Малышка и Карлссон - Страница 4
Катя открыла глаза и увидела над собой потолок. Потолок нависал как-то неестественно низко. Так близко, что можно было рассмотреть все трещины, черные пятна плесени, отслоившиеся чешуйки мела и серые комья паутины. Из широкой трещины вылез мохноногий паук и побежал по потолку. Катя следила за ним, как зачарованная.
«Надеюсь, он не упадет мне на лицо»,– промелькнула мысль.
Паук оправдал надежды. Он добежал до стены, располагавшейся по отношению к потолку под необычным тупым углом, забрался в гущу роскошной паутины и затаился. У паука начался рабочий день.
«Где это я?» – подумала Катя.
Голова соображала плохо, да и болела к тому же.
Не дома, это точно. Всё незнакомое: косой потолок, три окна в ряд, посередине – балконная дверь; паркет совсем разбитый, какой-то серый; на одной стене следы недоделанного ремонта, на другой – обрывки древних обоев. Большая пустая комната неправильной формы. Из мебели только стул, на котором висит ее одежда, и тахта, на которой и лежит Катя.
Все окна раскрыты. Стекла в них – закопченные до полной непрозрачности. Снаружи – обычный уличный шум: автомобили, шаги и голоса. Громкое курлыканье голубей.
«Я в Питере,– напомнила она себе.– Но это что за гадюшник? И как я здесь оказалась? Кто меня сюда притащил? И, кстати – кто меня раздел?»
Нет, раздевалась она вроде сама. Имеется такое смутное воспоминание.
Ничего себе, приключеньице! Такого с ней прежде не бывало.
Очень хотелось пить.
Катя вылезла из постели, поглядела на часы – около десяти утра. Поглаживая ноющую голову, Катя накинула рубашку и побрела на кухню. Напилась прямо из крана, потом подошла к окну и выглянула наружу. Снаружи было что-то вроде здоровенного балкона, широкого, длинного, огороженного каменным барьером и заляпанного голубиным пометом. Сами голуби тоже имелись в изобилии.
Когда Катя перелезла через подоконник, ближайшие вспорхнули и отлетели подальше.
Катя подошла к перилам. Собственно, это был не балкон, а просторная забетонированная площадка, часть крыши, огороженная примерно метровой высоты барьером из толстых столбиков с перилами. Слева – глухая стена, справа – панорама ржавых крыш: трубы, антенны, слуховые окна… А внизу – отвесный обрыв улицы, вернее широкого сверкающего проспекта, по которому нескончаемой рекой текли машины и пешеходы. При виде этой картины у Кати даже на некоторое время голова перестала болеть.
«Вылитый Монмартр!» – почему-то подумала она с восхищением, хотя во Франции, да и вообще за границей ей бывать пока не приходилось. И внизу был не Монмартр, а самый настоящий Невский проспект. Тоже неплохо.
«Мансарда,– всплыло в Катиной голове.– Сережа. Офисы от ста квадратных метров. Всё, вспомнила. Я теперь здесь живу».
Соседа Катя заметила не сразу. Неудивительно. Он стоял довольно далеко, шагах в тридцати, на другом конце площадки. На нем был балахонистый спортивный костюм такого же желтовато-серого цвета, как каменные перила, стены и бетонное покрытие под ногами. И сам он был очень похож на кубышки-столбики ограждения. Такой же массивно-округлый толстячок небольшого роста.
Толстяк стоял совершенно неподвижно, вытянув вперед правую руку, вокруг него вились голуби… Всё ближе, ближе…
И вдруг – молниеносное движение – и одна из птиц оказалась в руке толстяка. Катя от удивления тихонько пискнула. Толстяк обернулся и тут же решительно направился к ней.
Катя слегка испугалась. Мужик был довольно-таки страшненький. Хоть невысокий, но широченный, с грубыми чертами лица и большой головой, вросшей в необъятные плечи. Он целеустремленно шел к ней, зажав в руке пойманного голубя.
Катя попятилась, опасливо отодвинулась от перил, словно опасаясь, что мужик сейчас схватит ее свободной рукой и скинет вниз…
Но толстяк не стал ее хватать, остановился в трех шагах и совершенно обыденно поинтересовался:
– У тебя соль есть?
Катя молчала. Ступор какой-то.
– У тебя соль есть, спрашиваю? – настойчиво, даже сердито повторил мужик.
– Я… не знаю,– промямлила Катя.
