Маловероятно (ЛП) - Страница 4

— Все сказала, мам?

— Попрошу не разговаривать со мной в подобном тоне, юная леди. Я жизнь положила на твое воспитание, пока он лишь пропивал твое наследство.

Я фыркнула.

Деньги, деньги, деньги. Все разговоры только о деньгах.

— Поверить не могу, что его похоронили рядом с церковью, — задумчиво произнесла мама. — Надеюсь, трава, как его сердце, не почернеет.

Выдав череду жалоб по поводу своих слишком заметных недавно мелированных прядей и выжав из меня обещание купить в дьюти-фри на обратном пути блок «Парламента», мать повесила трубку.

И вот я здесь, сижу на кладбище посреди Дублина и пялюсь на серую белку, которая глазеет на пачку чипсов, торчащую из моего рюкзака. Завидую меховому покрову зверька. Я всерьез подумываю, что с удовольствием бы ходила в меховой шубке, только бы спрятаться от вечного холода.

— Да они даже невкусные. Зачем мариновать чипсы? Дикость какая-то. — Я вытаскиваю пачку из рюкзака, достаю кусочек и бросаю белке. От страха она отпрыгивает, но через секунду робко крадется к угощению. Животное нюхает пластинку, хватает крохотными коготками и удирает на ближайшее дерево.

— Там, откуда я родом, тебя бы арестовали за пособничество убийце, — раздается за моей спиной дребезжащий голос.

Я резко оборачиваюсь. В нескольких шагах от отцовской могилы стоит священник: черная ряса, большой крест, осуждающее выражение а-ля «все вы — грешники». Все как положено. Я вскакиваю, поднимаю сумку с телефоном и поворачиваюсь к нему. Ну что же, не такой уж он и пугающий, но из-за скитания по чужой стране в круглом одиночестве я остро ощущаю, насколько сейчас уязвима.

— Ну-ну.

Спрятав руки за спину, мужчина медленно спускается по зеленому холму, в котором захоронен мой отец. Священник выглядит так, словно пережил обе Мировые войны, эпоху Ренессанса… и вторжение Ганнибала в Италию.

— Не бойся, в этом нет необходимости. Полагаю, ты совсем не осведомлена о серых белках и их тайных замыслах.

Он встает за отцовским памятником и долго смотрит на выделяющееся родимое пятно у меня на виске. Ненавижу, когда люди так делают, так откровенно пялятся. Именно потому что родинка больше похожа на шрам. Она в форме полумесяца и почему-то бледнее моего привычного мертвенного оттенка кожи. Мама постоянно предлагает избавиться от пятна.

«Давай замажем. Удалим лазером».

Священник смотрит на родимое пятно, и в его глазах появляется странный блеск. У мужчины пышные белые волосы и лицо, на котором отпечатался возраст. Веки такие морщинистые, что глаз не видно. Не могу даже понять, какого они цвета.

— Серые белки представляют угрозу для рыжих, потому что выживают их с собственной территории. Рыжие обосновались здесь первыми. Но серые более выносливые. Опытные. А еще являются источником заразы, которой заболевают только рыжие белки.

Мужчина снимает очки для чтения и протирает их кромкой рясы.

Я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу. Он надевает очки обратно.

— И, конечно, серые сжирают еду рыжих и быстрее размножаются. Рыжие белки не могут заводить потомство под принуждением.

Я молча смотрю на священника, гадая: то ли он страстный защитник окружающей среды, то ли странный любитель поболтать, то ли просто больной на голову. Почему он рассказывает мне о белках?

А главное почему я его слушаю?

— Я… э-э-э, спасибо за информацию, — тереблю кольцо в носу.

Сваливай, Рори. Уходи отсюда подальше, пока он не начал читать лекцию о муравьях.

— Просто занимательный рассказ о белках. А может, о том, как непрошеные гости порой захватывают территорию, только потому что они сильнее местных. — Священник улыбается и наклоняет голову. — А ты?..

Сбита с толку и безмерно взволнована.

— Рори, — кашлянув, отвечаю я. — Рори Дженкинс.

— Ты не из здешних краев, Рори.

— Из Америки. — Я пинаю камешек под ногой и ни с того ни с сего чувствую себя нашкодившим ребенком, хотя особых причин тому нет. — Приехала из Нью-Джерси.

