Маленький Диккенс
(Биографическая повесть) - Страница 4

— Он не может, — хором закричали мальчишки. — Его побьют дома. Отдай ему его вещи или заплати ему, старый черт!

— Ох, провалиться бы тебе сквозь землю, будет с тебя шестнадцати пенсов: бери и проваливай!

Измученный этим торгом Чарли, наконец, согласился помириться на шестнадцати пенсах и дрожащей рукой взял деньги из звериной лапы старика. Потом побежал опрометью. Домой! Домой! Сегодня они хорошо пообедают.

Учебное заведение мистрисс Диккенс. — Отца сажают в тюрьму. — Чарли в тюрьме.

Не прошло и недели как Диккенсы, продав почти все свое имущество, переехали на новую квартиру. Они поселились в том же предместье, но подальше от окраины, в одном из старых домов глухой и грязной улицы. Жители этой улицы выливали из окон помои и выбрасывали всякий ненужный хлам: ломаные кастрюли, женские чепцы, дырявые зонтики. Чего тут только не было!

Дома на этой улице, одинаково неуклюжие и безобразные, выглядели так, как будто их нарисовал какой-нибудь маленький школьник — не дома, а каракули. Но дом, где жили Диккенсы, не походил на остальные дома. Это был старый кирпичный дом, грязный до того, что казался совершенно черным, двухэтажный, с высокими, узкими окнами. Он был затейливо выстроен, как будто хозяева его хотели показать соседям, что они не такие, как все, а важные, богатые люди. Верхний этаж дома навис над нижним, образуя большой выступ, с неуклюжими лепными фигурами. Диккенсы снимали квартиру во втором этаже, в самом конце длинного и темного коридора. Квартира состояла из двух комнат, в которых почти ничего не было, кроме обеденного стола, стульев и кроватей. К дверям дома прибили медную дощечку. На ней большими буквами было вырезано:

УЧЕБНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ МИСТРИСС ДИККЕНС.

По приказанию отца, Чарли обошел все соседние дома, стучался со страхом в чужие двери и разнес много печатных объявлений: в них мистрисс Диккенс обещала за необыкновенно дешевую плату научить девочек и мальчиков всем наукам на свете. Но ни один ученик не приходил.

Джон Диккенс ждал, надеялся, огорчался, наконец, махнул рукой, решив, что соседи их необразованные и грубые люди.

Его дела шли все хуже и хуже. Он не мог найти никакой службы и его вечно осаждали люди, требовавшие денег. С утра приходили молочница, потом булочник, мясник, виноторговец. Они кричали свирепыми голосами и бранились на всю улицу. Скоро Диккенсам перестали отпускать даже воду.

Джон Диккенс приходил в отчаяние от их бешеных криков. Однажды он даже схватил бритву и хотел зарезаться. Но отчаяние его быстро проходило. Как только кредиторы исчезали, он звал Чарли, заставлял его заботливо ваксить сапоги и потом уходил из дому, вертя свою трость и напевая веселую песенку. Он говорил, что исполняет поручения каких-то торговых домов, но никак нельзя было понять, в чем состоят эти поручения и почему ему ничего за них не платят. Он искал службу, но служба не находилась. Иногда, впрочем все реже и реже, ему удавалось достать взаймы немного денег. Тогда маленькую служанку немедленно посылали за пивом и бараньими котлетами. Джон Диккенс приходил в хорошее настроение. Он говорил, что со временем они переберутся в какую-нибудь богатую часть города и заживут по-другому. Впрочем и здешние места не так уж дурны. Квартира, конечно, мала, но как только дела поправятся, можно будет надстроить новый этаж, соорудить балкон или сделать какие-нибудь другие переделки, чтобы прожить с удобствами три или четыре года, пока не разбогатеть.

Но дела не поправлялись, а шли все хуже и хуже. Диккенсам решительно не на что было жить. Правда, они получали крохотную пенсию, — Джон Диккенс раньше служил в таможне, — но пенсия целиком уходила в первые же дни после получения. Дети все чаще и чаще плакали от голода и холода.

Наконец, наступил страшный день: Джона Диккенса увели и посадили в тюрьму. В то время, — ведь это было давно, больше ста лет тому назад, — в Англии за долги сажали в тюрьму и держали там до тех пор, пока какие-нибудь друзья или родные не выплатят всех долгов, заключенного. Были несчастные люди, которые попадали в тюрьму совсем молодыми и проводили в ней всю жизнь. Многие в ней так и умирали.

