Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник) - Страница 8

– И берем мы лекарство для его бабушки, а не для меня, – продолжила я.

Повисла пауза. За моей спиной послышались смешки – это давились от хохота другие посетители, до сих пор, как и Анхель, испуганно молчавшие.

– Для бабушки? – растерянно переспросила тетка, снова выглядывая из моего окошка. – А… о… ну так бы сразу и сказали!

– Простите, – улыбнулась я ей нежно, – мы не знали… а будьте любезны, еще жасминовое масло? Вон оно, на полочке…

– А вы в курсе, да? – прищурилась аптекарша. – Что оно – такое? Да?

Она сделала большие глаза.

– Какое? – не поняла я.

– Ну… вызывает… чувства… друг к другу… Этот… афрозодиак!

– А! Афродизиак. Не беспокойтесь, мы берем его не для себя. Для моей подруги. Она – ароматерапевт, – поспешила я объяснить странной тетеньке.

И хотя совершенно непонятно, как она собиралась проверять и то, что мы отнесем «Нестарин» бабушке, а не разопьем бутылочку с таблетками на двоих у выхода, и что мы действительно взяли масло подруге, а не обольемся им с головы до ног на автобусной остановке, совершенно успокоенная аптекарша пробила нам оба средства. Анхель хотел заплатить за жасминовое масло, но я не позволила – оно стоило целых пятьсот рублей.

– Дорогой подарок для подруги, – заметил он, выходя на улицу.

– Она стоит того, – заверила я его, подумав, что, если бы Туся не попросила меня спеть на испанском, возможно, Анхель так и не оторвал взгляда от экрана айпэда…

Надо бы ей позвонить, но не сейчас, не сейчас, когда мы на секунду застыли у аптеки, глядя друг другу в глаза, а потом вдруг стали хохотать, оглядываясь на окно, за которым рыжеволосая аптекарша «лечила» очередного клиента.

– Лока, лока! – повторял Анхель, качая головой и вытирая слезы от смеха.

– Это значит «сумасшедшая»? – повторила я. – «Living la vida loca», помнишь, есть такая песня старая?

– Да, Рики Мартин, – кивнул он, посерьезнев, – знаешь, это у меня сейчас la vida loca. Сумасшедшая жизнь. У меня же родители разводятся. Мама возвращается сюда.

– О, – сказала я, сообразив, почему он приехал сюда: адаптироваться к новой жизни, ждать приезда мамы.

С одной стороны, я ему очень сочувствовала! С другой – нет худа без добра. Если бы он не возвращался с мамой в Москву, мы бы не познакомились с ним. У меня на языке вертелся вопрос, в какую школу он будет ходить, но я побоялась, что не смогу скрыть радости, что он будет учиться здесь, а сейчас это бестактно.

– Сочувствую, – сказала я, – у нашей Али родители тоже развелись лет пять назад. Она такая расстроенная ходила. У нее прямо депрессия была. Туська ей все мятное масло совала для успокоения.

– А кстати, давай откроем пузырек, который мы купили для твоей подруги? – вдруг сказал Анхель, протягивая руку.

– А ты не боишься? – кокетливо улыбнулась я. – Ты слышал же, оно – афродизиак. Влюбишься еще!

– Мне кажется, я и так, – пробормотал Анхель, откупоривая бутылочку и поднося к носу, но закончить фразу он не успел – у меня зазвонил телефон. Я глянула на экран, собираясь сбросить вызов (ну кому я понадобилась в такой важный момент?!), но звонила Туся.

Я скорчила Анхелю рожицу, мол, прости, и поднесла трубку к уху:

– Ну, наконец-то! Куда пропала?! Все в порядке? Как там Оля? Ты где вообще?

– Я дома, – устало проговорила Туся, – Оля тоже. Ее выписали сегодня.

– Определили, на что у нее аллергия была? – нетерпеливо спросила я.

– Да. На орехи. Ее мама сказала. И анализы подтвердили.

– А когда она орехи ела? – удивилась я.

– Мороженое, помнишь? Оно было обсыпано орехами… А Оля съела целых два.

– Зачем же она ела мороженое с орехами, если у нее на него аллергия?! Вот балда! Совсем потеряла голову от своего Егора! Значит, ты ни при чем. Ура! Слушай, я купила тебе подарок! Жасминовое масло той фирмы швейцарской, помнишь, которая тебе нравится, и оно…

– Здорово пахнет, – добавил Анхель.

