Мальчик-менестрель - Страница 22

— Да, каноник.

— Ты все понял.

— Каноник, учитель, которого я встретил в церкви, пригласил меня посмотреть на своего первенца.

— Младенцы — совсем другое дело. Можешь заглянуть к ним, но особенно не рассиживайся. Скажи что-нибудь приятное и сразу же уходи.

— Да, каноник.

— Хорошо! У нас тут принято ложиться рано, да и ты, наверное, притомился с дороги. Так что иди-ка ты спать. Я буду служить десятичасовую мессу, а ты можешь взять на себя восьмичасовую. Майкл всегда в ризнице. Он тебе там все покажет. Миссис О’Брайен утром тебя разбудит. Ну а теперь спокойной ночи, приятель. И если тебе будет приятно это услышать, могу сказать, что ты произвел на меня хорошее впечатление. Я доволен.

Вернувшись в свою комнату, Десмонд обнаружил, что все его вещи, высушенные и выглаженные, аккуратно сложены, кровать расстелена, а между белоснежных простыней положена бутылка с горячей водой. Десмонд опустился на колени, чтобы прочесть свою обычную молитву, затем, бросив взгляд на знакомые фотографии на бюро, забрался в постель и с чувством глубокого удовлетворения закрыл глаза.

Итак, его первый день в Килбарраке на удивление оказался более чем удачным.

В половине восьмого Десмонд, который после крепкого сна чувствовал себя вполне отдохнувшим, уже был в церкви, где Майкл успел приготовить ему в ризнице облачение на сегодня.

— Обычно на ранней мессе народу у нас немного, ваше преподобие. Но сегодня утром целая толпа.

— Как думаешь, Майкл, это из набожности или из чистого любопытства?

— Думаю, малость того и другого, ваше преподобие.

Теперь и сам Десмонд почувствовал, что ему не терпится посмотреть на благодетельницу, подарившую столь прекрасную церковь.

— Кстати, а госпожа Донован часто ходит к восьмичасовой мессе?

— По правде сказать, да, сэр. Каждый Божий день. А по воскресеньям бывает и на десятичасовой. Вон там ее постоянное место — на передней скамье, с самого краю.

— Надо же!

— Но сегодня утром ее здесь не будет. Уехала в Дублин, по делам. Говорят, в субботу вернется.

Десмонд всегда знал, когда месса удалась, а когда проходила более вяло вследствие волнения и рассеянности. А потому он вышел из алтаря, прочел благодарственную молитву и весьма довольный собой вернулся домой.

Отлично позавтракав, он решил осмотреть Килбаррак. Пока он шел в сторону Кросс-сквер, горожане, к его превеликому удовольствию, приветливо здоровались и раскланивались с ним. Хотя далеко не все были столь любезны. Так, толпа парней, околачивающихся без дела на углу Фронт-стрит рядом с закусочной «У Малвани», молча расступилась, давая пройти, а вслед ему полетели смешки и грубые выкрики. Однако Десмонда такое вызывающее поведение нимало не смутило, так как каноник предупреждал его, что это место самое нехорошее в городе.

Вспомнив о приглашении школьного учителя, он узнал, как пройти на Карран-стрит, где, чувствуя на себе любопытные взгляды соседей, постучался в дверь дома номер двадцать девять. Он специально решил зайти пораньше, чтобы не пришлось принять приглашение остаться на чай и тем самым нарушить предписание, данное ему каноником.

Однако поскольку на его стук никто не отозвался и только где-то в глубине дома послышался плач младенца, он толкнул дверь посильнее и вошел внутрь. А там, в углу чистенькой гостиной, в своей кроватке надрывался от плача прелестный младенец. Ситуация крайне неловкая, но только не для Десмонда.

Он тут же подошел к кроватке, взял младенца на руки и, дав ему срыгнуть, прижал к груди и вот так, с ребенком на руках, стал прохаживаться по комнате, напевая ему «Весеннюю песню» Шуберта, что, по его разумению, было ближе всего к колыбельной. Музыка оказала на малыша магическое воздействие. Он свернулся калачиком у Десмонда на груди и тут же сладко засопел.

