Маньчжурские стрелки - Страница 22

– Судьба диверсанта, барон, – прервал его Курбатов. – Кульчицкий, идете замыкающим. Обработайте след порошком.

Утихшая было перестрелка вновь возобновилась, но разгоралась она теперь значительно ближе, чем когда группа преодолевала распадок. И понять, подключился ли к ней Конецкий или это все еще воюет не сумевший вернуться за кордон проводник Радчук, было невозможно.

Багровое солнце прожигало вершину далекой горы, словно застрявшее в крепостной стене расплавленное ядро. Его лучи еще не могли развеять прохладу горного утра, однако группа спускалась вниз, где было теплее. И диверсантам казалось, будто теплело по мере того, как они приближались к солнцу.

В том направлении, в котором они двигались, гор уже не было, их сменяли небольшие лесистые сопки, в просвете между которыми виднелась крыша какого-то строения. Сверившись с картой, Курбатов определил, что это должна быть заброшенная заимка, которую охотники иногда использовали как лабаз и хижину для отдыха.

– Лучше обойти, – посоветовал Реутов, поняв, что ротмистр нацелился на хижину. – Уж она-то у красных давно на примете. Поняв, что имеют дело с диверсантами, они даже могут десантировать туда свою истребительную группу на бронетранспортерах.

– Не до десантов им сейчас. Все силы бросают на фронт. И потом, неужели они решат, что мы настолько наивны, чтобы устраивать себе отдых в заимке? И поскольку они так не решат, этим мы и воспользуемся.

– Мне бы вашу уверенность, Курбатов, – иронично смерил его взглядом подполковник.

– Приучайтесь подчиняться с достоинством, господин подполковник. И помните, что вы не в офицерском клубе, а в боевой группе стрелков-смертников.

– Спасибо за напоминание, ротмистр, – процедил сквозь зубы Реутов, и князь понял: то, чего он опасался при зачислении в группу старшего себя по чину, уже начало сбываться.

До избушки оставалось метров двести, когда глухим эхом прошелся по горной долине карабин Власевича. Курбатов был поражен, до чего же далеко слышны здесь выстрелы.

– Первая ставка в могильной рулетке Власевича, – прокомментировал Тирбах. Он был чуть пониже Курбатова, тем не менее рост его достигал почти метра девяносто, и все могучее тело с непомерно широкими, слегка заостренными к краям плечами источало силу и спокойствие. Курбатову стыдно было признаться себе, но, когда рядом появлялся этот оплетенный мышцами крепыш, он чувствовал себя как-то по-особому уверенно.

– Красные даже не догадываются, какие огорчения ждут их на этом спуске, – поддержал его Чолданов. На склоне он оступился и теперь заметно прихрамывал. Чтобы не отставать, штаб-ротмистр иногда по-медвежьи, переваливаясь с ноги на ногу, подбегал, совершая невероятно длинные прыжки на одной ноге. При этом рюкзак с патронами и консервами он переместил на грудь, поддерживая его руками у низа живота. – Они еще не знают, что Черный Кардинал патронов зря не тратит.

– Сейчас им такая возможность представится, – проговорил Вознов, помогая поручику Матвееву снимать с плеча рацию. – Не зря же в свое время я «прострелял» ему в тире три бутылки шампанского. Спасибо еще, что хоть распивали вместе, а то бы никогда не простил себе.

– Со мной он был менее великодушен, – заметил радист.

Власевич и в самом деле добыл себе кличку «Черный Кардинал». Он почему-то недолюбливал офицерский мундир и при первой же возможности облачался в черную тройку, черный цилиндр и черные штиблеты, а шею в любую пору года окутывал широким черным шарфом.

Выглядел он во всем этом как служащий похоронного заведения, однако в Харбине мало находилось тех, кто бы решился сказать ему об этом. Несмотря на строгий приказ атамана Семенова, запрещающий дуэли, остановить Власова он не смог бы. Тем более что ни один дуэлянт под суд отдан еще не был, всегда обходилось домашним арестом. Возможно, потому обходилось, что и сам атаман в душе оставался отчаянным дуэлянтом.

Опушка, по которой нужно было пройти к хижине, просматривалась с ближайшего хребта. Чтобы не подвергать группу излишней опасности, Курбатов провел ее по зарослям и метрах в ста от хижины, посреди кустарника, обнаружил еще одно строение, возведенное на сваях и опоясанное террасой.

