Маленький портной и шляпник - Страница 2

Он взял бумажку и, помяв ее пальцами, скатал в шарик не больше булавочной головки.

- Спасибо, Кашудас.

Об этом можно было бы спорить до бесконечности, и маленькому портному пришлось размышлять об этом днями и ночами: произнес ли шляпник эти слова обычным тоном? С иронией? Угрозой? Сарказмом?

Портной дрожал и чуть не опрокинул свой стакан, за который схватился, чтобы скрыть замешательство.

Не следовало больше смотреть на господина Лаббе.

Это было слишком опасно. Речь шла о жизни и смерти. Если для Кашудаса еще могла идти речь о жизни.

Он продолжал сидеть внешне неподвижно, однако ему казалось, что он подскакивает на месте; были моменты, когда ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не кинуться сломя голову бежать.

Что бы произошло, если б он встал и крикнул:

- Это он!

Его бросало то в жар то в холод! Тепло печки жгло ему кожу, а он чуть не стучал зубами. Внезапно он вспомнил улицу де Премонтре и себя, Кашудаса, охваченного страхом и потому держащегося поближе к шляпнику. Так было несколько раз. Так было и всего четверть часа назад. На темной улице только они вдвоем.

А ведь это был ОН! Маленькому портному очень хотелось взглянуть на него украдкой, но он не смел. Разве один лишь взгляд не мог стать ему приговором?

И совсем уж нельзя провести рукой по шее, чего ему хочется до такой степени, что это становится мучительным, точно сдерживаемое желание почесаться.

- Еще вина, Фирмен...

Снова ошибка. Обычно он выжидал приблизительно с полчаса, прежде чем заказать второй стакан. Что он должен сделать? Что он мог сделать?

"Кафе де ла Пэ" было украшено зеркалами, где отражался уплывающий к потолку дым от трубок и сигарет. Лишь господин Лаббе курил сигару, и до Кашудаса иногда доносился ее запах. Справа, в глубине, около туалета находилась телефонная кабина. Не мог ли он, сделав вид, что направляется в туалет, проникнуть в эту кабину?

- Алло... Полиция?.. Он здесь...

А если господин Лаббе войдет в кабину вслед за ним? Никто ничего не услышит. Это всегда происходило бесшумно. Ни одна жертва, ни одна из шести, не крикнула. Ладно, пусть то были старые женщины. Убийца покушался лишь на старых женщин. Потому-то мужчины храбрились, чаще отваживались выходить. Но что ему мешает сделать исключение?

- Он здесь... Скорей приезжайте за ним...

Между прочим, он получит двадцать тысяч франков. Это - обещанное вознаграждение, которое старались получить такое множество людей, что полиция, засыпанная самыми невероятными сведениями, просто не знала, что делать.

С двадцатью тысячами франков он сможет... Но, прежде всего, кто ему поверит? Он станет утверждать:

- Это шляпник!

А ему скажут.

- Докажите. - Я видел две буквы...

- Какие буквы?

- "Н" и "т".

Насчет "т" он даже не был уверен.

- Объясните толком, Кашудас...

Разговаривать с ним будут строго; со всеми на свете кашудасами всегда разговаривают строго...

- ...у него на брюках, в манжете... он скатал из нее шарик...

А где он теперь, этот шарик величиной с булавочную головку? Попробуйте найти! Может быть, он бросил его на пол и затоптал каблуком в опилки? А может быть, проглотил?

Впрочем, что это доказывает? Что шляпник вырезал две буквы из газетной страницы? Вовсе нет. Этот клочок бумажки мог прилипнуть к его брюкам без его ведома. Ну а если ему нравится вырезать буквы из газет?

Тут было от чего разволноваться и человеку посолидней, чем маленький портной, любому из тех, кто находился здесь. А тут были люди как-никак приличные - крупные коммерсанты, доктор, страховой агент, торговец вином все достаточно благополучные, чтобы позволить себе значительную часть дня проводить за картами, поглощая аперитив.

Но они не знали. Никто не знал, кроме Кашудаса.

И человек знал, что Кашудас...

От этой мысли его прошибал пот, словно он выпил не одну порцию грога и проглотил сильную дозу аспирина. Заметил ли шляпник его волнение? Видно ли было по портному, что он догадался о том, что это за бумажка?

