Маленькие капли воды - Страница 3

-- Хорошо, еще бы, с радостью, -- хрипло ответил я. -- Кому?

-- Этой оптовой бакалейщике, конечно! Этой из Буффало. Слышишь? Она должна немедленно прекратить. Свет, этот проклятый свет.

Я собрался положить трубку, надеясь на случится чудо, и у него порвется барабанная перепока, когда очнулся и понял, что восхищен. Элен наконец использовала секретное оружие. У Лари был сольный концерт сегодня вечером. Может она хотела, опозорить его перед всеми. -- Она ослепила тебя светом?

-- Хуже! Когда свет в доме погас, она осветила свое глупое лицо одним из идиотских фонариков, который люди носят на цепочке с ключами, пока батарейки не сядут. Она ухмылялась из темноты как смерть.

-- Весь вечер? Мне кажется, батарейки должны были сесть.

-- Она стояла, пока была уверена, что я ее вижу, затем погасила его. И начался кашель. Господи! Кашель!

-- Кто-то всегда кашляет.

-- Но не так, как она. Как только я вдохну, чтобы запеть, она начинает кхе-кхе-кхе. Специально, по три раза.

-- Ладно, если я увижу ее, я ей передам, -- я был несколько заинтересован новым поворотом в поведении Элен, но расстроен тем, что у него не было никаких перспектив. -- Такой старый актер, как ты должен легко не обращать на это внимание, -- это была правда.

-- Она пытается преследовать меня. Она хочет сломать меня перед моим концертом в Ратуше, - горько сказал Лари. Для него этот юбилейный концерт в Ратуше был высшей профессиональной точкой, который всегда пользуется успехом у критиков. Не сделай он ни одной ошибки, и Лари все признают. Но теперь, когда до представления остается два месяца, Элен начала свою кампанию с фонарем и кашлем.

Через две недели после безумного звонка Лари, Элен и я опять встретились за обедом. Она была по прежнему откровенно недружелюбна, обращаясь со мной, как будто я был ценный шпион, которому нельзя доверять и с которым противно иметь дело. Еще раз у меня сложилось тревожное впечатление, что она обладает скрытой силой, что может произойти что-то важное. На ее лице играл румянец, а в движениях хитрость. После нескольких дежурных фраз она спросила, говорил ли Лари что-нибудь о фонарике.

-- Еще как, -- ответил я, -- после твоего первого представления. Много ругался.

-- А сейчас? -- горячо спросила она.

-- Для тебя плохие новости, для Лари хорошие. Он вполне привык после трех репетиций и совершенно успокоился. Я боюсь, что эффект оказался нулевым. Слушай, почему бы тебе не оставить его? Ты долго досаждала ему, так? Месть это все, что ты могла получить, и ты ее получила.

Она сделала одну большую ошибку, которая могла и не дойти до меня: все ее выходки были постоянным и предсказуемым, Лари мог легко вписать их расписание своей жизни и не обращать на них внимания.

Она легко восприняла плохие новости. Я мог вполне сказать ей, что она добилась потрясающего успеха успеха. Лари был готов сдаться.

-- Месть это не так уж и много, -- сказала она.

-- Хорошо, Элен, ты мне должна кое-что пообещать.

-- Конечно. Почему бы мне не быть как Лари и не обещать все подряд?

-- Элен, обещай мне не совершать никакого насилия на его концерте в Ратуше.

-- Слово скаута, -- сказала она и улыбнулась. -- Самое простое обещание, которе я давала в жизни.

В этот же вечер я передал наш загадочный разговор Лари. Он лежал в постели, ел крекеры и пил горячее молоко.

-- Ух-ху-ху-ху-ху, - ответил он с полным ртом. -- Если она поступит благоразумно, это будет первый раз в ее жизни, -- он презрительно пожал плечами. -- Она разгромлена, эта Элен Смарт.

-- Элен Спаркс, -- поправил я.

-- Как бы там ни было, скоро она сядет на поезд домой. Отвратительный вкус. Серьезно. Я не удивлюсь, если она бросала бумажные шарики и вставляла булавки в мой дверной звонок.

Где-то на улице загремела крышка мусорного бачка.

-- Какой грохот, -- сказал я. -- Неужели это надо делать с таким шумом?

-- Какой грохот?

-- Мусорного бачка.