Я тепло улыбнулась ему.

– Кто там у тебя? – напряглась Туся.

– А, это Анхель! Помнишь вчерашнего парня, который пел со мной по-испански!

– Ты с ним?

– Ага!

– Я же тебя предупреждала – не надо с ним встречаться! – Туся сказала последние слова так громко, что я с опаской поглядела на Анхеля – не услышал ли он?

Но парень с увлечением вдыхал аромат жасминного масла, даже глаза прикрыл от удовольствия. Интересно, неужели он и правда влюбился в меня?! Мне не терпелось это выяснить!

– Туся, давай ты мне все нотации дома прочитаешь, а? Я позвоню тебе вечером!

– Подожди! – крикнула подруга. – Ты не понимаешь! У него родители разводятся.

– Я знаю, – терпеливо ответила я, – я тебе еще раз говорю, давай обсудим все детали вечером!

– Они разводятся, и он остается с отцом! В Испании. Он тут всего на пять дней, понимаешь? А потом улетит обратно в свою Саламанку и в следующий раз вернется только летом. А может, и не вернется вовсе! Теперь ты понимаешь, почему в него нельзя влюбляться?

Я не ответила. Я все так же прижимала трубку, но она сползла – от уха, по шее, дальше – к груди, а потом я чуть не выронила ее в снег.

Анхель по-прежнему стоял с закрытыми глазами, улыбался и вдыхал запах жасмина. Я почувствовала горечь во рту.

Так он заигрывал со мной только для того, чтобы «с пользой» провести тут пять дней? А потом бросить меня и улететь в далекую Испанию.

«Мне кажется, я и так». Болтун!

Я отвернулась от него и, подняв воротник, двинулась к остановке.

– Ты куда? – крикнул Анхель, когда понял, что я ушла уже довольно далеко от него.

Он бежал за мной, что-то крича, а я брела, глотая мелкие, как ледяные градинки, злые слезы и бормотала: «Вот так, все кончено. Прилетела снежинка. Об землю – шмяк!»

Прошло несколько дней, начались каникулы. До праздника Нового года оставалось четыре дня.

Я объявила себе и родителям, что это оставшееся до праздника время могу на полном основании использовать для своего самого любимого занятия – ничегонеделанья.

Мы с мамой забили холодильник какой-то необременительной, но в то же время невредной едой вроде творога со сметаной, сыра, мандаринов и бананов, и я заперлась дома, впуская и выпуская только одну Туську.

Насчет ничегонеделанья надо пояснить. Конечно, мы не спали весь день напролет. Просто мы не делали ничего полезного.

Например, я распустила пять разных носков – желтый, красный, синий с зелеными крапинками, голубой в белую полоску и фиолетовый и, разлегшись на подушках и вооружившись крючком, вязала что-то невразумительное. Правда, Туська все-таки умудрилась углядеть в этом предмете какой-то смысл.

– Мария! Это похоже на шарф! – заявила она.

Однако я тут же упрямо распускала верхний ряд и тыкала крючком в какое-то неожиданное место, чтобы у меня не получалось ничего осмысленного.

Не делать ничего такого, что имело бы смысл или важность, – вот такой девиз я избрала для последних предпраздничных дней. Родители меня поддерживали, они вообще считают, что нас в школе так напрягают, что мы можем на каникулах лежать, как морские звезды, на ковре и ни о чем не думать.

Правда, их беспокоило, что мы мало дышим свежим воздухом, поэтому мы с Туськой иногда по целой минуте проветривали комнату.

Итак, я вязала, грызла сухарики, которые притаскивала Туська в мешочках, освободившихся от банок с аромамаслами, – после той истории с Олей Туся никак не могла заставить себя снова ими заниматься – и старалась ни о чем не думать.

Но впервые в жизни у меня это не получалось.

В мыслях я все равно возвращалась к тому дню, когда меня нагнал запыхавшийся Анхель и, закашлявшись от холодного воздуха, выдохнул:

– Ты оставишь мне телефон?

Сколько раз в жизни у меня просили телефон? Два. Один раз – какая-то мелочь в лагере, года на три младше меня. Второй раз – дядька, распахнувший дверь машины с затонированными стеклами, после того как я наотрез отказалась влезать туда, чтобы он меня подвез.