Малая Глуша - Страница 8

– Это гадание, – сказала она сквозь зубы, – ерунда какая-то.

– И художник ерунда? – дружелюбно уточнила Катюша. – Вон как покраснела-то.

Розка почувствовала, что краснеет дальше, совсем уж неудержимо. И чего, спрашивается.

– Ладно, – смилостивилась Катюша, – давай на будущее посмотрим. Вот это у нас что? Это…

Она замолчала.

Розка вытянула шею, заглядывая в карты.

Два туза. Пиковый и трефовый[1]. Это же хорошо, что тузы, подумала Розка, что-то большое и важное.

У Катюши глаза были совсем пустые, розовая губа прикушена, как автомат она смешала карты и начала раскладывать опять.

– А что… – спросила Розка, но Катюша не слушала. Она выкладывала карты быстро и бесшумно, картонные прямоугольнички мелькали в воздухе, Розка не успевала смотреть. Катюша при этом стеклянно глядела перед собой, в окне переливался и торжествующе трубил солнечный осенний день.

Наконец карты легли вновь, причудливой розеткой, наподобие бабушкиного пасьянса «Гробница Наполеона». Розка заглянула в них, но ничего не поняла, а Катюша, напротив, водила по атласной поверхности пальчиком с облупившимся розовым маникюром и что-то шептала.

– А? – снова шепотом произнесла Розка. Ей сделалось страшно, словно ни с того ни с сего заговорила кошка. В углу в паутине дергалась некстати проснувшаяся муха.

– Добрый день. – Петрищенко сняла пальто, и Розка увидела, что у нее опять из-под юбки торчит комбинация. И чулок перекручен. – Катюша, чем вы тут занимаетесь?

– Да так. – Катюша ловкими пухлыми руками смешала карты.

– Опять? Я же просила, Катюша…

– Она сама, – сказала Катюша и в упор поглядела на Розку. Розка издала неопределенный звук.

– Сама попросила карты разложить? Роза, ты просила?

Розка уставилась в пол. Скажешь «нет», получится, будто она доносчица какая-то. Розка еще со школы усвоила, что ябедничать нехорошо. Но вот, она старалась вести себя честно, а Катюша играла не по правилам, нечестно, и ничего, получалось – все преимущества на стороне Катюши.

– Чтобы этого больше не было, – сказала Петрищенко и решительным мужским шагом прошла в кабинет.

«Сказать Катюше, что нехорошо же так? – мучилась про себя Розка. – Или сделать вид, что вообще ничего не было?»

Она еще немного помялась у Катюши за плечом, но та сложила карты стопочкой и убрала в стол.

– Все, – сказала Катюша весело, – сеанс окончен. А ты бы, золотко, окно помыла. Пока вон погода золотая стоит. Помыть и на зиму заклеить. А то скоро холода, и с моря дует, аж спину ломит.

– Не буду, – сказала Розка сквозь зубы.

– Это почему? – весело удивилась Катюша.

– Я не уборщица, – выпалила Розка, чувствуя, как ее заливает краска.

– А кто же ты? – подняла бровки Катюша.

– Я… переводчик!

– Тоже мне переводчик. – Катюша порылась в ящике и достала розовое вязание. – Тебя зачем, думаешь, взяли? Тебя взяли место придержать. Регинка в декрет ушла, вот тебя и взяли. И скажи спасибо, лапочка, сюда так просто не берут.

– Катюша, – раздался из-за двери голос Петрищенко, – подойди ко мне, пожалуйста!

– Сичас, Елена Сергевна! – сладко пропела Катюша и пухлым боком стала выбираться из-за стола.

Розка поймала себя на том, что так и стоит, приоткрыв рот. Она с лязгом свела зубы и уселась на рабочее место. «Ятрань» под чехлом уже начала подергиваться пылью. Розка провела по ней рукой, но «Ятрань» не отозвалась, словно спала или умерла. И Розке вдруг стало тоскливо и одиноко, словно кроме нее больше никого-никого не было в этом страшном и пустом мире.

Она оглядела комнату. Муха в паутине билась и жужжала. Розка встала и, вытянувшись, на цыпочках, оборвала паутину ребром ладони. Потом натянула зелененькое пальто и вышла.

Дорога от порта была бессмысленная и длинная, короткая тень плясала перед Розкой, билась круглой головой о выбоины асфальта, свет расплывался в глазах и играл на ресницах, и знаменитая лестница, росшая в небо, тоже расплывалась и плясала в синем веселом воздухе.