- Ах, это. Если живешь здесь, то должен привыкнуть. Я не знаю, кто это, но они пинают бак каждую ночь, -- он зевнул, -- как раз перед сном.

Надеятся на то, что умные люди хранят большие секреты, особенно чужие, большая наивность. А простаки и подавно постоянно болтают о себе, как например преступники в тюрьмах или того хуже. Чтобы они не делали, лучше не болтать о себе ради восхищения. Сложно поверить, что Элен хранила секреты больше чем пять минут. А на самом деле, она даже не пискнула на протяжении шести месяцев, с момента своего разрыва с Лари. За два дня до концерта в Ратуше она мне призналась.

Мы говорили во время одного из наших обедов в ресторане. Она так рассказывала новости, что я не понял, что она проговорилась, пока на следующий день не увидел Лари.

-- Пообещай мне, Элен, -- попросил я ее еще раз, -- никаких выходок в день концерта. Никакого лая, вонючих бомбочек или повесток в суд.

-- Не будь занудой.

-- Ты тоже, дорогая. Этот концерт так же важен для любителей музыки, как и для Лари. Это не место партизанских боев.

В первый раз за много месяцев она казалась отдохнувшей, как человек который только что закончил часть работы и полностью ей доволен. Редкое зрелище в последнее время. Она, обычно красная от волнения, сейчас побледнела и стала розовой.

Она ела в тишине и ничего не спрашивала у меня про Лари. Да я и не мог ей рассказать ничего нового. Несмотря на то, что она о себе постоянно напоминала с помощью дверного звонка, почтовых открыток, фонариков, кашля и Бог знает чего, Лари совершенно забыл о ней. Его жизнь вошла в обычную безмятежную колею.

Она рассказала мне новости. Они объяснили ее спокойствие. Я уже предполагал это несколько раз и сам пытался уговорить ее. Я не удивился и не поразился. Это было абсолютно справедливое и верное решение этой проблемы, абсолютно очевидное.

-- Жребий брошен, -- трезво сказала она. -- Никаких возвращений.

Это и к лучшему, что жребий был брошен, согласился я с ней; я думал, что понял, о чем она говорит. Единственной неожиданностью был ее поцелуй в щеку. Она поцеловала меня, когда встала, чтобы выйти из ресторана.

На следующий день, как обычно я пришел к Лари в студию на коктейли в пять. Его нигде не было видно. А Лари всегда, когда я прихожу, в гостиной возился с коктейлями, элегантный в ярком пиджаке из шотландской шерсти, который прислала ему в подарок поклонница.

-- Лари! -- позвал я.

Занавески в спальне раздвинулись, и он появился, слабый и жалкий. Он был одет в халат с алой подкладкой и вышитую накидку, словно из реквизита забытой оперетты. Он упал в кресло, как раненный генерал, и закрыл лицо руками.

-- Грипп! -- догадался я.

-- Это какой-то неизвестный вирус, -- мрачно ответил он. -- Доктор ничего не нашел. Ничего. Наверно это начало третьей мировой войны -- бактериологической.

-- Может тебе всего лишь надо поспать, -- любезно посоветовал я.

-- Спать? Ха-ха! Я всю ночь не мог уснуть. Горячее молоко, подушки под поясницу, шерсть…

-- Внизу была вечеринка?

Он вздохнул.

-- У соседей было как в морге. Это что-то во мне, говорю же тебе.

-- Хорошо, но у тебя хотя бы есть аппетит…

-- Я тебя пригласил, чтобы ты мучил меня? Завтрак, мое любимое мясо на вкус как опилки.

-- Ну, твой голос по крайней мере звучит хорошо, а это сейчас самое главное, так?

-- Репетиция утром была провальной, -- с раздражением ответил он. -- Я был неуверен, хрипел и промахивался. Я плохо себя чувствую, я не готов, полуголый…

-- Все равно ты выглядишь на миллион долларов. Парикмахер сделал…

-- Парикмахер -- мясник, рубщик…

-- Он сделал хорошую работу.

-- Тогда почему я не чувствую себя так, как он сделал? -- Лари встал. -- Сегодня все наперекосяк. Все расписание летит к чертям. И никогда в своей жизни, ни разу я нисколечко не волновался перед концертом. Ни разу!

-- Ладно, -- с сомнением начал я, -- может быть хорошие новости тебе помогут. Я вчера за обедом видел Элен Спракс и она сказал мне…