Маг-крестоносец - Страница 144

Марудин кивнул:

— Но когда все армии мусульман и христиан объединились, враги не смогли устоять против них.

Мэт согласно кивнул:

— Монголы — превосходные конники, но арабы не уступают им в этом искусстве. Конечно, несколько легких кавалеристов, напав на одного европейского рыцаря, способны изрубить его на куски, но намного труднее устоять против пяти десятков рыцарей, действующих сообща и наступающих единым строем. Кроме того, Арьясп совершил классическую тактическую ошибку, ведя войну сразу на двух фронтах. Кстати говоря, в связи с этим нам бы следовало посоветовать пресвитеру Иоанну вернуться и добить гарнизоны варваров, оставленные у Великой Китайской стены.

Монархи-победители встретились. Осторожность и опасения, сопутствовавшие началу переговоров, сменились нерушимым единством, когда дело дошло до суда над колдунами, исполнявшими приказы Арьяспа на полях сражения, и над жрецами Аримана. Победители единодушно решили, что оставят открытыми только те храмы, посвященные этому божеству, настоятели которых не были повинны в откровенной измене своим правителям, а поскольку все они поголовно оказались изменниками, выбор у жрецов оказался невелик: либо покаяться и отправиться на принудительные работы на ниве сельского хозяйства под бдительным надзором стражников, либо принять смерть. Большинство из них предпочло тяжелый сельский труд.

Иначе пришлось судить шаманов и колдунов. Колдуны, страшась казни и последующей скорой встречи лицом к лицу с Князем Лжи, решили покаяться, перейти в истинную веру и отречься от былых прегрешений. Шаманы с готовностью признались в том, что жестоко ошибались, поверив в лживые посулы Арьяспа. Убедившись в искренности их веры в исконных божков, пресвитер Иоанн позволил им вернуться к родным племенам, потребовав только, чтобы шаманы оставили ему талисманы, коими их наделил Арьясп. Тафа ибн Дауд, калиф Сулейман и Алисанда с радостью уступили Иоанну право судить шаманов, поскольку они о них мало что знали.

После того как трибунал завершился, Мэт и Балкис отозвали пресвитера Иоанна в сторону и подали ему небольшую, обтянутую кожей шкатулку.

— Что это такое? — нахмурившись, поинтересовался он.

— Серебряная шкатулка, обтянутая кожей, — объяснил Мэт. — В шкатулке — брошь с крупным кристаллом розового кварца. На кристалле выгравирована печать царя Соломона, а внутри него заточен Арьясп.

Губы пресвитера Иоанна медленно расплылись в улыбке.

— Печать Соломона? Стало быть, он не может выбраться наружу.

— Собственно говоря, именно на это я и рассчитывал, когда упрятывал его внутрь камня, — кивнул Мэт. — Но если все-таки вам захочется освободить его — скажем, для того, чтобы судить, — вы сможете вынуть кристалл из оправы и выпустить Арьяспа с другой стороны камня.

— Понятно, — кивнул Иоанн, перевернул брошь и увидел, что на металле также выгравирована печать Соломона. — Конечно, милосерднее оставить его внутри камня, тем более что он не сможет выбраться оттуда, пока кристалл находится в оправе.

— Оставить его там на веки вечные? — воскликнула Балкис. — Но такое наказание слишком жестоко для кого бы то ни было!

— Намного более жестоко казнить его и вынудить затем встретиться с демоном, которому он поклонялся, — сурово проговорил Иоанн. — Не тревожься, девушка. Его судьба не так страшна, как тебе кажется.

— Ты принца Марудина спроси, — посоветовал Балкис Мэт. — Ему доводилось томиться в подобном заточении. Порой — по несколько веков подряд.

Балкис не преминула спросить у джинна, каково ему пришлось, и он ответил:

— Когда находишься внутри кристалла, лампы или бутылки, на которую наложено соответствующее заклятие, время для тебя бежит быстрее, чем снаружи, на воле. Вспомни: мы несколько месяцев искали детей, а для них внутри кристалла прошло всего два дня.

— Но все-таки — целая вечность!

— Если бы кому-то пришло в голову время от времени выпускать Арьяспа проветриться, он бы поступил очень глупо, — заверил ее Марудин. — Поэтому уж если кому-то заниматься этим, так пусть это будет пресвитер Иоанн. Он сможет сдержать этого безумца своим волшебством, и если тот не покается, казнит его. Только вряд ли этот злой гений покается. В безумии своем он полагает, что прав.

— Но пока он не...

— Для него пройдет совсем немного времени, — отозвался принц Марудин. — В некотором роде течение времени внутри этого кристалла зависит от настроения узника. Вот почему я до сих пор молод, хотя проспал внутри бутылки несколько веков. Время как бы закупорили в бутылке вместе со мной. Вообще-то терпеть можно.

— Наверное, чувствуешь, что руки и ноги затекли, как после сна, — высказал предположение Мэт, но больше ничего говорить не стал.

— Вспомни о принце Каприне, — продолжал уговаривать девушку Марудин. — Такой маленький — а ведь взял на себя заботы о младших, отчаянно пытался забавлять их, чтобы им не было страшно. Младшие дети радовались тем играм, в которые с ними играл Каприн, и для них прошло всего два дня. Они бы с радостью согласились пробыть в плену подольше.

— А вот чаша терпения Каприна почти переполнилась, — с улыбкой заметил Мэт. — Он уже не знал, чем занять малышей, и потому только о том и мечтал, чтобы поскорее обрести свободу.

— Но если так рассуждать, — задумчиво проговорила Балкис, — Арьясп наверняка был готов выбраться на волю, как только оказался внутри камня. Можно не сомневаться в том, что он просто в ярости из-за того, что угодил в плен.

— Верно, и поделом ему, — усмехнулся Мэт. — Наверняка снаружи пройдет год, а то и больше, пока пресвитер Иоанн решит, что можно побеседовать по душам с Арьяспом. И когда он выйдет на волю, то обнаружит, что перед ним — пресвитер и его священники, готовые судить его по его делам.

— И я надеюсь, что он будет злопыхать и проклинать судьбу каждую секунду на протяжении всего этого года, — решительно изрек принц Марудин. — Вот только боюсь, все будет наоборот: ему покажется, что миновало всего-то несколько секунд.

— Спасибо, принц, — проговорила Балкис с явным облегчением. — Получается, что не такое уж он получил жестокое наказание.