Чарли горько плакал, когда отца его уводили в тюрьму. Он всю свою жизнь не мог забыть этой минуты.

— Солнце навеки закатилось для меня, — сказал Джон Диккенс, покидая свой дом, — земля разверзлась и поглотит меня. Прощайте навеки, мои дорогие…

^{Мистер Пикквик говорит речь. Рисунок к книге Диккенса «Записки Пикквикского клуба».}

Услышав эти слова, Чарли твердо решил не покидать отца. Он непременно разыщет тюрьму и потребует, чтобы его туда пустили.

В первое же воскресенье после ареста мальчик отправился к отцу. Накануне он всю ночь не мог заснуть и вышел из дому очень рано. Долго он расспрашивал, куда ему идти, переходил из улицы в улицу, из переулка в переулок, перешел через Лондонский моет, прошел мимо церкви с высокой колокольней, и вот, наконец, увидел огромный дом с решетчатыми окнами. Его окружала высокая стена, усаженная гвоздями, с большими железными воротами. Чарли остановился, со страхом глядя на ворота. Вдруг он увидел, что какой-то старик с пакетом подмышкой подошел к ним. Чарли нагнал старика.

— Скажите, пожалуйста, — робко спросил мальчик, — что это за место?

— А? Это место? — сказал старик. — Это долговая тюрьма.

— Сюда может каждый войти?

— Каждый может сюда войти, но не каждый может отсюда выйти.

— Здесь мой папа. Пустят меня к папе?

— Конечно пустят. Пойдем со мной. Один ты там запутаешься в первый раз. Я покажу тебе дорогу.

Они вошли в открытые ворота и прошли по узкому крытому проходу в сторожку тюремщика. Тюремщик, как видно, хорошо знал старика. Он сейчас же открыл вторые ворота; за ними был внутренний двор.

Чарли со страхом глядел на тюремщика, боялся что не пустит. Но тюремщик только спросил, как его зовут и к кому он идет. Получив ответ, тюремщик махнул рукой:

— Стало быть, иди!

Чарли вздрогнул, когда ворота заскрипели за ним, и ключ снова повернулся в замке. Теперь он был внутри тюрьмы.

Двор был такой узкий и мрачный, что Чарли захотелось поскорее убежать прочь, домой, к матери. Но ему стало стыдно и он храбро пошел дальше за стариком. Они свернули направо и, войдя в третью дверь, поднялись по лестнице. Она вела в галерею, грязную и низкую, освещенную двумя небольшими окнами с железными решетками.

— Мы еще не пришли, — сказал старик. — Это галерея номер первый.

Чарли глядел вокруг с беспокойством и страхом. Потом они пошли наверх по другой лестнице и остановились в такой же темной и грязной галерее. Старик снова остановился и перевел дух.

— Там будет еще одна галерея, а там уже четвертый этаж. Твой папа там. Я его знаю. Он в камере, рядом с камерой моего сына.

Старик снова пошел по ступеням лестницы, ведя Чарли за собою. Лестница освещалась узенькими окнами, откуда виден был тюремный двор. Наконец они добрались до соседней галереи и прошли в самый конец. Старик открыл дверь, и Чарли увидел маленькую каморку, в которой стояли две железные кровати, покрытые ржавчиной. Здесь Чарли, наконец, увидел отца и с радостным криком бросился к нему. Они обнялись, поцеловались. Отец горько заплакал. Видя, что мальчик дрожит от холода, он поспешно повел его к камину. Там они сели перед заржавелой решеткой и стали тихо разговаривать. Огонь горел слабо, угли в камине были придавлены двумя большими кирпичами, чтобы медленнее сгорали.

По щекам Чарли текли слезы. Он робко оглядывал грязную, темную каморку, заржавленные кровати и крохотное оконце с железной решеткой.

Отец сидел перед ним, сгорбленный, и держал его маленькую руку в своей большой и пухлой руке.

— Какой же ты молодец, Чарли, что добрался ко мне! Вот так сын! Маленький герой! У-ди-ви-тель-ный сын! Необыкновенный мальчик!