Маньчжурская принцесса - Страница 3

Ду Ван также обучалась музыке и танцам, знала тысячу и один секрет того, как женщине сделать себя привлекательной, хотя и не придавала этому последнему такого значения, как другие придворные дамы. Если она и получала удовольствие от ежедневного составления для себя некоего гармоничного ансамбля, то лишь затем, чтобы порадовать себя и императрицу, а вовсе не для привлечения взглядов мужчин. Ни одному из них (а их число вокруг было не так уж и велико, если не считать евнухов) не удалось заставить ее сердце биться чаще, чем обычно. Тайные любовные радости, заставлявшие кудахтать других женщин под прикрытием вееров, совершенно ее не интересовали.

С детства она считала себя нареченной невестой одного из сыновей принца Кунга, самого главного советника императрицы, и эта мысль совершенно не страшила ее. Она была уверена, что выполнит свой долг, когда настанет время, остальное не стоило ее волнений. Но в самой глубине души Ду Ван мечтала о жизни вообще без мужских оков. С самого раннего детства она хотела быть мальчиком, чтобы иметь возможность заниматься физическими упражнениями и освоить искусство владения оружием, а потом жить в совершенно другом – огромном и таинственном мире.

Цзы Хи угадывала в этом очаровательном существе душу амазонки. Развлекаясь, она давала ей уроки гимнастики, верховой езды, фехтования и стрельбы из лука. В свои семнадцать лет юная принцесса уже могла помериться силами с воином своего возраста.

И вот именно в это время пахнуло дыханием ненависти «боксеров»[2] по отношению к белым варварам, чьи дипломаты, священники и торговцы обосновались в Китае, и чье количество все увеличивалось под предлогом того, что они якобы прибыли сюда для продвижения своих богов и преимуществ западной жизни.

Люди в красных тюрбанах, объявившие, что они неуязвимы даже для ружейных пуль, стали искать сторонников. Их глава, принц Туан, двоюродный брат императора, сумел привлечь на свою сторону Цзы Хи, увидевшую в восстании ответ на свои мольбы о мщении, которые она не прекращала адресовать Небу после разграбления Летнего дворца, ее личного земного рая.

Охваченная тем же энтузиазмом, сводная сестра Туана нарекла себя «Священной Матерью Желтого Лотоса» и завербовала немало молодых женщин и девушек. Естественно, и Ду Ван пожелала встать под знамена «Красных фонариков».

Что касается техники боя – тут ей нечему было особенно учиться. Но здесь ее обучили искусству грима, некоторым приемам магии, умению открывать закрытые двери без помощи ключа, а также преимуществам, которые можно извлекать из разного рода хитростей и умения скрываться. Это не стало ее самой сильной стороной, так как по натуре она была девушкой открытой и искренней. Но чтобы угодить своей обожаемой хозяйке, она согласна была применить любое оружие, в том числе и самое подлое – яд…

Ведь Цзы Хи была единственным человеческим существом, которое продемонстрировало привязанность к ней, Ду Ван.

Узнав, что от нее может зависеть судьба ее идола, Ду Ван испытала величайшую гордость, которая, впрочем, была немного омрачена перспективой работать в связке с Пион, чье высокомерие она ненавидела. Однако осознание чести возвратить Нефритовый Лотос, преступно отданный в залог любви иностранке, подстегивало ее отвагу.

Прорицатели заявили, что обстоятельства складываются весьма благоприятно. Накануне того дня, 20 июня, иностранные дипломаты, квартал которых занимал обширное пространство между стенами татарского города и Запретного Города, получили предписания покинуть Пекин в двадцать четыре часа, если хотят избежать больших неприятностей. Однако указания остались в пренебрежении. Немецкий посланник, направлявшийся к своим китайским коллегам, был убит «боксерами».

Тут-то Цзы Хи и дала своей фаворитке и Пион возможность отличиться.

– Вам нет никакой необходимости втираться в дом к белым дьяволам, – сказала «Священная Мать Желтого Лотоса», – ведь имеется множество китайских предателей, обращенных в христианство, которые постараются укрыться под их вооруженной защитой. Вот к ним-то вы и примкнете!

