Мамалыжный десант (СИ) - Страница 1

(Отдел «К». Рядовой состав)

Автор благодарит:

Юрия Паневина – за помощь и советы;

Евгения Львовича Некрасова – за литературную помощь и советы;

Михаила Рагимова – за литературную помощь.

К утру дождь закончился, лужи светились лунным апрельским холодом. Тимофей старался сапоги не мочить, иной раз приходилось обходить разливы луж впритирку к стенам домов. За подслеповатыми окнами царила тишина – невеликий городок Чемручи[1] еще спал. Освободили город вчера, особо боев не случилось, только на окраине наши слегка постреляли, наткнувшись на дурных отставших немцев.

Тимофей обогнул очередную лужу, нервно зевнул и поежился: холод пробирался под вытертый ватный пиджак, словно зима никуда и не девалась. Это от сырости. Дожди шли и шли, землю развезло просто зверски, но это не повод в хате сидеть, задницу греть. Вон – соседний Дубоссарский район еще в марте освободили, люди воюют давно, а тут…

У Тимофея имелся повод спешить. Сам он был не городским – ну, если Чемручи можно городом именовать – посему пришлось встать едва за полночь и сразу выходить. Печь с вечера не топил, потому запер дверь неуютной выхоложенной хаты, сунул ключ под крыльцо – кому надо найдут – и, не оглядываясь, двинул напрямую через виноградник. Так и не оглянулся на Плешку – село растаяло во тьме, словно и не бывало. В сторону кладбища глянул, это было. Ладно, чего уж теперь. Новая жизнь впереди, знай шагай к ней, петляя между студеных луж.

Немногочисленные улочки Чемручи были, конечно же, хорошо известны раннему прохожему. В последние месяцы совался Тимофей в город не часто – того и гляди загребут и в Германию угонят. Так что заказчики хоть и ворчали, но сами в Плешку ходили. Хотя и заказов на ремонт ботинок и сапог было с гулькин нос – и городок, и окружающие его села, затаив дыхание, ждали судьбоносного прихода Красной Армии. А как она пришла, так поди заметь, что пришла – промелькнули утром немногочисленные бойцы, да и все. Красный флаг на бывшей управе уже сами горожане вывесили.

Тимофей остановился и прислушался – на западе рокотало. Не очень грозно, но настойчиво. Будет еще служба засидевшимся в холодке гражданам! Хватит, отдохнул, вдоволь насмотрелся на румын и немцев, натворил от безделья глупостей. На фронт и никаких задних мыслей!

По-правде говоря, ранний прохожий, несмотря на свою юность и самокритичность, твердо знал, что он не бездельник. И руки откуда надо растут, и сложись обстоятельства иначе, давно бы воевал, и вовсе не в малодушных тыловых рядах. Но против жизненных обстоятельств, хоть как лбом упирайся, а переть напролом не получается.

Тимофей выбрался на сухое место, вздохнул, поправил кепку, придирчиво осмотрел обувь. Сапоги с виду невзрачны, но рыжеватая кожа надежна, швы прошиты и вощены на славу, в общем, правильная обувка, поскольку сам кожи подбирал, сам шил и берег для вот такого утра.

«Талант у тебя, Тимотей» – говорил, цокая языком, дядя Илие – «а сапожный талант – он один из наипервейших! Это на скрипке можно пиликать, а можно не пиликать – общество только чуть поскучнее станет. А без обуви – какое общество? То не общество, а чистый голый зоосад!».

Дядя Илие бывал в Кишиневе, дважды видел в передвижном зверинце льва и обезьяну, чем очень гордился. Может и еще увидит, если не убьют. Дядю Илие румыны мобилизовали еще летом 42-го, не повезло сапожнику – по причине чистой румынской крови загребли только так. Писал жене из Крыма «что жив, здоров, кушаю, как на той свадьбе у Димитру». Тетка Надья плакала – на той памятной свадьбе супруга здорово поколотили и два зуба вышибли. Потом писем и вовсе не стало, а Тимофей, уж давно привыкший отзываться на «Тимотея», все так же исправно сидел в старой крошечной мастерской, возвращал жизнь потрепанной «праздничной» обуви селян и экономных городских обывателей, делил вырученные леи с теткой Надьей, и скрипел зубами, дожидаясь, когда такая проклятая жизнь кончится. Ну, не то чтоб она прямо с утра до вечера была проклятая, случалось в ней порой и очень хорошее, но поминать о том нельзя.

