничников. И единственное, что успел ротмистр, так это переступить через шлемоподобное острие камня и вжаться в расщелину за выступом скалы.

Сержант покряхтел, стоя у выступа, однако зайти за скалу так и не решился. Еще несколько мгновений, и шаги его послышались по ту сторону камня, где начиналась небольшая, покрытая альпийской травой ложбина. Но… сержант-то ушел, а вот дотошный рядовой Колымаха задержался.

– Слышь, старшой, – проговорил он, – комзаставы сказывал, что распадок этот стеной замуруют и минами обставят. Знающие люди говорили, будто в прошлом году здесь восемь групп нарушителей всяких, в основном контрабандистов, задержали-постреляли.

– Да пусть хоть весь кордон замуровывают, – отмахнулся от него сержант.

«Из новичков, потому и болтливы, как базарные бабы», – презрительно ухмыльнулся Курбатов, сжимая в руке нож.

– Эй, товарищ сержант, гляньте-ка!

Услышав этот возглас Колымахи, ротмистр мельком бросил взгляд на лиственницу и инстинктивно отшатнулся от скалы. На камне, у сдвоенных стволов, лежал его короткий кавалерийский карабин. Курбатов попросту забыл его! Невероятно, но, больше привычный к пистолету, ротмистр действительно забыл о том, что добирался сюда с карабином за спиной!

Колымаха еще дважды негромко окликнул сержанта, однако тот, то ли не расслышал его, то ли не желал реагировать на болтливость рядового, но так и не отозвался.

– Так ведь стрелявка здесь чья-то! – возмутила рядового бесшабашность командира наряда. Сейчас он наверняка заметил бы Курбатова, если бы только взгляд его не был прикован к этому злосчастному карабину, брошенному кем-то у самой тропы, а словно бы сброшенному Всевышним откуда-то с неба.

Увидев плечо приземистого, худощавого солдатика, ротмистр Курбатов, этот почти двухметрового роста медведеподобный увалень, неслышно ступил ему за спину и не просто закрыл ладонью рот, а с такой силой впился пальцами ему в щеки, что почувствовал, как затрещали челюсти. И кинжал в грудь вводил с такой лютью, что, пронзив ее, чуть было не достал лезвием собственного ватника.

Вытерев кинжал о шинель убитого, Курбатов плавно опустил тело на землю и снова метнулся к скале. Теперь можно было уходить, но именно сейчас уходить Курбатову не хотелось. Встреча с командиром наряда обещала еще несколько минут риска, так мог ли ротмистр отказать себе в них?!

– Агов, Колымаха! – позвал возвратившийся с полпути сержант. – Уж не в Маньчжурию ли бежать ты настроился?!

– В Маньчжурию, куда же еще? – спокойно ответил Курбатов, как только из-за скалы выглянул ствол красноармейского автомата.

Приземистый пограничник вздрогнул и долго, очень долго поднимал голову вверх, пока где-то там, на высоте двух метров, не увидел непроницаемое, цвета полуобожженного кирпича, суровое лицо. И это последнее, что ему суждено было увидеть. Мощным ударом левой ротмистр выбил из его рук оружие, а правой тотчас же припечатал затылок к ребристому выступу скалы, потом еще и еще раз.

Сержант еще был в сознании, когда Курбатов приподнял его и почти на вытянутых руках перенес к лиственнице.

– Кто ты? – в ужасе спросил этот низкорослый коренастый парнишка, глядя на облаченного в красноармейскую форму Курбатова расширенными, помутневшими глазами.

– Смерть твоя. Гнев Божий. Когда даурцы узнают о твоей гибели, распятие Христа покажется им сатанинскими шалостями.

Вновь оглушив сержанта, ротмистр забрал у него документы и взвалил себе на плечо. Упершись плечом в один из стволов, он ногой оттянул другой, а затем, сорвав пограничника с плеча, буквально вогнал его тело в образовавшийся просвет.

Курбатов уже преодолел почти весь распадок, а вслед ему все доносился и доносился душераздирающий вопль раздавливаемого человека. И не было никого в этом мире, кто бы спас его или хотя бы милосердно помог умереть.

Ничего общего с типом людей, которым суждено проводить лучшие годы своей жизни в архивных хранилищах, у барона фон Норгена не наблюдалось. Перед Скорцени предстал рослый тридцатилетний блондин, со вздернутыми костлявыми плечами и несоразмерно большой, по-гренадерски выпяченной грудью. Окинув взглядом его фигуру, обер-диверсант сразу же определил, что в свое время барон пренебрег наращиванием мышц, которых ему теперь явно не хватало, тем не менее вид у него молодцеватый. Вот только лицо его казалось не по-мужски округленным, приобретавшим библейно-ангельский вид. И просматривалось в этом личике нечто отталкивающе херувимское.

– Вам известно, барон, в связи с чем вы приглашены сюда?

– Из всего того сумбура, который умудрился выплеснуть ваш адъютант, я заключил, что вас, господин штурмбаннфюрер, интересуют: «Маньчжурский отряд» Гиммлера, а также отношения между командованием Квантунской армии и правительством Маньчжоу-Го. И еще состояние диверсионной подготовки в дальневосточной русской армии генерала Семенова, – голосом смертельно уставшего и ко всему в этом мире безразличного человека доложил фон Норген.

– Вы сформулировали пункты моей заинтересованности значительно четче, нежели способен был сформулировать я сам, – сознался Скорцени, предложив барону кресло у приставного столика. Садитесь и излагайте – кратко и предельно ясно.

Барон опустился в кресло с таким облегчением, словно намерен был тотчас же погрузиться в глубокий сон, однако вовремя спохватился и извлек из папки листик бумаги и наполненный фотоснимками конверт.

– Здесь список тех шести воинов СС, бывших кадетов, которые, как мне известно, все еще живы. Всего же нас было сорок. Остальные – кто погиб, кто в плену; несколько бывших курсантов получили тяжелые ранения и в дальнейшем непригодны… Кроме разведывательно-диверсионной и общефизической мы также получали начальную языковую подготовку, изучали историю Китая и Маньчжурии, их традиции и современное государственное устройство. К тому же каждый из нас уже владел определенными основами всех этих дисциплин, поскольку они были обязательным условием зачисления в группу.

Скорцени прошелся взглядом по списку: оберштурмфюрер Норген, гауптштурмфюрер Зарински, унтерштурмфюрер Штомберг.

– Почему этот Штомберг всего лишь унтерштурмфюрер? – прервал он чтение.

– Многие в группе к моменту обучения не были офицерами СС. И еще – из этой группы все, кроме меня, побывали на фронте.

– Мужественное признание, – нервно поиграл изуродованной щекой Скорцени. – Однако это не скажется на отношении к вам, барон. Вы нужны нам как специалист. Оберштурмфюрер Шольз, гауптштурмфюрер Рейнер, штурмбаннфюрер Анскен, – завершил он чтение списка уже вслух. О планах фюрера относительно создания отряда «японо-диверсантов», которые бы действовали на маньчжурской границе совместно с белыми русскими и японцами, вы уведомлены. Станет ли вновь созданный отряд сугубо диверсионным или же составит основу экспедиционной группы «Шамбала», – пока неизвестно. Все будет так, как решат обстоятельства и фюрер.