Маленький Диккенс
(Биографическая повесть) - Страница 8

Кроме Чарли, у старухи Ройлэнс жили еще маленький мальчик, сын какой-то вдовы, и двое сирот: брат и сестра. Своих родителей они не помнили. К мистрисс Ройлэнс их поместил дальний родственник. Он платил за, них неисправно и, когда запаздывал с деньгами, старуха вымещала злобу на детях, била их и запирала в темный чулан. Чарли очень их жалел, особенно ласковую, маленькую голубоглазую девочку. Оба мальчика были глупые и забитые.

За обедом детям давали жиденький суп, а сама мистрисс Ройлэнс кушала особо приготовленные бараньи котлетки и сладкий пирожок. Она говорила, что так ей велел доктор, по слабости ее здоровий. После обеда дети читали молитву и благодарили хозяйку за хороший обед. По вечерам старуха читала вслух детям, а дети должны были смирно сидеть, сложив на груди руки, не смея пошевелиться. Старуха читала про злого мальчика или злую девочку, которых учитель усмирял как диких львов или тигров. Она часто им рассказывала историю одного несчастного мальчика: у него была отвратительная привычка, он хотел все знать и вечно обо всем спрашивал. За это его забодал бешеный бык.

В доме был еще старый черный кот. По вечерам он сидел рядом со своей хозяйкой у камина, мурлыкая и свирепо моргая глазами на огонь. Сидя у огня рядом с котом, старуха походила на старую ведьму.

Чарли только ночевал дома. Ведь он весь день проводил на фабрике и возвращался поздно вечером. Он жил на своих харчах и платил старухе только за квартиру. Впрочем, своей комнаты у него не было. Он спал в одной комнате с двумя другими мальчиками. Он сам покупал свой утренний завтрак: хлебец за два пенса и на два пенса молока. Другой такой же хлебец и ломоть сыра Чарли прятал в особом ящике — он съедал их вечером, когда приходил домой. На это уходила изрядная часть его жалованья. За квартиру платили его родители. Чарли ходил к ним в тюрьму по воскресеньям, а с понедельника до воскресенья жил, как хотел, по своему разумению.

В летние вечера Чарли часто бродил по улицам. Недалеко от набережной стоял старый театр. Подъезд был ярко освещен. К театру то и дело подъезжали кареты. Из них выходили богатые, нарядно одетые люди. Чарли глядел на них с завистью. Он подолгу стоял перед наклеенной на стене афишей, читал ее, перечитывал, старался угадать, что в этот вечер будут представлять в театре. Раз он даже решился зайти в кассу и хотел купить себе билет. Но билеты стоили слишком дорого.

Постояв у театра, мальчик возвращался на берег и садился на скамейке перед трактирной площадкой. Сюда приходил старый шарманщик. Он вертел ручку огромной шарманки.

^{Шарманщик вертел ручку огромной шарманки.}

Вокруг собирались дети, они плясали и пели. На шарманке сидела обезьяна. Обезьянка была в красной курточке с золотыми позументами. Иногда хозяин заставлял ее вертеть ручку шарманки. Когда дети ели леденцы или пряники, она печально глядела на них умными, старческими глазами и медленнее вертела ручку. Но, встретив взгляд хозяина, принималась вертеть с прежним усердием.

Дети бросали ей леденец или остаток яблока. Смешно было смотреть, как она грызла яблоко, старательно выплевывая косточки, и сдирала бумажку с леденца цепкими пальцами. Совсем как человек!

На площади стояли торговки с большими корзинами и громко выхваливали товары:

— Яблоки, леденцы, пряники!

Проходили люди с высокими палками в руках. К палкам прикреплены были огромные объявления. За ними с криком и шумом гнались мальчишки. Люди были злые с палками. Они очень уставали, разнося целый день по огромному городу объявления. Они, оповещали весь город про новые, роскошные магазины. Их гоняли по улицам, как лошадей, а кормили хуже. У дверей трактира стояла цветочница с букетами в руках. Корзины ее наполнены были цветами, а сама она была бледная, худая, в лохмотьях. Ее крошечные дети сидели на земле, рядом с корзинами, и тоже совали цветы прохожим.

Чарли радовался, когда приходили канатные плясуны и фокусник. Фокусник показывал удивительные штуки: он делался то великаном, то карлицей без рук и без ног. Запускал себе в глаза маленькие свинцовые кружочки и вынимал их изо рта.

