Макулатура - Страница 5

Остаток дня и ночь пропускаю – никаких действий, заслуживающих рассказа.

На другое утро в 8 часов я сидел в своем «фольксвагене» напротив дома Джека Басса. Трещала голова с похмелья, и я читал «Лос-Анджелес тайме». Кое-что я успел выяснить. Жену Басса звали Синди. Синди Басс, в девичестве Синди Мейбелл. Из газетных вырезок явствовало, что она была победительницей мелкого конкурса красоты, Мисс Чили-На-Вынос 1990 года. Модель, актриса на выходах, любит лыжи, обучается игре на фортепиано, любит бейсбол и водное поло. Любимый цвет – красный. Любимый фрукт – банан. Любит прикорнуть днем. Любит детей. Любит джаз. Читает Канта. Ну да. Надеется, что однажды войдет в бар, и т. д. и т. д. Познакомилась с Джеком Бассом за рулеткой в Лас-Вегасе. Через две ночи они поженились.

Около 8.30 Джек Басс задним ходом выехал на своем «мерседесе» и отправился на свой административный пост в «Ацтек петролеум корпорейшн». Остались я и Синди. Я намеревался ее расколоть. Она была в моей власти. Я еще раз проверил фото. Я начал потеть. Я опустил козырек в кабине. Шлюха, она гуляет от Джека Басса.

Я снова засунул фото в бумажник. У меня возникло суеверное чувство. Что со мной? Двинулся на этой дамочке? У нее кишечник как у всех. Волосы в ноздрях. Сера в ушах. Тоже мне. С чего это ветровое стекло передо мной пошло волнами? Должно быть, с похмелья. Водка с прицепами. Приходится расплачиваться. Но что хорошо, когда ты пьяница, – у тебя не бывает запора. Я порой прислушивался к своей печени, но моя печень молчала, она ни разу не сказала: «Перестань, ты убиваешь меня, а я убью тебя!» Если бы у нас была говорящая печень, нам не понадобилось бы Общество анонимных алкоголиков.

Я сидел в машине и ждал, когда выйдет Синди.

Было душное утро.

Я, должно быть, уснул в машине. Не знаю, что меня разбудило. Но теперь ее «мерседес» задним ходом выезжал на улицу. Она развернулась, поехала на юг, и я пристроился сзади. Красный «мерседес». Я проследовал за ней до шоссе на Сан-Диего; она встала в левый ряд и дала по газам. Семьдесят пять миль в час. Похоже, ей не терпелось. Ей приспичило. Что-то шевельнулось у меня между ног. Лоб покрылся пленкой пота. Она разогналась до восьмидесяти. Как ее разбирает, суку! Синди, Синди! Я держался в четырех корпусах за ней. Я ее прищучу, так прищучу, как ее никто не прищучивал. Вот так! Настичь и оформить. Я Ник Билейн, я покажу ей, где раки зимуют! В зеркале заднего обзора замелькал красный огонь.

Черт!

Я перешел в правый ряд, остановился на обочине, вылез. Полицейские остановились в пяти корпусах от меня.

Вылезли и встали по обе стороны от своей машины. Я направился к ним, полез за бумажником. Высокий выхватил из кобуры револьвер, навел на меня.

– Стоять!

Я остановился.

– Какого черта – ты застрелить меня хочешь? Ну, давай, давай, застрели меня!

Низенький зашел сзади, завернул мне руку, подвел меня к полицейской машине и бросил лицом на капот.

– Говнюк! – сказал он. – Знаешь, что мы делаем с такими засранцами?

– Да уж как не знать.

– Смотри, какой умный засранец! – сказал низенький.

– Спокойно, Луи, – сказал высокий, – у кого-нибудь может оказаться видеокамера. Тут не место.

– Терпеть не могу умных, Билл!

– Мы его оформим, Луис. Оформим по всем правилам, но попозже.

Я был прижат к капоту. Автомобили на шоссе притормаживали. Зеваки глазели.

– Кончайте, ребята, – сказал я, – из-за нас затор на шоссе.

– Ты думаешь, нам не насрать? – спросил Билл.

– Ты угрожал нам, ты бежал к нам и лез рукой за пояс! – завопил Луи.

– Я полез за бумажником. Я хотел показать вам удостоверение. Я детектив с лос-анджелесской лицензией. Я вел наблюдение за подозреваемым.

Луи выпустил мою руку из мертвого захвата.

– Встань.

– Сейчас.

