Мафия по-японски - Страница 3

Это уж не цветочки лотоса, а ядовитые ягодки, созревшие на почве, удобренной гангстерским кодексом чести. Бандит Кубо и шофер следовали «гири» — долгу признательности убийце — боссу.

Как верх циничного лицемерия расценила общественность заявление по телевидению самого главаря «Ямагути гуми» Кадзуо Таока. Обращаясь к находившимся в телестудии якудза, Таока с хорошо отрепетированной проникновенностью произнес: «Сделайте все, чтобы искоренить в себе ненависть. Демонстрируйте респектабельность поступков и чистоту помыслов. И всегда улыбайтесь и будьте почтительными». Казалось, гангстеры немедля примутся врачевать физические и моральные недуги грешного человечества. Но этого не случилось, так как ведущий телепрограммы неожиданно нарушил храмово-елейную атмосферу в студии. Когда Таока сказал, что прожил жизнь, неизменно отдавая дань признательности за услуги, за одолжения, за помощь и участие, то есть руководствовался принципом «гири», ведущий спросил: «Можно ли истолковать это выражение, как «рука руку моет»?» Кадзуо Таока с поистине обезоруживающей непосредственностью ответил: «Вы дали очень яркое объяснение. Мне нравится ваша интерпретация».

В самой бедной семье самой бедной деревни в самой бедной префектуре Токусима, что на самом бедном острове Сикоку, 27 марта 1913 года родился мальчик Кадзуо. Отец не дождался появления сына на свет. Когда Кадзуо исполнилось три года, мать Нака повела его на кладбище и у маленького надгробного камня сказала: «Попросим небо, чтобы хоть там отцу было покойно». Взрослым, вызывая в памяти образ матери, Кадзуо видел ее или согбенной в поле, куда он пробирался тайком, потому что помещик ругался: «Тебе бы, Нака, все лодыря с ребенком гонять!», или неестественно прямой в окружении врача, никогда доселе в доме не появлявшегося, и соседей, которые неловко облачали неподвижное тело матери в единственное ее кимоно.

«Похороны матери запомнились мне прежде всего тем, что на них я впервые за шесть лет после рождения съел куриное яйцо и выпил молока, — написал Кадзуо Таока в своей книжке «Ямагути гуми». Автобиография третьего босса». — И еще врезался в сознание спор между двумя сестрами и братом, кому заботиться обо мне. У сестер — собственные семьи, брат жил у хозяев в городе, и для всех я был непосильной обузой».

Жизнь Кадзуо Таоки пошла бы, наверное, по иному руслу, если бы брат матери, портовый грузчик из города Кобэ, спьяну не сболтнул на поминках: «Мальчишка поедет со мной!»

Голод у чужих тяжелее голода дома. Эту истину Таока узнал в семье дяди, которая ненавидела и презирала Таоку. Нет горше унижения, чем быть бедным, — реальность, открывшаяся Таоке в школе. Сколько ни трудись, богатым не станешь, убедился Таока, когда с четырех часов утра и до начала занятий в школе разносил по домам газеты. Правда неизменно на стороне тех, кто наверху, тот, кто внизу, всегда виновен, вынес Таока из недолгого пребывания в цехе судостроительного завода «Кавасаки», откуда был изгнан за строптивость. И наконец, в «гондзо бэя», ночлежке, принадлежавшей маленькой тогда банде «Ямагути гуми» и служившей пристанищем портовым грузчикам, которых поденно нанимала банда, Таока постиг главную для себя заповедь: в обществе, в котором он живет, только сила и жестокость способны принести деньги, а вместе с ними — власть, независимость и счастье.

1930 год. Экономический кризис, начавшись в США, подмял Японию, словно асфальтовый каток. На треть упало промышленное производство, почти наполовину снизился внешнеторговый оборот, 3 млн. человек лишились работы. Чтобы второй каток — на сей раз забастовочной борьбы и крестьянских волнений — не раздавил окончательно социальную систему, правительство решило вдохнуть пар в котел экономики, усилив подготовку к войне, и выпустить пар из котла народного гнева, поощрив распространение зрелищ, которые, по расчетам правительства, должны были восполнить недостаток хлеба.

