Мальчишки, мальчишки - Страница 2
- Как-то вы... странно, - с неловкой усмешкой проговорил мальчишка, воспользовавшись короткой паузой.
- Обычный распорядок, - пожал плечами Гусев. - Так опрашивают всех дезертиров.
- Кого?!
- Ты не ослышался, - Гусев посмотрел ему прямо в глаза. - Я сказал: дезертиров. Слово, конечно, не слишком благозвучное, но зато точное. Как иначе назвать тех, кто улизнул из своего времени, чтобы явиться сюда, в будущее, на все готовенькое?
Мальчишка молчал, низко опустив голову. Нетрудно было представить себе, что творится сейчас в его душе. Чудом перенестись через четыре столетия - и услышать такое... Но Гусев знал, что не имеет права поддаваться чувству жалости. Он должен, обязан сказать ему все это именно сейчас. И именно вот такими обнаженными, безжалостно-жесткими словами. Так надо. Чтобы этому курносому четырнадцатилетнему пришельцу из прошлого легче было понять и принять то, что он узнает чуть позже.
- Что же тебя все-таки заставило залезть в кокон? - спросил Гусев. Разве тебе плохо жилось в двадцать первом веке?
Не поднимая глаз, мальчишка покачал головой:
- Мне было хорошо. Но... - Он говорил медленно, трудно подбирая слова. Просто очень хотелось увидеть будущее... Тогда только что расшифровали первую весть с Унны. О том, что через сто лет прилетит их корабль. И, когда мама погибла в экспедиции, решился...
"Как все похоже, - подумал Гусев. - Разные страны, разные судьбы - и все то же неодолимое желание заглянуть за грань..."
- Пускай я виноват... перед всеми... - В растерянных, подетски беззащитных глазах мальчишки, казалось, вот-вот покажутся слезы, - Но почему вы... эти слова?.. Чтоб больней?..
- Почему? Потому что я такой же мальчишка из кокона. Только извлеченный девятью годами раньше. А теперь вот встречаю новичков... И каждый раз, когда говорю эти слова, я говорю их прежде всего себе.
Ответом было молчание.
А потом мальчишка задал вопрос, который задавали на этом месте почти все:
- И вас... И нас много таких?
- Ты будешь семьдесят четвертым. Тремстам не смогли вернуть жизнь... Мы обитаем на Плутоне. Все вместе. Полетим туда с тобой, как только окрепнешь.
- На Плутоне?! Они не захотели, чтобы вы... чтобы мы жили на Земле?..
- Нет, они приняли нас хорошо. И не хотели отпускать. Но... сначала взгляни сам.
Гусев поколдовал на пульте кнопками - и правая стена словно растаяла. И точь-в-точь как все его предшественники, мальчишка инстинктивно отпрянул от разверзшейся в двух шагах бездны.
Гусев смотрел в распахнувшиеся дали и почти осязаемо чувствовал рядом горящий, изумленно впитывающий взгляд мальчишки. Вот так же девять лег назад застыл он сам, увидев с высоты это неоглядное, прошитое голубой лентой реки пространство лесов, эти белые, розовые, золотистые здания, повисшие в солнечной синеве высоко над деревьями...
- Летающий город!.. - зачарованно пробормотал мальчишка. - И дом, где мы, он - тоже?
Вместо ответа Гусев пробежал пальцами по кнопкам, и одно из зданий разом приблизилось, будто оказавшись под огромным увеличительным стеклом. Стали видны уходящие к земле круглые опоры из какого-то полупрозрачного синеватого материала, плавные изгибы стен, опоясанных широкими, оплетенными зеленью галереями.
Вот, раздвинув листья, к парапету подошла высокая девушка в голубом костюме. Постояла и, неощутимо легким движением перемахнув через барьер, нырнула в воздух. Не было ни крыльев, ни аппарата за спиной - просто, раскинув руки, без малейшего усилия плыла над лесами темноволосая девушка в голубом. Но Гусев знал, что не это кажется сейчас мальчишке самым удивительным.
Самым удивительным было лицо. Возникшее перед ними крупным планом тонкое красивое девичье лицо, выражение которого все время неуловимо менялось. То оно улыбалось, то становилось задумчиво сосредоточенным, вслушивающимся во что-то, то вдруг в широко распахнутых глазах мелькало недоумение, брови поднимались, а через секунду снова трогала чуть шевелившиеся губы улыбка, и глаза лучились радостью. Столько оттенков чувств выражала каждая черточка этого лица, так чутко и раскованно отражалось на нем любое тончайшее душевное движение, что было даже как-то неловко на него смотреть - будто подглядываешь за чем-то сокровенным... И невольно думалось: какими, наверно, напряженными и застывшими показались бы сейчас рядом с этим отточенным до такого трепетного совершенства лицом - даже самые выразительные лица людей, живших всего четыре века назад.
- Точно разговаривает сама с собой... - почему-то полушепотом проговорил мальчишка.
- Не с собой, - отрицательно покачал головой Гусев. - С кемто. Мыслесвязь для них так же обыденна, как в нашем с тобой детстве телебраслеты. Но нам это недоступно. Да и не только это... Понимаешь, этому нельзя научиться: вся психика должна стать иной. И вообще тебе надо с самого начала...
Он недоговорил. Лицо девушки внезапно исказилось болью. Встревоженно глянув вниз, она стала быстро спускаться. Не прошло и минуты, как голубая фигурка скрылась за деревьями. А вслед за ней, стремительно ныряя с галерей, уже неслись к земле еще несколько фигур.
Мальчишка вопросительно посмотрел на Гусева.
- Видимо, кто-то нуждается в помощи. - Гусев выключил обзор, и стена снова стала непроницаемой. - Они узнают об этом без слов и сигналов. Просто чувствуют чужую боль, как свою. Если комуто плохо, те, кто вблизи, не могут думать ни о чем другом. А мы... Мы чувствуем себя в этом мудром и тесно сроднившемся мире глухими, недалекими и толстокожими чужаками. И. именно потому попросились на Плутон. Жить там, среди льдов, нелегко. Но зато мы не ощущаем себя иждивенцами. Работаем вместе с другими добровольцами, и нам легче от мысли, что мы - на переднем крае. Наверное, настанет время, когда мы научимся понимать этот мир и войдем в него как равные. А пока...
Гусев помолчал и поднялся с кресла.
- В общем, отдыхай и набирайся сил. Завтра я покажу тебе город. А дней через пять - полетим на Плутон.