M/F - Страница 44

— Редко нам выпадает такая радость.

— Действительно, крайне редко, — перебил его доктор Фонанта с довольной миной, — только не вам выпадает, а мне. Это ваш первый приезд на остров, где я устроил себе основной постоянный дом. Первый и, вероятно, последний. Расходы на транспортировку, как вы, наверное, уже догадались, значительно превосходят любую возможную прибыль. Но благодаря вашему здесь появлению случилось одно знаменательное и счастливое событие, чему я рад безмерно. Прошу прошения, что опоздал на саму церемонию, но у меня были дела, не терпящие отлагательств. Также я стал свидетелем одного странного и печального происшествия. Человек, покушавшийся на жизнь его превосходительства, публично высказал сожаление, что ему так и не удалось совершить поступок, который следовало бы именовать не только убийством, но еще и богохульством. Полиция, действуя на основании полученных сведений, прибыла к дому этого человека, а это на площади Наттерманна, место весьма многолюдное, а он уже ждал на пороге с оружием в руках, предупрежденный об их появлении воем сирен. Он громогласно заявил о своем недовольстве жизнью в целом и, в частности, организацией жизни в этой республике, а потом выстрелил в никуда, а полицейские решили, что — в них. Они занервничали — и их можно понять — и открыли ответный огонь; человек рухнул на собственном крыльце, нашпигованный пулями. Это был весьма уважаемый человек, которого почитали за добропорядочность и ученость, а также жалели за жестокие увечья, которые он получил в материнской утробе в результате поистине несчастливого зачатия. Для многих явилось большим потрясением, что такой человек способен даже задуматься об убийстве, пусть он и не смог его осуществить. Звали его доктор Гонзи. Мистер Дункель, насколько я знаю, вел с ним деловые переговоры, но всем остальным, здесь присутствующим, он вряд ли известен.

Доктор Фонанта вновь улыбнулся всем сразу, ни единым жестом не обозначив своей осведомленности о той роли, которую мы с Катериной — а фактически я один — сыграли в трагическом и бесславном конце доктора Гонзи. Я мысленно склонил голову, всерьез благодарный судьбе за его счастливое освобождение, а потом дал себе волю тихо порадоваться тому, что и мое собственное освобождение уже не за горами. Где-то в воображаемом углу манежа, прячась за спинами старших, юный слоновий ассенизатор по-прежнему слушал свое портативное радио. Я представил, что там уже сообщают новости, на каститском.

Катерина сказала:

— Мисс Эммет, как мисс Эм…

— Ей уже лучше, моя дорогая, как вы сами, надеюсь, увидите в скором времени.

Я сказал:

— Нам с моей молодой женой, не пора ли нам, типа, возлечь на супружеское, так сказать, ложе?

Фраза, несмотря на тмезис, прозвучала слишком литературно для бедного Лльва, так что я сопроводил ее нарочито похабным движением таза и скабрезной ухмылкой и для надежности еще состроил дикарскую зулусскую рожу. Доктор Фонанта сказал с радостным сожалением:

— Ах, дорогие мои новобрачные — я уже с ними знаком, леди и джентльмены, и спешу вас уверить, что оба они обладают массой положительных качеств, — нам еще необходимо исполнить определенные брачные церемонии, как того требует традиция цирковых свадеб. Во-первых, надо спеть эпиталаму. Кстати, у меня есть одно стихотворение, весьма подходящее к случаю, собственно, по случаю и написанное, и его написание, признаться, послужило одной из причин моего опоздания. Не стесняйтесь, звените бокалами, ибо хоть я и слаб, но по этому случаю голос мой будет крепок и громок.