Вот! На здании бывшей украинской школы висел красный флаг, к двери была пришпилена свежая, но уже промокшая бумажка. Тимофей поднялся по ступенькам, и не без труда прочел: «Призывной пункт воинской части п/п №….». Едва забрезживший тусклый свет сумрачного весеннего утра расшифровке цифр не способствовал, но и не особо требовалось тот номер угадывать. Номер полевой почты – вещь секретная и мало что говорящая, вот призовемся, тогда все узнаем.

Тимофей сел под дверью и приготовился ждать. Но на крыльце подкапывало, и если по-умному, то имело смысл иное место подыскивать. Призывника с соплями запросто могут и не взять.

Во дворе было еще мокрее и пахло свежим навозом. Тимофей обошел лужу-трясину и встал под навес дверей сарая. Внутри сонно зафыркали лошади.

Истошно заскрипела задняя дверь школы, на ступеньки вышел человек в накинутой на плечи телогрейке, посмотрел на небо, поежился и принялся расстегивать военные галифе. Тимофей культурно кашлянул. Человек вздрогнул и потянулся к кобуре.

– Я свой! – поспешно заверил ранний визитер, почуяв, что служба может и вообще не состояться.

– Свой? Какой еще «свой» в потемках? – пробормотал военный, держа руку на кобуре, и заорал: – Гончарук, ты часовой или что?

– Що? – отозвались откуда-то из-за угла школы.

– Я тебе дам «що»! – возмутился громогласный военной. – Ты, твою… где прячешься?! Почему по двору посторонние гуляют?

Из-за угла высунулся красноармеец и пояснил:

– Та я до воды ходил. Завтрак же…

– А если немцы к нам еще до завтрака забредут? – разозлился военный. – Я сейчас тебе ведро на башку надену!

– Так, а що опять те немцы? – красноармеец посмотрел на Тимофея: – То пацан!

– Я не пацан, а призывник, – счел нужным уточнить ранний гость.

– Во, то призывник! – обрадовался боец Гончарук. – Тока не особо гвардейского объема в пузе и росте.

Военный на ступеньках в сердцах сплюнул, спустился с крыльца и сказал Тимофею:

– Жди, раз призывник. Сейчас разберемся.

Тимофей ждал, когда командир управится с утренними делами и думал, что служба начинается как-то не так. Нужно было до нормального утра выждать, не переться спозаранку.

Командир вернулся, поправляя телогрейку, уже более спокойно спросил:

– Так кто такой?

– Лавренко Тимофей Артемович, одна тысяча двадцать шестого года рождения, прибыл для призыва и прохождения службы! – будущий призывник достал свои справки.

– Что прибыл, хорошо. С бумагами повременим, все равно ни зги не видно. А чего тебе не спится, Тимофей Артемович? – командир как-то судорожно и болезненно зевнул, прикрывая рот справками призывника.

– Так вышло, товарищ командир. Я с села Плешки, тут пока дойдешь…

– Ранний ты призывник, далеко не все на фронт так спешат. Ладно, раз пришел, помоги вон бойцу с водой…

Тимофей помог с водой, потом с дровами. В школе было не особо уютно, но получше, чем на улице. Неуклюжий Гончарук возился с печью, ставил чайник. Командир – он оказался в капитанском звании – брился, попросил подержать зеркальце ближе к свету – лампа была единственная, да и та глубоко коптильной конструкции. Тимофей держал зеркало, посматривал на погоны капитана.

– Не привык еще к погонам? Ничего, привыкнешь. Так куда торопишься, ранний товарищ Лавренко? – ухмыляясь углом рта, спросил капитан.

– А чего тянуть? – угрюмо сказал Тимофей. – Сидел под немцами- румынами как та мышь под веником, пора гадам долги отдавать.