Попробуйте размышлять о столь важных вещах, не подавая вида, тогда как тот, другой, менее чем в двух метрах от вас курит свою сигару, а вы будто бы следите за игрой в белот!

- Фирмен, белого вина...

Вырвалось. Он произнес это невольно, потому что у него пересохло в горле. Три стакана белого вина, уж слишком. Прежде всего, потому что с ним такого практически не бывало, разве что когда рождались его дети. Их у него было восемь. И ожидался девятый. Едва рождался один, как он опять ждал следующего. То была не его вина. Каждый раз люди смотрели на него осуждающе.

Убивают ли человека, у которого восемь детей, который ждет девятого и сразу же станет ждать десятого?

Кто-то - страховой агент, кто сдавал карты, в этот момент произнес.

- Любопытно... Вот уже три дня, как он не убивает старушек... Наверное, у него появился страх...

Слышать это, знать то, что знал Кашудас, и суметь не взглянуть на шляпника! Но такое уж его, Кашудаса, счастье: нарочно, ценой мучительных усилий он смотрит прямо перед собой, и вот в зеркале напротив перед его глазами - лицо господина Лаббе.

Господин Лаббе пристально смотрел на него. Он был спокоен, но пристально смотрел на него, Кашудаса, и маленькому портному казалось, что на губах шляпника играет легкая улыбка. Ему подумалось даже, что тот сейчас подмигнет ему, подмигнет, разумеется, как сообщник, словно говоря:

- Смешно, а?

Кашудас услышал свой собственный голос, произносящий:

- Гарсон...

Не надо бы. Три стакана вполне достаточно, больше чем достаточно. Тем более что он не переносит алкоголь.

- Месье желает?..

- Ничего... Спасибо...

В конце концов, имелось одно допустимое объяснение. Оно казалось правдоподобным, хотя полной ясности в мыслях маленького портного не было. Предположим, что существуют два человека вместо одного: с одной стороны убийца старух, о котором неизвестно абсолютно ничего, кроме того, что за три недели его жертвами стали шесть женщин: с другой стороны - некто, желающий позабавиться, подшутить над своими согражданами, быть может, маньяк, который посылает в "Курье де ла Луар" эти знаменитые письма, составленные из вырезанных в газетах букв.

Почему бы и нет? Такое бывает. Есть люди, которых подобные вещи доводят до безумия.

Но если вместо одного человека их двое, как в таком случае второй, тот, что посылал письма, мог предвидеть действия первого?

Ибо по меньшей мере о трех убийствах возвещалось заранее. Всегда одинаково. Письма в "Курье де ла Луар" посылались по почте и, как правило, были составлены из печатных букв, вырезанных из той же "Курье де ла Луар" и аккуратно наклеенных одна за другой.

"Напрасно вызывали полицию. Завтра - третья старуха".

Некоторые послания были длиннее. Верно, немало времени требовалось, чтобы отыскать в газете все нужные слова, чтобы собрать их, как головоломку.

"Комиссар Мику думает, что очень хитер, раз он из самого Парижа, он же - просто мальчик из церковного хора. Напрасно он злоупотребляет бургундской водкой, от этого у него краснеет нос..."

В самом деле, разве комиссар Мику, присланный, чтобы руководить расследованием, не приходил время от времени в "Кафе де ла Пэ" пропустить стаканчик? Маленький портной видел его здесь. Полицейского, который и впрямь питал слабость к бургундской водке, запросто спрашивали:

- Ну что, господин комиссар?

- Мы возьмем его, не бойтесь. Эти маньяки в конце концов всегда допускают промах. Они чересчур самоуверенны. Им необходимо похвастаться своими подвигами.

И шляпник присутствовал, когда комиссар произнес эти слова.

"Разные дураки, которые понятия ни о чем не имеют, утверждают, будто я из трусости нападаю на старых женщин. А если я ненавижу старух? Разве я не имею на это право? Пусть и дальше стоят на своем - я, чтобы доставить им удовольствие, убью мужчину. И даже высокого. Даже сильного. Мне все равно. Вот тогда они увидят..."