В Кобэ якудза открыли несколько сот игорных притонов. Во владении гангстеров оказались все новые кинозалы. В них пошли звуковые фильмы. Якудза выгнали из баров прежних хозяев и впустили туда экзотический американский джаз. Число публичных домов превысило число кинотеатров. Публичными домами управляли гангстеры. Но самое главное — найм грузчиков и строительных рабочих тоже превратился в безраздельную монополию якудза.

Сокрушая соперников, городом постепенно овладевала банда «Ямагути гуми». «Сердце мое замирало в восхищении и страхе, когда я видел на улице Нобору Ямагути — босса «Ямагути гуми», — написал Таока в «Автобиографии». — Босс был сама сила, сама уверенность в себе, он был само воплощение власти над людьми, чего я так исступленно жаждал». Жизнь в ночлежке подсказала Таоке, как обратить на себя внимание босса. Таока устроил шумный дебош во владениях самого Нобору Ямагути, и тот пришел, чтобы лично проучить «кусубори» — уличного хулигана. Но не тронул его.

— Это тебе дали прозвище Медведь? — спросил он, внимательно оглядывая, как бы прицениваясь, костистую, жилистую фигуру Таоки. Такую кличку Таока получил после того, как в драке выдавил пальцами глаза у противника.

— Я — Медведь, — ответил Таока, и, видно, столь неподдельные восторг и мольба сквозили в его взгляде, что Нобору Ямагути, обернувшись к стоявшему позади якудза, коротко проронил:

— Возьми пацана. Толк выйдет.

Быть «сансита» в доме гангстера оказалось ничуть не легче, чем находиться в семье дяди на положении ненавидимого всеми нахлебника. «Сансита» — низший разряд в табели о рангах у якудза. Подъем в пять утра. Уборка дома, тщательная, но бесшумная, потому что босс спит или после карт в игорном доме, или после пьяной оргии. Затем — бегом за покупками. Целый день — работа по дому, кто что прикажет, а приказывать могут все члены семьи якудза. Вечером — охрана босса. Холод ли, дождь, Таока — босиком, дешевое кимоно на голом теле. Глубокие трещины на руках, сбитые ноги, воспаленные от недосыпания глаза — обычный вид «сансита».

Мало беспрекословно слушаться босса, его жены, детей. Так «дэката» — следующую ступеньку гангстерской иерархии — не займешь. Надо угадывать желания хозяев, распознавать их настроение и вести себя в соответствии с ним. Не говорить лишнего. Не спрашивать о том, что знать не обязательно. Болтливость и любопытство гангстеры жестоко карают. Без напоминания и быстро следует схватывать карточные хитрости босса, сидя за его спиной в игорном притоне, перенимать манеру хозяина вести дела в порту и на стройке, изучать повадки хозяина, его мастерство владения мечом и ножом и, самое главное, проникаться жестокостью. Но здесь Таока был уже далеко не новичок; короткий и резкий удар пальцами в глаза — излюбленный прием Таоки — испытали на себе многие «баракэцу», портовая шпана.

Тяжесть обязанностей «сансита» окупалась, однако, сытостью, добротной крышей над головой, надежной защитой от внешнего недоброго мира и опасливым уважением, которое окружает в этом мире даже самого мелкого якудза. Годы спустя полиция, на основе длительного изучения истории, нравов и быта преступного подполья, придет к убийственному для буржуазного строя выводу: «Можно утверждать, что главная причина, побуждающая оставаться в преступном подполье, — удовлетворение существованием, которого не в состоянии дать нормальное общество». Надо полагать, полицейские аналитики приняли во внимание и опыт Кадзуо Таоки тоже.

В том же полицейском исследовании указано, что половина всех якудза, вступивших в банды до 1959 года, прошли в течение трех лет суровую школу «сансита». У остальных моральная и профессиональная подготовка была короче. Ее результаты отразились в такой статистике: две трети якудза считают, что для получения больших денег годятся любые способы, 75 процентов гангстеров не останавливаются перед преступлением ради интересов банды. Когда у известного криминолога Канэхиро Хосино поинтересовались, почему, судя по этим цифрам, гангстерское воспитание оказывается более эффективным, чем школьное, криминолог нанес, хотел он того или нет, еще один удар по буржуазному обществу. «Сансита» не сталкиваются с лицемерием», — сказал ученый.