У толстяка было квадратное лицо, сплошь состоящее из массивных выступов: надбровных дуг, приплюснутого широкого носа, торчащих скул, тяжелого подбородка.
«Морда просит кирпича»,– всплыла откуда-то поговорка, очень точно описывающая внешность ее собеседника. Создавалось впечатление, что если взять кирпич и треснуть с размаху по этой физиономии, пострадает не физиономия, а кирпич.
– Как это – не знаешь? – удивился толстяк.– Что тут знать? Соль или есть, или ее нет!
Уши у него были маленькие, бесформенные, какие-то расплющенные. Где-то Катя читала, что такие уши бывают у профессиональных борцов.
«Наверное, он спортсмен,– подумала Катя.– Бывший».
Очень похоже. Еще Катя слыхала, что все бывшие спортсмены в Питере – бандиты.
«Наверное, он бандит»,– подумала Катя.
И почему-то сразу перестала бояться.
– Соль? – переспросила она.– Пошли поищем.
Только перелезая через подоконник, она увидела свое бедро в пупырышках гусиной кожи, Катя сообразила, что на ней – только рубашка, трусики и босоножки.
Толстяк на ее голые ноги не смотрел: очень ловко перемахнул через подоконник и остановился, оглядываясь. Его широкие ноздри смешно зашевелились.
– Соль, наверное, в шкафу,– сказала Катя и быстренько ушмыгнула в комнату.
Когда она, уже в джинсах, снова появилась на кухне, толстяк уже нашел соль и теперь с подозрением обнюхивал голубя.
Услышав шаги, толстяк поднял голову.
– Будешь? – спросил он.
На изменения в Катиной внешности он внимания не обратил.
– Буду – что?
– Птицу есть будешь? – нетерпеливо спросил толстяк. Похоже, Катина заторможенность его слегка достала.
– Эту?
– Нет, фламинго из королевского парка!
Катя хихикнула. Ей вдруг стало смешно.
«А он прикольный!» – подумала девушка.
– Нет, не буду.
– Дело твое,– сказал толстяк.
– Я вас оставлю ненадолго, ладно? – вежливо попросила Катя.
Толстяк милостиво кивнул, и девушка выскользнула из кухни.
Вернулась она минут через десять, приведя себя в относительный порядок. Относительный, потому что голова разболелась еще сильнее, и в животе тоже было нехорошо.
«Никогда больше не буду пить водку! – решила Катя.– В первый и последний раз!»
Толстяк-сосед сидел на подоконнике, скрестив ноги, и был очень похож на статуэтку Будды, которая стояла в спальне Катиных родителей. Только в отличие от Будды толстяк не улыбался.
Голубя он куда-то спрятал.
«Хоть бы он ушел»,– подумала Катя.
Не то чтобы он был ей неприятен, но сейчас ей больше всего хотелось лечь и положить на лоб мокрое полотенце.
– Голова болит? – угадал толстяк.
– Угу,– сказала Катя.– Может, мы с вами как-нибудь в другой раз…
– Обязательно! – перебил ее сосед и протянул руку. Ладонь у него была шириной с лопату.
Катя тоже протянула руку… И тут толстяк сделал нечто совершенно неожиданное. Быстро лизнул собственную ладонь и накрыл ею Катино лицо. Целиком.
Катя опешила настолько, что даже не пыталась вырваться. Испугаться она тоже не успела – только ощутила влажное прикосновение. Толстяк держал ее не больше пары секунд. Потом отпустил, растопырил толстые пальцы, дунул на ладонь: ф-фух!
И голова у Кати перестала болеть. Совсем. Зато мысли в ней совсем перемешались.
– Спасибо за соль,– сказал толстяк.– Пока! – И ловко, как мячик, перемахнул через подоконник.
– Эй! – слабым голосом проговорила Катя.– Погодите…
Толстяк остановился.
– Как вас зовут, можно узнать?
– Можно. Друзья зовут меня Карлс-сон! – Букву «с» он протянул, словно присвистнул.– А тебя как зовут, малышка?
– Катя.
Карлссон задумчиво пошевелил бровями.
– Нет,– сказал он.– «Малышка» мне больше нравится. Пока, Малышка!
Перемахнул через подоконник и был таков.
Через минуту Катя справилась с растерянностью, перелезла через подоконник на площадку, обошла ее кругом и убедилась, что другого выхода (если не считать края крыши над головой и еще одной крыши пятью метрами ниже) отсюда нет – только через ее квартиру.