Но всего интереснее театр Понча! Это кукольный театр. У Чарли, когда он жил в Портсмуте, тоже был такой, только маленький. А этот большой, и большой человек с трудом тащил театр на спине. Он подходил медленно, тяжело переступая с ноги на ногу. Рядом шел человечек с веселыми глазками и красным носом. Он нес на перевязи ящик с куклами и медную трубу. В ящике лежал веселый Понч. Во время представления Понч здорово тузил всех кукол по голове, а в темном ящике лежал свернутый в комок, точно у него не было костей. Ноги он закинул за шею. Глядя на Понча, и в голову не приходило, что он отъявленный драчун и забияка!

Человек с красным носом трубил в трубу и пел веселые песенки, а товарищ его устанавливал театр. Потом красноносый прятался за клетчатой занавеской, позади театра. Представление начиналось.

Толпою сбегались мальчишки. Они прыгали и визжали, со всех сторон облепляя театр. Любопытные глаза их блестели.

Красноносый, спрятанный за занавеской, двигал куклы, а товарищ его говорил за них разными голосами. Понч с красными щеками, крючковатым носом и веселым лицом, в смешном колпаке, раскачивался из стороны в сторону, бил жену и детей, доктора и соседей. За ним пришел палач, он победил палача. Потом пришел черт. Он победил и черта.

Мальчишки вопили от радости, а родители их щедро бросали медяки в шапку владельца театра.

Однажды красноносый и его товарищ привели с собою человека в высокой шляпе. Усы у человека были гладко выбриты, круглая бородка низко подстрижена. За ним шли четыре собаки. Они шли гуськом, друг за другом, уныло опустив морды. Впереди всех кривоногая собака, самая унылая из всех. Она стала подле театра на задние лапы, а за нею и другие собаки, все в ряд. На них были платья яркого цвета, украшенные блестками; у одной на голове шапочка, подвязанная под мордой; шапочка сползала на нос, закрывая один глаз, костюмы вылиняли от дождей, с головы до ног собаки забрызганы были грязью.

— У меня тут есть зверек, — сказал их хозяин, опуская руку в большой карман и как будто ощупывая в нем апельсин или яблоко.

— В самом деле? — с притворным удивлением и недоверием спросил владелец театра. — Покажите-ка!

— Вот он, — сказал хозяин собак и вытащил из кармана крохотную собачку, крысоловку. Тут дети пришли в полный восторг. Крысоловка приняла участие в представлении. Понч заставлял ее курить трубку, но она не хотела, яростно лаяла и хватала Понча за длинный картонный нос. Зрители пришли в неописуемый восторг.

Летний вечер был жаркий и душный.

Чарли очень захотелось выпить чего-нибудь холодного. Он зашел в кабачок и потребовал пива. Он был так мал и так странно выглядел в своей белой шляпенке, короткой курточке и полосатых штанишках, что буфетчик оглядывал его с ног до головы, недоумевая, как это такого мальчика пускают одного.

— Сколько стоит у вас стакан лучшего, самого крепкого пива? — спросил он хозяина, подойдя к прилавку.

— Два пенса, — сказал хозяин.

— Хорошо, дайте мне стакан, да самого забористого.

Хозяин оглядел его из-за прилавка с головы до ног и засмеялся; однако не налил пива, а позвал свою жену. Она подошла, взглянула на мальчика и всплеснула руками. Хозяин, хозяйка и маленький мальчик долго и молча глядели друг на друга. Наконец муж и жена стали расспрашивать Чарли: сколько ему лет, где он живет, чем занимается, кто его родители. Чарли отвечал на вопросы уклончиво, он не хотел говорить, что отец, в тюрьме, а его, такого маленького, отдали на фабрику. Стыдно было. Наконец ему налили стакан пива, но совсем некрепкого. Он хотел заплатить деньги, но хозяин не взял, а хозяйка нагнулась и поцеловала его.

Когда наступила зима, все эти развлечения кончились. Зимой Чарли гораздо больше страдал от одиночества. От фабрики он жил далеко, и в сырые, пасмурные дни ему трудно было ходить на работу. На крышах лежал чистый, белый снег, и дома от этого казались совсем черными. На улицах снег таял, колеса проложили в нем желтые следы. Грязными ручейками снег растекался во все стороны. Дворники с шумом сметали его с тротуаров. Было холодно, Чарли дрожал в своей рваной куртке и старательно прятал посиневшие руки в карманах.