М. С. - Страница 259

Нет, иной была её красота, красота просто доброго к людям человека. Наверное, доброта так влияла на внешность. Ибо она была очень похожа на мать, но ту лучший друг не назвал бы красавицей.

Но было у неё то обострённое чувство справедливости, которое Саргон помнил у той девочки, которая сначала была его дочерью. И только потом стала М. С…

''Игла' — кратко сказала про неё М. С. в узком кругу. Пожалуй, это так и было.

Иглой называли возвышающуюся в одном из самых старых грэдских городов ещё более старую стальную колонну метров тридцати высотой. Она очень древняя. И стояла на этом месте ещё до того, как пришли грэды. И те, кто жили здесь до них, тоже говорили, что она очень древняя. Она круглой формы. И довольно тонкая. И не имеет никаких украшений. И сужается к верху, заканчиваясь остриём. Идёт дождь или снег. Проносятся ураганы. Текут века, гремят войны, сменяются народы. А она всё стоит. Она, холодная и прямая игла. Проходят столетия. Но всё так же она блестит. Не берёт её ржавчина. И никогда не попадают в неё молнии. И давно она уже стала символом чего-то неизменного, Гордого и непоколебимого. Того, над чем не властны никакие бури. И того, что было и будет всегда. Масса легенд сложена про Иглу. Масса. И в легендах гордость, и ярость, и даже любовь. Только счастья в них не бывало никогда.

В старину перед иглой давали клятвы. Сейчас к ней приходят молодожёны. А она всё стоит. И почему-то многим кажется, что смотрит она на тебя. И видит насквозь.

А люди не забывают Марину. И всегда у памятника лежат живые цветы. И приносят их люди, которые никогда не знали её. И к могиле бывает приезжают люди после свадьбы. И это уже успело стать традицией.

Вернее, там находится основанный вскоре после войны мемориал. Той страшной зимой появились в этом месте первые могилы. Потом были и другие. Мемориал павших бойцов, так неофициально называют этот бывший детский парк. Много там лежит достойных людей. Но почему-то больше всего цветов в любое время года на могиле Марины. Её любят даже мёртвой. И помнят. Почему? М. С., её мать, этого понять не может. Не слишком-то она хорошо её понимала. Может, и смогла бы объяснить причину этой любви Бестия. Но и её самой давно уже нет на свете. И лежит она недалеко от Марины.

Не может М. С. понять, почему люди не забывают Марину. Совсем недолго она прожила на свете. И почти ничего не успела сделать. Может, просто помнят, о том, что ушло из этого мира что-то прекрасное. А что в ней было такое особенное? Душа, душа ведь у неё не такова, как у всех вас. Она просто намного лучше почти всех людей. А люди запоминают про тех, кто светлее тебя. Надо человеку видеть в мире что-то прекрасное. Не может он жить без этого. А скоты о двух ногах наоборот пытаются втоптать всё светлое в грязь. Её ведь запомнили просто потому что она была. Не успела она совершить ничего. Хотя была храброй. И гордой. И честной. Но таких не очень мало. Но она была Мариной Саргон. Этим сказано всё. И одновременно ничего этим не сказано.

Стройна она была. Красива и изящна, несмотря на маленький рост. Её почти никто не помнил ребёнком. Уже в четырнадцать лет казалась почти взрослой. Да взрослой и была по сути дела. Маленькая Марина Саргон, дочь но не в коей мере не копия своей матери, легендарной М. С…

Хьюг её любит. Даже теперь. М. С. это прекрасно знает. Марина не особенно посвящала её в тонкости их взаимоотношений. Но инициатива разрыва исходила именно от Марины. Это точно. Чужая душа потёмки. У них ведь могли быть дети… А Хьюг так и не женился. И стал тем, кем стал. А Марину до сих пор он не забыл. Он и сейчас её любит. А столько лет прошло! Оказывается, и так на свете бывает. А она ведь под конец обошлась с ним довольно жестоко. Но это было их дело. А помнит ли он себя молодым? Когда он был не таким. Когда ещё была Марина. И уже подрастала Дина. Вернуть бы прошлое хоть на миг. Нет! Мига мало, хотя бы на несколько часов… А что теперь думать о пустом? Ничего уже нельзя вернуть. Но всё же, всё же…

Всё, каждый миг рядом с ней, гордой Мариной-Елизаветой Саргон он помнит. И никогда уже не забудет. Ни её, не всего с ней хоть как-то связанного. Ибо какой-то отсвет, какая-то частичка её души остались на всём, чего она касалась. Да и даже там, где просто проходила. Навеки прекрасным осталось всё то, чего ты касалась.

