Мальчик на вершине горы - Страница 4

Шли дни. Как-то к вечеру мадам Бронштейн вернулась домой с приятельницей, и Пьеро услышал, что гостья говорит:

– А моя кузина усыновила гоя, и он у них мигом прижился.

– Беда не в том, что он гой, Рут, – ответила мадам Бронштейн, – а в том, что мне денег не хватит. Их, по правде говоря, кот наплакал. Леви очень мало оставил. Я, конечно, держу марку, во всяком случае, стараюсь, но одинокой вдове в этом мире ой как непросто. А что у меня есть, я обязана тратить на Аншеля.

– Таки да, своя рубашка ближе к телу, – поддержала дама. – Но неужто не найдется кого-то, кто бы…

– Я старалась как могла. Поверь, кого вспомнила, со всеми поговорила. Кстати, ты, видимо, вряд ли?..

– Нет, прости. Времена тяжелые, ты верно заметила. И, кроме того, согласись, евреям в Париже легче не становится. Мальчику лучше среди своих.

– Наверное, ты права. Конечно, не следовало и спрашивать.

– Очень даже следовало! Ты делаешь для него все, что в твоих силах. Уж такая ты. Мы такие. Но не выходит – значит, не выходит. Ну так что, ты скоро ему скажешь?

– Сегодня вечером, думаю. Ох, будет нелегко.

Пьеро вернулся в комнату Аншеля и задумался над непонятным разговором, потом отыскал в словаре слово «гой», но все равно не понял, к чему оно. Он долго сидел, перебрасывая в руках ермолку Аншеля, которую снял со спинки стула; позже, когда мадам Бронштейн пришла с ним поговорить, ермолка красовалась у него на голове.

– Сними! – прикрикнула мадам Бронштейн, сдернула ермолку и повесила обратно на спинку стула. Она впервые в жизни так резко разговаривала с Пьеро. – Этими вещами не шутят. Это тебе не игрушка, это святое.

Пьеро промолчал, но ему стало стыдно, и он встревожился. Его не берут в храм, ему не дают носить шапку друга; абсолютно ясно, что он здесь лишний. Чуть погодя, узнав, куда его отправляют, он убедился в этом окончательно.

– Мне очень жаль, Пьеро, – сказала мадам Бронштейн, закончив объяснения. – Но приют, я слышала, хороший. Уверена, тебе там понравится. И может быть, скоро тебя усыновят какие-нибудь милые люди.

– А Д’Артаньян? – спросил Пьеро и поглядел на песика, спавшего на полу.

– Мы о нем позаботимся, – заверила мадам Бронштейн. – Он ведь любит косточки, да?

– Он любит косточки.

– Ну так они бесплатные, спасибо мсье Абрахамсу. Пожертвую, говорит, несколько штучек в день, очень уж мы с женой любили его маму.

Пьеро промолчал; он не сомневался, что, обернись все иначе, мама взяла бы к ним Аншеля. Хоть мадам Бронштейн об этом молчит, но дело, видно, в том, что он гой. Впрочем, сейчас Пьеро волновался о другом: что останется совсем без близких. Аншель и Д’Артаньян будут вместе, а он – один-одинешенек.

Надеюсь, я не забуду, как это делается, показал Пьеро. Они с другом стояли на платформе; мадам Бронштейн ушла покупать билет – туда, но не обратно.

Ты сказал, что надеешься не стать орлом, засмеялся Аншель и продемонстрировал, какими знаками следовало воспользоваться.

Вот видишь? – показал Пьеро, жалея, что не может подбросить все эти фигуры в воздух и поймать в правильном порядке. Я уже забываю.

Ничего подобного. Просто ты еще учишься.

Ты умеешь настолько лучше.

Аншель улыбнулся. Приходится.

Пьеро обернулся, услышав, что из клапанов поезда повалил пар; по ушам ударил пронзительный свист; кондуктор яростно призывал пассажиров на платформу. В животе у мальчика тревожно екнуло. Но к волнению, конечно, примешивалась и радость – предстояло путешествие, а Пьеро в жизни еще не ездил на паровозе, – вот только хорошо бы поездка не кончалась. Он боялся того, что ждет его впереди.

Давай друг другу писать, Аншель, показал Пьеро. Нам нельзя теряться.

Каждую неделю.

Пьеро показал лису, Аншель – собаку; они стояли, подняв руки, и символ вечной дружбы долго трепетал в воздухе. Мальчики хотели обняться на прощанье, но на платформе было полно народу. Они застеснялись и лишь обменялись рукопожатием.