Розка, впрочем, предпочла эскалатор, и теперь медленно ползла наверх мимо подвешенных в небе, перекрученных стручков акаций.

На площади перед лестницей она купила сливочный пломбир в вафельном стаканчике и, чтобы хотя бы немного развеселиться, яростно вонзила в него зубы. Зубы тут же заломило. Она заглотнула крупный кусок мороженого и шмыгнула носом.

На скамейках сидели довольные девки с колясками, старушки в сдвинутых набок мохеровых шапках кормили голубей, никому не было дела до нее, Розки.

Особенно противный парень в штормовке и высокогорлом свитере нагло рассматривал ее узкими глазами. Розке казалось, она его где-то видела. Вот сейчас скажет: «Такая красивая девушка, и плачет!»

– Такая красивая девушка, и плачет, – сказал парень.

Розка оскалилась. Зубы опять заболели, все сразу.

– Ну, не очень красивая, – сказал парень, оценивающе окинув ее взглядом, – но в общем симпатичная. Стрижка только так себе. Кто тебя стриг?

– Что ты понимаешь, дурак, – холодно сказала Розка, – это в Париже так носят. Последняя модель.

– Тот, кто тебя постриг, – продолжал парень, не дав себя сбить, – очень тебя не любит. А ты небось на чай дала. Признавайся, дала, нет?

Розка почувствовала, как у нее малиновым цветом наливаются уши. Сговорились сегодня все, что ли?

– А хочешь, я тебе страшное скажу. – Парень не хотел отвязываться, и Розка, к которой привязывались достаточно редко, заколебалась между открытым хамством и некоторым хамством, но скрытым поощрением.

– Ну, чего еще? – спросила она мрачно, так до конца и не определившись.

– Открою тебе страшную тайну. Хочешь, угадаю, как тебя зовут.

– Ну? – неуверенно сказала Розка. С ее именем попасть в точку было практически невозможно. Розке оставалось только надеяться, что покойной тете Розе отольется на том свете.

– Ну, вот я вижу, что совершенно определенно, цветок. – Парень закрыл глаза и начал двигать перед собой руками. – Маргарита? Нет, определенно нет… Лиля? Нет, это так вульгарно. Роза! Точно, Роза. В самую точку. Ваша аура, все переплетение тонких энергий, все говорит в пользу Розы. Признавайтесь.

– Дурак, – сказала Розка, вся красная.

– Хочешь, фамилию отгадаю? Определенно, что-то связанное с животным.

– Дурак, – тупо повторила Розка. Она вспомнила, где видела парня.

– А вот и не угадала, – сказал парень весело. – Меня зовут Вася. А ты Розка Белкина, работаешь в СЭС-2. И я работаю в СЭС-2.

– Что-то я тебя там не видела, – мрачно сказала Розка.

– А я молодой специалист, человек вольный, – парень подумал и позвенел мелочью в кармане, – безответственный. Вот куплю-ка я себе мороженого.

Он улыбнулся угрюмой мороженщице, и та улыбнулась в ответ.

– Вон, скамейка освободилась, пойдем сядем.

На скамейке лежало несколько желтых листьев, и Вася смахнул их рукой.

– Садись, Розалия, – он сделал широкий жест, включивший в себя скамейку, несколько голубей и две маленькие лужи.

– Я не Розалия, – возразила Розка, – я просто Роза.

Вафельное донышко у ее стаканчика уже начало подтекать, и она боялась, что струйка липкого мороженого побежит за рукав пальто.

– И очень зря, – сказал парень, – Розалия гораздо симпатичнее. В этом есть что-то величественное.

– Ну и глупо.

– Твоя речь, Розалия, – парень развернул пломбир и аккуратно кинул бумажку в урну, – страдает однообразием. Ну и как тебе работается, Розалия?

Розка пожала плечами.

– Никак.

– А, – Вася с удовольствием откусил от мороженого, – обманули тебя, да, Розалия? Пообещали рост профессиональной квалификации и все такое. А ты сидишь, бумажки перебираешь, ага? Окна мыть еще не заставляли?

Розка издала неопределенный звук.

– Тебя пугает моя проницательность, – сказал Вася, – но вынужден тебя разочаровать. Меня тоже пытались заставить мыть окна. Только весной. Я вымыл. Заметила, наши окна – самые чистые окна в мире? Ну, по крайней мере, в СЭС. Потому что наши соседи, коротко именуемые Чашками Петри, вообще не моют окон. И вообще, Розалия, вынужден тебя предупредить. Временами из окошечка в дверях, ведущих в странную маленькую комнатку, именуемую боксом, у них льется странный неземной свет.