Марина-Елизавета Саргон. Первая и единственная любовь человека, ставшего чудовищем. И не забывшего тебя. Когда-то готового на смерть ради тебя пойти. И настолько пережившего тебя. Злая судьба. Они созданы были друга для друга. И прекрасно смотрелись рядом.

Гордая Марина-Елизавета. И непонятый тобой человек. Так и не разлюбивший тебя. Он верен твоей памяти, так же как был бы верен тебе.

Видимо, последний рыцарь этого мира. А ведь о ком-то подобном и мечтала. И не разглядела, когда был рядом. Показалось тебе… Да какая разница, что тебе показалась, гордая Марина-Елизавета. Слишком холодной и жестокой бывала ты временами. Не упрёк это. Черта твоя. И лёд застилал твой взгляд. А через него всё видится не так, как на самом деле. В холодном месяце ты родилась. И трудно было снежной принцессе быть теплой. Но ты это умела.

Отталкивала его. А он всё равно приходил. И мечтал услышать твой зов, гордая Марина-Елизавета. Но зов так и не раздался. А он словно до сих пор ждёт. И спит. И только тебе по силам было пробудить то, чему уже никогда не проснуться.

Человек стал машиной. А могло быть иначе. Человек-то тоже со странностями. Намекал, а следовало кричать. Думали об одном и том же. И не могли облечь мысли в понятную другому форму. Не могли.

И что теперь?

Осталось одно — помнить.

Благодаря тебе обрёл любовь живший только ненавистью человек. Увидел, насколько же всё-таки прекрасен этот мир. Ибо в нём была ТЫ. И стал человек иным. И увидел свет. Твой свет. Свет в тебе. И ярче всех солнц горел для него этот свет.

И только память осталось о этом свете. Таком прекрасном! И согревающим и мертвящем одновременно. И пробуждающем и убивающем. Но всё равно, таким неотразимо прекрасном был твой свет.

И последний рыцарь тебя никогда не забудет.

Пока он жив, будет жить твой образ в его сердце.

Пока он жив…

М. С. возлежит всё в том же кресле, и в той же позе, что и вчера. Саргон обратил внимание только на злорадно-довольную физиономию. И то, что смотрит с гораздо более ядовитым прищуром, чем обычно.

— С добрым утром. Твои гвардейцы взбунтовались.

Вроде как вместо утреннего душа. Холодненького, можно даже сказать, с ледком.

— Что?!

— Что слышал, стрельбы пока нет, но казарма оцеплена. Моими спецназовцами. Так что, делай выводы и дуй туда разбираться, а то уж у меня руки чешутся из твоих дармоедов окрошку состряпать. Пока. — она помахала рукой.

Ничего не оставалось делать, как развернуться и уйти.

По дороге до казарм выяснил следующие: с утра пораньше 'гвардейцы' выгнали несколько своих офицеров. По просьбе императора ему предоставили список. Он прочёл, и удивился, ибо про всех перечисленных в нём он знал, что их авторитет в гвардии равен почти нулю с переходом в область отрицательных чисел. Заявлено было, что их обратно уже не пустят, потом гвардейцы затребовали несколько бочек стандартной зелёной краски и аппаратуру для покрасочных работ.

Ничего не дали, и выставили оцепление. Подъезжая к казарме, Саргон заметил в одном из скверов разворачивающуюся на огневую позицию батарею тяжёлых миномётов. Разворачивались они мастерски. Чувствовалась, что это настоящая кадровая часть. И не 'гвардейцам' в случае чего, с ними тягаться. А ящики-то вовсе не с учебными минами…

Похоже, гвардия влипла. И влипла по крупному. Прославились, нечего сказать. Впрочем, непосредственно оцепление состояло пока из солдат без оружия, правда, со щитами и резиновыми дубинками. Картину дополняют несколько пожарных машин с навешанными на лобовые стёкла решётками. В стороне можно заметить и санитарные.

К счастью, к агрессивным действиям ещё никто не перешёл.