– До свидания, Пьеро. – Мадам Бронштейн наклонилась его поцеловать, но поезд шумел, толпа ревела, и он ее почти не слышал.

– Это потому, что я не еврей, да? – спросил Пьеро, глядя ей прямо в лицо. – Вы не любите гоев и не хотите, чтобы они у вас жили.

– Что? – Женщина потрясенно выпрямилась. – Пьеро, с чего ты взял? Вот уж о чем я не думала! Но ты же умный мальчик. Ты наверняка заметил, как меняется отношение к евреям – как нас обзывают, как нас ненавидят.

– Но если б я был еврей, вы бы меня все-таки оставили, да? Я знаю, что оставили бы.

– Нет, Пьеро. Я забочусь о твоей безопасности и…

– По вагонам! – громко крикнул кондуктор. – Поезд отправляется! По вагонам!

– До свидания, Аншель. – Пьеро не желал больше слушать мадам Бронштейн и встал на подножку вагона.

– Пьеро! – закричала она. – Подожди, пожалуйста! Дай объяснить – ты все не так понял!

Но он не обернулся. Его жизнь в Париже подошла к концу, он понял это сейчас с поразительной ясностью. Закрыл дверь купе, сделал глубокий вдох и ступил навстречу новой судьбе.

Через полтора часа кондуктор похлопал Пьеро по плечу и показал в окно, на приближающиеся церковные колокольни.

– Ну-ка, – сказал он, тыча пальцем в бумажку, которую мадам Бронштейн приколола мальчику к лацкану пиджака, написав на ней большими черными буквами его имя – ПЬЕРО ФИШЕР – и место назначения – ОРЛЕАН. – Твоя станция.

Пьеро испуганно сглотнул, достал из-под сиденья свой чемоданчик и прошел к двери. Поезд остановился. Пьеро ступил на платформу и подождал, пока рассеется пар; он хотел понять, встречает ли его кто-нибудь. Им вдруг овладела паника: что делать, если никого нет? Кто о нем позаботится? Ему, в конце концов, всего только семь, и у него нет денег на обратный билет. Что он будет есть? Где будет спать? Что вообще с ним станется?

Кто-то тронул его за плечо. Он поднял голову. Краснолицый мужчина сорвал бумажку с его лацкана и поднес близко к глазам, затем скомкал и выбросил.

– Тебе со мной, – объявил он и направился к возку с лошадью. Пьеро, застыв, смотрел ему вслед. – Шевелись, – поторопил мужчина, оборачиваясь и сурово глядя на него. – Тебе, может, время и не дорого, а мне так вот очень.

– Вы кто? – спросил Пьеро. Он не собирался никуда идти с каким-то незнакомцем – вдруг это фермер, которому не хватает людей собирать урожай, и Пьеро угодит к нему в рабство? У Аншеля был такой рассказ, и там все для всех закончилось очень плохо.

– Кто я? – переспросил мужчина и ухмыльнулся: ну, ты, мол, и нахал. – Я тот, кто отдубит тебе шкуру, если ты сию же минуту не сядешь куда сказано.

Пьеро вытаращил глаза: не пробыл в Орлеане и двух минут, а ему уже угрожают расправой. Он в ужасе затряс головой и решительно сел на чемодан.

– Извините, – сказал. – Но мне велели никуда не ходить с незнакомыми людьми.

– Не боись, скоро познакомимся. – И мужчина снова ухмыльнулся. Лицо его немного смягчилось. Ему было около пятидесяти, и он слегка напоминал мсье Абрахамса, хозяина кафе, – вот только не брился уже дней пять и одет был в разномастные лохмотья. – Ты ведь Пьеро Фишер, верно? Хотя неважно, все одно у тебя на бирке так написано. Меня сестры Дюран за тобой прислали. Звать меня Юпер. Я сестрицам по хозяйству помогаю. Иногда встречаю новых ребятишек на станции. Ну, тех, которые в одиночку путешествуют.

– А, – Пьеро встал, – я думал, они меня сами встретят.

– Ага, а мелкотню свою, отродье сатанинское, оставят заправлять приютом? Это вряд ли. Не то к возвращению камня на камне не найдут. – Юпер шагнул назад, поднял чемодан Пьеро и заговорил уже по-другому: – Слушай, бояться тебе там нечего. Место хорошее. Женщины они добрые, две их. Ну так что – едешь со мной иль как?

Пьеро огляделся. Поезд ушел, и вокруг на целые мили не было решительно ничего, одни поля. Похоже, выбора нет.

– Ладно, – согласился он.