Спустя час, облаченная в синюю хлопчатобумажную ткань без орнамента, с тюком на плече, в котором было немного белья и повседневных вещей, юная принцесса в сопровождении своей спутницы смешалась с толпой беженцев-христиан, просивших укрытия в посольстве Англии, главные ворота которого выходили на маньчжурский рынок. Отныне она была не Ду Ван, а Орхидея, для маньчжуров – цветок-символ, и никто больше не мог вернуть ей настоящего имени.

До прихода того самого письма.

Последующие дни стали для девушки настоящим кошмаром. Она попала в совершенно иной мир – мир пыли, грязи, нищеты и страха.

Беженцы набивались в дома, покинутые торговцами, для которых работа в районе дипломатических миссий прежде представляла источник больших прибылей. Многие из этих домов были богаты и весьма красивы, но под напором обезумевших беженцев они быстро растеряли свою изысканность и элегантность. Орхидее и ее спутнице удалось пристроиться в маленьком полуразрушенном домике на берегу Нефритового канала, недалеко от моста, соединявшего то, что некогда было огромным владением принца Су, с посольством Англии.

Обе девушки выдавали себя за дочерей торговца из китайского города, убитого вместе со своей женой по подозрению в дружеских отношениях с представителями Запада. Они рассказывали всем, что «боксеры» сожгли их жилище и надругались над их близкими…

Потом Орхидея узнала, что у Цзы Хи ничего не было случайным: похожее семейство действительно существовало, и в нем были две дочери, которые исчезли.

Самым тяжелым для юной принцессы стала необходимость жить бок о бок со своей лжесестрой. Пион не была груба, бескультурна и необразованна: в «Красных фонариках» воспитывали девушек, многие из которых происходили из простого народа, да так воспитывали, что в будущем они могли сыграть практически любую социальную роль. Пион была дочерью гвардейского офицера. С самой первой встречи Ду Ван почувствовала, что Пион ненавидит ее, а ей к тому же приходилось выказывать уважение к молодой высокопоставленной особе, пользующейся благосклонностью самой Цзы Хи, в то время как самой Пион оставалось довольствоваться тем, что хозяйка просто выбрала ее…

Игра была неравной: амбициозная девушка, жестокая и отважная, вполне отдавала себе в этом отчет. Со своей стороны, принцесса никак не могла подавить в себе отвращение к ней. Жить с Пион как с сестрой представлялось невыносимым, хотя они и выполняли одно и то же задание.

То, что они не были похожи, не имело значения. Полигамные браки здесь позволяли мужчинам иметь детей от разных жен. Кроме того, все знают, что для западных людей азиаты выглядят на одно лицо, им и в голову не придет удивляться тому, что кто-то имеет более благородные черты лица или чуть более изящные ножки. Кстати о ножках: европейцы лишь недавно узнали разницу между маньчжурскими и китайскими женщинами. Первые никогда не подвергались той пытке, через которую проходили вторые: девочкам-китаянкам туго пеленали бинтами ноги, чтобы ступня не росла. В XVII веке завоеватели Китая посчитали эту изысканность, делавшую ходьбу почти невозможной, обыкновенной глупостью.

Несмотря на то, что их разъединяло, посланницы Цзы Хи безупречно играли роль сироток с печальной судьбой. Соотечественники-христиане изо всех сил старались утешить их мнимую боль, помогали им во всем, даже не подозревая, до какой степени религия, которую пытались им внушить, ужасала лжесестер. Что же касается иностранцев, с которыми девушки вскоре вступили в контакт, то они стали для Орхидеи, никогда не видевшей их вблизи, поводом для удивления. Особенно женщины.

Одевались они чаще всего в белое – а ведь это, как известно каждому, цвет траура! У них были странные лица – либо очень белые, либо розовые или даже красные с фиолетовыми прожилками, странные волосы, часто завитые и имевшие различные оттенки – от светло-русых до темно-каштановых и рыжих… Однако в старости все они, как и азиатки, становились седыми.