– А теперь медленно достань бумажник и вынь водительские права.

Я вручил ему сложенный листок.

– Это что еще такое? – спросил он. И вернул мне. – Разверни и отдай обратно.

Я развернул и сказал:

– Это как бы временные права. Старые у меня забрали – я не пересдал экзамен, письменный. А с этими я могу ездить в течение недели, до следующего экзамена.

– Ты что же, экзамен не сдал?

– Да.

– Слышишь, Билл, этот урод не мог сдать на права!

– Ну? Правда?

– Голова была занята другим…

– Похоже, она у тебя ничем не занята, – фыркнул Луи.

– Ну смех, – сказал Билл.

– И ты, значит, зарегистрированный детектив? – спросил Луи.

– Да.

– Не верится.

– Я преследовал подозреваемого, когда вы меня остановили. Еще чуть-чуть, и я бы взял ее за жопу.

Я вручил Луи фотографию.

– Мама родная! – сказал он.

Он уставился на карточку. Фотография была в рост. Синди была в мини и в открытой блузке, очень открытой.

– Эй, Билл, глянь-ка!

– Я сидел у нее на хвосте, Билл, еще чуть-чуть, и я бы взял ее за жопу.

Билл не сводил глаз с карточки.

– Ух-х, ух-х, ух-х, – твердил он.

– Верните мне фотографию. Вещественное доказательство.

– А, ну конечно, – сказал он и с неохотой отдал.

– И все-таки мы должны тебя оформить, – сказал Луи.

– Но не оформим, – сказал Билл, – запишем, что ты ехал семьдесят пять, хотя ты ехал восемьдесят. Но фотографию мы должны изъять.

– Что?

– Не слышал?

– Но это вымогательство! – сказал я.

Билл дотронулся до револьвера.

– Что ты сказал?

– Я сказал – лады.

Я вернул фотографию Биллу. Он стал выписывать квитанцию. Я стоял и ждал. Он дал мне квитанцию.

– Распишись.

Я расписался. Он вырвал ее и вручил мне.

– Уплатить в течение десяти дней, а если не признаешь себя виновным, явишься в суд в указанный день.

– Благодарю вас, сэр.

– И езжай осторожно, – сказал Луи.

– И ты тоже, родной.

– Что?

– Я сказал – хорошо.

Они пошли к своей машине. Я пошел к своей. Влез, завел мотор. Они продолжали сидеть. Я вырулил на полотно и поехал, держа 60.

Синди, думал я, ты мне за это заплатишь! Я тебя так прищучу, как никто тебя не прищучивал!

Доехав до поворота на Портовое шоссе, я свернул и поехал по 110-му, сам не знаю зачем.

Я проехал по Портовому шоссе до конца. Это был Сан-Педро. Я проехал по Гаффи, свернул налево на 7-ю, проехал несколько кварталов, свернул направо на Пасифик, проехал еще, увидел бар «Питейный кабанчик», остановил машину, вошел. Внутри было темно. Телевизор не работал. Бармен был старик лет восьмидесяти, весь белый – белые волосы, белая кожа, белые губы. И сидели еще два старика, белые как мел. Как будто из всех троих выпустили кровь. Они напомнили мне высушенных мух в паутине. Напитков видно не было. Никто не шевелился. Белое безмолвие.

Я стоял в дверях и смотрел на них. Наконец бармен издал звук:

– А?..

– Тут никто не видел Синди, Селина или Красного Воробья? – спросил я.

Они только глядели на меня. Губы одного из посетителей сложились в маленькое мокренькое «о». Он пытался заговорить. Второй посетитель опустил руку и почесал яйца. Или то место, где они когда-то были. Бармен остался недвижим. Он напоминал фигуру, вырезанную из картона. И старую. Я вдруг почувствовал себя молодым.

Я прошел вперед и сел на табурет.

– Что-нибудь выпить найдется? – спросил я.

– А… – сказал бармен.

– Водка – «Севен-аи», лимона не надо.

А теперь выкиньте на помойку четыре с половиной минуты и забудьте о них. Вот сколько потребовалось бармену, чтобы принести мне стакан.

– Благодарю, – сказал я, – и, пожалуйста, сделай еще один, раз уж ты начал двигаться.

Я врезал. Оказалось неплохо. Он, видно, набил руку.

Два старикана сидели и глядели.

– Хороший денек, а, парни? – спросил я.

Они не ответили. У меня возникло такое чувство, что они не дышат. Или мертвых не положено хоронить?