Мальчик-менестрель - Страница 18

Наспех глотнув крепкого черного кофе, буквально через минуту все уже сидели в закрытой машине, которая везла их в сторону расположенного в конце виа ди Пьетра концертного зала, где перед турникетами уже скопились толпы народу.

— Мы пройдем через служебный вход. Не удивляйтесь, там все такое чопорное и старомодное, — отрывисто сказала маркиза, прокладывая дорогу к узкой боковой двери.

Здесь тоже толпился народ, однако после предъявления пропуска Десмонда маркизу и ее спутников незамедлительно впустили внутрь. Их препроводили сначала в служебное помещение, а затем — в зрительный зал, где Десмонд с отцом Петитом заняли места в первом ряду, предназначенном для участников конкурса. Маркиза села во втором ряду сразу за ними, там, где кресла были отгорожены от зрительного зала.

Зал уже был наполовину заполнен, а публика все продолжала прибывать. На сцене на бархатной подставке красовался приз — Золотой патир, — и по мере того как конкурсанты — молодые священники самых разных габаритов — нервно занимали свои места, напряжение росло.

— Какое утомительное ожидание. Наверное, все эти приготовления тебя вконец измотали? — спросил отец Петит, беспокойно ерзавший на сиденье.

— Да, — признался Десмонд. — Пожалуй, я закрою глаза. Растолкайте меня, когда начнется.

Минут двадцать Десмонд сидел с закрытыми глазами, демонстративно не обращая внимания на толчею и суету кругом, пока энергичный шлепок по плечу не вернул его к действительности. Открыв глаза, Десмонд обнаружил, что конкурсанты уже выстроились в ряд, судьи заняли места за бархатным шнуром в левой части сцены, в то время как в глубине сцены вокальный квартет в сопровождении струнного оркестра приготовился открыть церемонию исполнением «Veni Creator Spiritus». Постепенно все присутствующие — конкурсанты, пианист, зрители и даже судьи — присоединились к исполнению этого прекрасного гимна, — и волны сладкозвучной музыки наполнили зал.

После этого вперед вышел секретарь Итальянского общества любителей музыки и кратко обрисовал основную задачу конкурса: всемерно поддерживать и повышать интерес европейских стран к церковному песнопению, сохранять древнюю традицию самого прекрасного обращения к Господу, ибо традиции этой в настоящее время, увы, угрожают суета и спешка, характерные для нашего времени, более того, ею готовы пожертвовать ради неуклонного сокращения продолжительности церковной службы. Он особо поблагодарил членов Римской курии и, в частности, его преосвященство кардинала Граца за согласие войти в состав жюри, дабы способствовать более справедливому и беспристрастному судейству. Затем секретарь многозначительно обвел глазами переполненный балкон первого яруса и нижайше попросил тех, кто пробрался сюда тайком, поддержать своего кандидата, избегать любых манифестаций, так как в любом случае восторжествует справедливость. И наконец объявил о начале конкурса.

Десять конкурсантов, сидевших с краю, поднялись по ступенькам на сцену и заняли место на длинной скамье, ближе к кулисам. После того как было объявлено первое музыкальное произведение, конкурсанты, вызываемые по очереди, начали выходить вперед и петь.

Десмонд, как и можно было предположить, слушал очень внимательно. У всех были неплохие голоса, больше подходящие для хорового пения и несколько теряющиеся в огромном зале, хотя два конкурсанта помоложе явно нервничали и не сумели показать все, на что способны, а третий вызвал смех в зале жеманной жестикуляцией: он прижимал руку к сердцу — сначала одну, а потом и обе сразу, — демонстрируя сценические эмоции.

Потом наступила очередь второй десятки. Попавший в нее Десмонд должен был петь последним, и это его несколько нервировало, причем не только потому, что конкурсант, выступавший непосредственно перед ним — послушник из Абруцци, — пел действительно великолепно и заслужил бурную овацию своей группы поддержки на галерке, но и потому, что появление самого Десмонда, поначалу встреченное крайне равнодушно, вызвало затем свист и улюлюканье на той же галерке.

Десмонд, однако, невозмутимо стоял перед обращенным к нему морем лиц там, внизу, совершенно спокойно ожидая, пока публика успокоится. И только когда зрители угомонились, он подал знак аккомпаниатору, что можно начинать. И зал наполнили чудные звуки музыки Брамса. Тут даже галерка притихла, а зрители в партере разразились аплодисментами.