– А вот это уже настоящий лабаз, – определил Чолданов, хорошо знакомый с бытом сибирских охотников. – В меру сухой, в меру теплый, а главное, вполне пригодный для отдыха, поскольку отстреливаться из него – одно удовольствие.

Отправившись с согласия ротмистра на разведку, штаб-ротмистр уже минут через десять помахал в воздухе карабином, давая понять, что вокруг все спокойно.

– Полтора часа для привала, – скомандовал командир группы, бегло осматривая строение на сваях, в котором ему особенно нравилась терраса. Лежа на ней, действительно удобно было держать круговую оборону. – Реутов, займите пост вон на том, поросшем кустами холмике. Матвеев, готовьтесь к сеансу радиосвязи.

– Представляю, с каким нетерпением в штабе ждут нашего выхода в эфир, – самодовольно потер руки поручик, прежде чем достать свою рацию из вещмешка.

Первая радиограмма, ушедшая за кордон, была предельно краткой: «Перешли. Продвигаемся в стычках с противником. Потерь нет. Легионер».

То, что уже через тридцать минут Курбатов поднял группу, показалось диверсантам сумасбродством. Откровенно протестовать никто не решился, но было очевидно, что в душе каждый проклинает его. Сменивший Реутова штаб-ротмистр Чолданов устроился на развилке веток лиственницы и уверял, что все вокруг спокойно. Даже выстрелы на перевале то ли затихли, то ли просто не долетали до лесной чащобы, в которой расположился лабаз.

Однако Курбатов и не пытался убеждать своих маньчжурских стрелков, что предчувствует какую-то опасность. Он просто-напросто приказал выступать, а на посыпавшиеся вопросы ответил двумя словами: «Движемся к тропе».

Так ничего толком и не поняв, диверсанты метров двести пробежали, потом, уже заслышав выстрелы, еще долго пробирались сквозь бурелом и через широкую каменистую падь. И лишь когда ротмистр расставил их по обе стороны тропы, в том месте, где она пересекала широкий ручей, плес которого путнику приходилось преодолевать, перескакивая с камня на камень, поняли, что руководило их командиром не сумасбродство, а что это сработала интуиция. Как поняли и то, что и отдыхать, и обороняться в этой местности было куда безопаснее, нежели в лабазе.

Еще более получаса прошло в таком спокойствии, и все, кроме стоявшего на посту Вознова, предались сну. Но именно в это время часовой заметил Радчука, тащившего на себе поручика Конецкого. Причем приближался поручик не той тропой, по которой группа отходила от лабаза, а вдоль ручья, очевидно, пытаясь сбить с толку преследователей, которые решат, что уходить он будет в глубь страны, в то время как ручей поворачивал к границе.

Реутов и Вознов бросились к нему, помогли перенести поручика через ручей и только в зарослях, уже встретившись с Курбатовым и Тирбахом, обнаружили, что поручик мертв. Он скончался, очевидно, на руках Реутова и Вознова.

Сам Радчук упал к ногам командира и минут десять лежал, не пытаясь произнести ни слова. Казалось, он был в состоянии крайнего физического истощения.

Тирбах, наиболее смысливший среди них в медицине – он единственный окончил ускоренные шестимесячные курсы военфельдшеров – даже пытался осмотреть его, подозревая, что Радчук ранен.

– Да жив пока что, жив, – нервно отреагировал поручик на его ощупывание. – Что ты меня, как девку лапаешь?!

– Тогда возьмите себя в руки, – обиделся подпоручик.

– Какое: «В руки»? Ноги, вон, чуть не протянул!

– Где Власевич? – спросил проводника Курбатов.

– Где-то там, – махнул Радчук в сторону хребта. – Услышим карабин, значит, еще жив. Молодец Черный Кардинал: меток и хладнокровен. Когда я понял, что к границе не прорваться, начал отходить, пока не наткнулся на раненого Конецкого. Тогда он еще чувствовал себя относительно хорошо. Отходя, мы даже отстреливались. А потом нас прикрыл Власевич. Нас преследовали трое красноперов, видимо, решили взять живыми, однако Власевич, который засел на скале, расстрелял их, как в тире, – натужно выдыхал каждое слово поручик, изогнувшись на своем вещмешке, который так и не бросил, несмотря на то, что пришлось тащить раненого. – Словом, молодец Черный Кардинал. Вы знали, кого оставить на прикрытие.