Воодушевленный столь неожиданным успехом, Десмонд не рискнул положить ребенка обратно в кроватку, а потому продолжал петь, расхаживая взад-вперед по комнате. Тем временем входная дверь распахнулась, и в мгновение ока перед домом собралась небольшая толпа соседских женщин — в основном в утреннем неглиже, — которые слетелись на звуки музыки, точно пчелы на мед, причем некоторые даже протиснулись в дом.

— Ой, боже ты мой! Дженни, ты только глянь на его преподобие!

— В жизни такого не видала! Это наш новый молоденький священник, прямо из Рима. Ну разве не душка?

— Ради бога, может, он и молоденький, но уж точно знает, как обращаться с детьми!

— Господи, ну до чего ж умильное зрелище! А голос-то, голос-то какой!

Затем одна из женщин, набравшись смелости, сказала Десмонду:

— Простите, святой отец. Но миссис Лавин выскочила на минуточку в булочную за углом.

Комната стала постепенно наполняться народом, что вызвало у Десмонда некоторое беспокойство, причем не за себя, а за младенца. И тогда он решил, что будет лучше встретить мать ребенка прямо на улице.

— Эй, расступитесь! Дорогу его преподобию с ребенком!

На свежем воздухе Десмонду сразу полегчало. Но он явно недооценил аудиторию. Пока он спокойно шел себе, тихонько напевая, чтобы младенец не проснулся, зрителей постепенно становилось все больше, так как к ним постепенно прибавлялись жители соседних домов, которые на радостях выскочили на улицу, и очень скоро Десмонда провожала уже целая армия зевак.

Но худшее было еще впереди. Все началось с того, что Дженни Мэгонигл крикнула мальчишке-подручному:

— Томми, дорогой, давай ноги в руки и дуй в редакцию «Шамрока»![31] Пусть Мик Райли подскочит сюда со своим фотоаппаратом.

Мик, почуявший запах сенсации, естественно, не заставил себя ждать, и не успел Десмонд дойти до булочной, как его кто-то окликнул, и, обернувшись, он услышал щелчок фотоаппарата.

— Благодарю, ваше преподобие. Фото появится в субботнем номере «Шамрока».

И в этот самый момент из булочной с двумя буханками хлеба в руках вышла миссис Лавин, заболтавшаяся с женой хозяина.

— О господи! Что все это значит?!

Она со всех ног кинулась к Десмонду, но тот поспешил успокоить ее, объяснив, в чем, собственно, дело.

— Может быть, теперь возьмете ребенка у меня?

— Ой, а куда же мне хлеб-то девать! Святой отец, он так сладко спит у вас на руках. Ну, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне донести его обратно до дома!

Надо было видеть эту процессию. Зрелище — не только завораживающее, но и приятное глазу! Молодой священник с младенцем, молодая жена с буханками хлеба в руках в сопровождении целой толпы возбужденных поклонников. Они еще не успели дойти до дома номер двадцать девять по Карран-стрит, а Мик Райли уже отщелкал целую пленку.

— Прошу вас, святой отец, войдите в дом. Ну, пожалуйста, — положив хлеб на стол в коридоре, дрожащим голосом произнесла миссис Лавин.

— В другой раз, — поспешно ответил Десмонд. — Мне уже давно пора возвращаться. Но прежде чем уйти, мне хотелось бы, с вашего позволения, сказать, что у вас лучший малыш из всех, каких мне довелось держать на руках.

Крепко спящий ангелочек был благополучно передан на руки счастливой матери, а Десмонд быстрым шагом отправился назад, на другой конец города. Но прежде ему пришлось выслушать троекратное спасибо, которое все еще звучало у него в ушах, когда он вихрем ворвался в дом священника, в глубине души надеясь, что следующие дни его пребывания в Килбарраке окажутся менее запоминающимися, чем первый.

Вечером за ужином каноник как бы между прочим заметил:

— Десмонд, в субботу из Дублина прибывает старая госпожа Донован. Так что ты непременно встретишься с ней в воскресенье.

— Она что, звонила вам по телефону, каноник?

— Нет, конечно. Тебе, возможно, было бы небезынтересно узнать, как у нас, в Килбарраке, распространяются новости. Утром она позвонила Патрику, своему дворецкому. Патрик, естественно, сообщил об этом своей жене Бриджит. Бриджит сказала девчонке, что прислуживает на кухне, которая, в свою очередь, рассказала об этом молочнику, молочник передал новость миссис О’Брайен, а уже миссис О’Брайен сказала мне.