Сразу же огласили оценки, десять выбывших кандидатов покинули сцену, и отбор продолжился.

Следующим номером обязательной программы была «Аве Мария» Гуно — одно из любимых музыкальных произведений Десмонда. Его появление, встреченное галеркой на удивление сдержанно, вызвало одобрительные хлопки зрителей в партере. Теперь Десмонд больше не чувствовал скованности и пел даже лучше, чем до того. Возвращаясь обратно под продолжительные аплодисменты, он почувствовал на себе ласковый взгляд кардинала.

И снова огласили оценки, причем зал, как обычно, реагировал по-разному, — и еще шесть выбывших конкурсантов покинули сцену. Теперь только четверым предстояло исполнить последнее произведение из обязательной программы, но присутствующим было уже ясно, что именно Десмонду и послушнику из Абруцци предстояло сойтись в финальной схватке.

Наступил антракт, во время которого струнный оркестр исполнял «Времена года» Вивальди.

Тем временем Десмонда и послушника из Абруцци пригласили подойти к жюри, где им должны были сообщить суммарные оценки. Оказалось, что Десмонд опережает соперника на девять баллов. Затем их попросили назвать выбранное ими музыкальное произведение. Послушник из Абруцци выбрал «O Sole Mio» — песню, неизменно вызывающую бурю аплодисментов у благодарных итальянских слушателей и гораздо более сдержанную реакцию входящих в жюри профессиональных критиков, которые теперь вопросительно смотрели на Десмонда. Ни у кого не было и тени сомнения, что Десмонд, имеющий преимущество в девять баллов, выберет вещь попроще, дабы избежать возможной технической ошибки. Однако, к немалому удивлению членов жюри, он сказал:

— Я выбираю арию Вальтера «Розовым утром алел свод небес» из «Мейстерзингеров».

После неловкого молчания последовал вопрос:

— Вы будете петь на итальянском?

— Отнюдь. — Десмонд позволил себе на секунду задержать взгляд на кардинале. — Я буду петь на немецком языке. Как в оригинале.

И снова среди судей воцарилось молчание. Наконец, президент Итальянского общества любителей музыки произнес:

— Это, разумеется, будет для нас большим подарком… но вы, конечно, отдаете себе отчет во всех трудностях… рисках…

Но тут в разговор совершенно неожиданно вмешался кардинал:

— Если этот блестящий молодой священник желает исполнить такую великолепную песню, мы не можем ему запретить. Если он не боится, то и я тоже.

Итак, когда под сдержанные аплодисменты отзвучали последние ноты Вивальди, вперед вышел президент Общества любителей музыки и объявил песни, которые выбрали для исполнения конкурсанты. Послушник из Абруцци должен был выступать первым.

И уже через минуту сладкая мелодия «О Sole Mio» коснулась слуха восторженных итальянских слушателей, хорошо знакомых с этой песней — широко растиражированной и исполняемой несметным числом посредственных теноров по всей стране. Зрители на галерке просто обезумели и начали даже подпевать. Увы, худшее было впереди, поскольку маленький послушник из Абруцци, воодушевленный столь массовым проявлением восторга, в предвкушении триумфа поднял правую руку и начал дирижировать подвывающей толпой. Когда он закончил, на него обрушился шквал аплодисментов. И вот — раскрасневшийся, с довольной улыбкой на лице — певец торжествующе вернулся на свое место.

Теперь настала очередь Десмонда выступать перед беспокойной, взволнованной, возбужденной галеркой. Он прошел вперед и, сделав знак аккомпаниатору, безмятежным взглядом окинул впившихся в него глазами маркизу и отца Петита. Наконец шум в зале стих. И Десмонд запел.

Едва вступительные такты этой величественной мелодии взмыли ввысь и зазвучала крайне сложная для исполнения песня мейстерзингера, слушатели словно впали в какое-то непонятное, похожее на транс оцепенение: звуки музыки будто возвышали и облагораживали их. Да и сам Десмонд, казалось, растворился в музыке Вагнера, высокий порыв которой передался и исполнителю. Он уже был не преподобным Десмондом, а Вальтером, жаждущим признания своего исключительного голоса и стремящимся быть причисленным к избранным — бессмертным. И, ликуя, он выложился целиком, без остатка, в этой дерзкой попытке.