Да уж, крепок и громок, ей-богу. Доктор Фонанта достал из внутреннего кармана листок с отпечатанным на машинке текстом, а потом, видимо, включил потайной микрофон — если судить по тому, как гремел его голос. Пока честная компания в замешательстве выпивала, он продекламировал по-английски с французским прононсом:

Я не выдержал. Вскричал своим собственным голосом:

— О Боже, и вам еще хватает наглости пренебрежительно отзываться о гении Сиба Легеру…

Реакция собравшихся была неоднозначной. Большинство, похоже, решило, что я разыгрываю грубый и безвкусный номер, кто-то взглянул на меня новым прищуренным взглядом, а кто-то не так хорошо знал английский, чтобы уловить какую-то разницу между этим моим восклицанием и обычной похабщиной Лльва. Царица Птиц не выдала вообще ничего. Доктор Фонанта добродушно проговорил:

— Отлично, мой мальчик, не будем читать постельных стихов. А лучше ляжем в постель. Вернее, вы ляжете.

Он кивнул руководителю оркестра, который давно уже снял свой лягушачий жакет и был явно под мухой. Оркестрант пожал плечами, махнул рукой музыкантам, и те снова грянули свой странный свадебный марш. Доктор Фонанта громогласно объявил:

— Несите молодых в спальню, где в блаженстве свершится их брак.

Меня тут же с легкостью подхватил на руки какой-то крепкий, изрядно мускулистый коротышка, который, все всяких сомнений, проделывал подобные вещи профессионально. Но это, как и слоновий танец, слишком уж отдавало работой. К силачу присоединились еще какие-то мужики, меня достаточно грубо подняли и понесли, как бревно, прочь с манежа. Катерину несли более аккуратно, даже с сочувствием, силами всей женской части цирковой труппы, за исключением Адерин. Ее нигде не было видно, она исчезла с птичьей внезапностью. Когда мы были уже на выходе из шатра, вдруг появился Великолепный Вертитто, державший в руке одного из целлулоидных пупсов со свадебного торта. Оскалившись в зловещей ухмылке, он достал из кармана зажигалку и поджег пупса, тот сгорел за считанные секунды.

Я сказал:

— А вдруг не ту куклу взял, макаронник говенный. Мозгов-то нет.

Огни фейерверка над городом с грохотом раздирали плотную парчу ночного воздуха. Доктор Фонанта, которого Умберто вывез на улицу, отметил счастливое совпадение: мол, у нас тут свадьба, а у них там праздник, и вспышки, и искры, и сверкающие следы в небе, но самое главное — шум и гам.

Он сказал:

— Будем считать это традиционной шуточной серенадой в честь новобрачных. А теперь, леди и джентльмены, рысью их.

Те, кто нес нас Катериной, припустили бегом, при этом нас ощутимо потряхивало, и каждую встряску Катерина отзывалась слабым «ох». На стоянке для трейлеров наши носильщики остановились у входа в синий жилой фургон класса люкс, около двух с половиной метров в высоту и шести метров в длину. Дункель, который плелся позади всех с подавленным видом (может быть, из-за серьезного faux pas с покойным доктором Гонзи, последствия которого, как ему наконец открылось, могли бы быть очень печальными), теперь вышел вперед. Достал ключ, отпер дверь и включил свет.

Доктор Фонанта сказал:

— А теперь, милые дамы, будьте добры, помогите невесте подготовиться к радостному вступлению в супружество.

Хихикающие дамы поставили Катерину на ноги — ее слабые охи сменились теперь более резкими нет, нет, нет — и затолкали ее внутрь, в смутную перспективу неги и сумрака. Потом дверь закрылась, и я остался с мужчинами, которые швырнули меня на землю точно так же, как однажды у меня на глазах обезьянка отшвырнула щенка, украденного у матери, — поддерживающие руки утрачивают интерес, передают ношу воздуху, удар, жалобный визг. Я поднялся, отряхнул костюм Лльва и обнаружил, что Умберто протягивает мне выпивку в серебряной фляжке.

— Нет, на хрен, на хрен, — сказал ему я. — Мне уже хватит.

— U trink.

Ничего не поделаешь, пришлось пить. Оказалось, что все в порядке: шерри-бренди с каким-то легким металлическим привкусом, — но я и вправду уже был пьян. Потому что мне надо было напиться.