— Вот почему ты кормила белку. — Он понимающе кивает. — Мне догадываться о цели твоего визита или готова рассказать сама?

Я очень стесняюсь признаться, что перед отъездом в колледж приехала в Ирландию с целью обрести успокоение, а по факту попросту спустила в загаженный сортир все деньги, что скопила за два года работы в забегаловке.

— Ни то, ни другое. — Я забрасываю рюкзак на плечо. Пора возвращаться в отель. Эта дурацкая поездка ни к чему не привела. — Но все же спасибо за интересные сведения о белках.

Они точно стоили путешествия за океан.

Я начинаю шагать к воротам кладбища, как вдруг слышу за спиной голос:

— Ты дочь Глена О’Коннела.

Замираю и чувствую, как напряжены мои плечи. Тело словно обращается в камень. Я медленно разворачиваюсь, мышцы буквально застыли.

— Откуда вы знаете?

— Ты третий отпрыск, посетивший его могилу. Слыхал, младший был из Америки. Мы тебя ждали.

— Мы?

— Ну, я.

— А где другие? — Я оглядываюсь. Можно подумать, они прячутся за надгробиями.

— Дочь живет здесь, недалеко. Знаю ее с пеленок. До сих пор каждое воскресенье приходит с мамой на службу. Глен старался всячески участвовать в ее воспитании, насколько это было возможно при его… эм, недостатках.

Поясню: при его алкоголизме.

Странно, но я ей завидую.

— А второй?

— Жил на севере. В графстве Антрим.

— Почему «жил»?

— Несколько недель назад он скончался. Лейкемия, можешь себе представить? Такой юный парнишка. Он встречался с отцом пару раз, но ближе познакомиться так и не довелось.

Сердце ухает вниз будто якорь, и внизу живота появляется тяжесть. У меня был брат, который умер, и я уже никогда с ним не встречусь и не познакомлюсь. В Ирландии у меня могла быть семья. Этот юноша… я могла бы обнимать, утешать его в последние дни жизни.

Я ничегошеньки не знаю о своем отце. Только то, что он умер в пятьдесят лет от ожидаемого сердечного приступа, учитывая его привязанность к скоростным тачкам, шустрым дамам, курению, алкоголю и калорийной пище. Глен, сын учительницы и мясника, родился в Толке и резко прославился, написав рождественскую песенку «Колокольчики Белль», взорвавшую чарты Ирландии, Британии и Америки. Мэрайя Кэри и Джордж Майкл хорошенько на нем заработали. Эта рождественская песня стала первой и последней потугой к работе или отдаленно напоминающей попыткой сделать карьеру, но хотя бы снабдила его домом в Дублине и годовым запасом пищи и выпивки.

Глен был бабником. Спал со всем, что движется. В попытках снова обрести музу он познакомился в парижском баре с мамой, которая путешествовала с друзьями. Они переспали, и отец оставил ей свой адрес, чтобы мама написала ему, если когда-нибудь надумает отдохнуть в Ирландии. Когда она написала ему с известием, что ждет ребенка, Глен пригласил ее переехать к нему, но мама отказалась. Тогда он стал каждый месяц отправлять ей алименты. А мне — подарки, письма… но все тщательно проверяла мать. Меня бесило, что она пытается контролировать мои отношения с отцом.

Поэтому я стала бунтаркой. С младых ногтей.

На протяжении долгих лет я пыталась связаться с отцом. Писала ему письма, о которых не знала мама, отправляла фотографии, электронные сообщения, стихи, которые вырывала из библиотечных книг. Выпрашивала у мамы маломальские сведения о своем загадочном родителе. От него я так ни весточки не получила. Думаю, знаю почему. Отец знал, какой властной стервой была моя мать, и боялся, что она полностью лишит нас общения, узнав, что мы втайне от нее контактируем.

Папа согласился общаться только через маму, из уважения к ней ни разу не поговорив со мной по телефону. Однажды он написал, что стыдится собственного голоса, каким он стал. Отец признался, что теперь, даже в трезвом состоянии, у него все время заплетается язык и дрожит голос.

Меня не волновало, что у него заплетался язык. Я просто хотела услышать его голос.

Я просто хотела папу.