М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество - Страница 70

Уехав на лето 1863 года в Витенево, Салтыков написал там кроме интересной публицистической статьи «В деревне», еще и большое полухудожественное, полупублицистическое произведение, задуманное как начало большого цикла. Озаглавил он его «Как кому угодно», с подзаголовком «Рассказы, сцены, размышления и афоризмы» и с обычной под его художественными произведениями подписью «Н. Щедрин». Подзаголовок совершенно ясно говорит о том, что задумана была целая серия рассказов; об этом же говорит и следующее примечание к заглавию: «Сочинению этому должны предшествовать два письма, которые, быть может, и появятся впоследствии». Они не появились, как не появились и другие рассказы и сцены из этой задуманной серии.

Произведение это состоит из трех частей, первой из которых является «Слово к читателю». В этом слове сатирик ставит тему о «долге», об «алтарях» и о «краеугольных камнях» общества. «Всякое общество имеет свои алтари, свои краеугольные камни, около которых группируются, на которые устремляют свои взоры», — говорит сатирик, и в виде примера такого краеугольного камня берет семью. Рассказу об этом «алтаре» общества и посвящен второй очерк, носящий заглавие «Семейное счастье». В очерке этом мы уже имеем первый черновой набросок к будущим «Господам Головлевым» и к их семейной истории; Марья Петровна Боловитинова этого очерка совершенно совпадает с Ариной Петровной Головлевой, три сына ее — соответствуют трем молодым Головлевым, при чем даже черты будущего «Иудушки» уже явно намечены в Сеничке, хотя последний и отличается от Иудушки своей неудачливостью в достижении маменькиной любви. В своем месте, говоря о «Господах Головлевых», мы еще будем иметь случай убедиться в автобиографичности ряда описаний Салтыковым этой семьи своей матери; здесь укажу только, что именно в это время середины шестидесятых годов у Салтыкова с матерью были особенно обострены отношения. В начале 1865 года он, например, писал Анненкову, что снова поступил на службу, «потому что милая моя родительница засеквестровала все доходы с моего имения, и я решительно оставлен теперь на произвол судеб и министерства финансов» [199]. Автобиографичность рисунка семьи в «Семейном счастьи» Салтыков постарался затушевать тем обстоятельством, что нелюбимому сыну Сеничке, почти генералу и вицегубернатору (т. е. самому, себе), он придал черты будущего Иудушки Головлева, основой для портрета которого послужил брат Салтыкова Дмитрий. Так или иначе, но темой рассказа был распад семьи; тема эта легла впоследствии в основу громадного цикла «Благонамеренных речей», — и неудивительно поэтому, что Салтыков включил «Семейное счастье» в отдельное издание именно этого своего цикла (1876 г.), не перепечатывая никогда очерка «Как кому угодно» целиком.

Третья часть этого очерка озаглавлена «Размышления» и подводит итоги рассказу «Семейное счастье». В рассказе этом перед читателем прошел глубокий распад семьи, признание долга в теории, забвение его на практике. Марья Петровна — недостойная мать, — говорит Салтыков, — Сеничка, Митенька, Феденька — недостойные сыновья; «а между тем спросите у Марьи Петровны или у самого Сенички: что такое союз семейственный?.. Сеничка скажет: семейственный союз — это зерно союза гражданского, это алтарь, это краеугольный камень… Но если алтарь, так и служи же ему! Если это краеугольный камень, так и наблюдай же за его неприкосновенностью! Ясно ли?». И сатирик еще больше поясняет это положение рассказами про три «семейные союза», заключающими весь очерк и иллюстрирующими на резких примерах разложение семьи.

Ко всем этим темам Салтыков вплотную подошел лишь десятилетнем позднее, в цикле «Благонамеренных речей»; но уже здесь перед нами ясно и твердо поставлен вопрос, означающий собой первый подход Салтыкова к темам глубокого социального значения. До этого времени он писал картины губернских очерков, был родоначальником обличительной литературы, рисовал типы умирающих в эпоху реформы людей, боролся с враждебными общественными течениями, обобщал свои выводы в широко задуманном, но цельно неосуществленном глуповском цикле; здесь впервые он подошел к одному из трех китов социального устройства — и устройства не только дореформенного. Тремя китами современного ему общества Салтыков считал семью, собственность и государство; когдато они были прогрессивными явлениями и «идеалами», но теперь пришли к разложению и к распаду. Мысль эту Салтыков ясно осознал лишь десятилетием позднее и выразил ее в «Благонамеренных речах»; первый подход к ней мы имеем именно в этом очерке «Как кому угодно» и в центральном его рассказе «Семейном счастьи». Впервые здесь речь идет не о тех или иных недостатках общественного строя, а о том, что самые основания его прогнили. В таком выводе заключается самая большая внутренняя революционность, которой Салтыков обладал постольку же, поскольку был чужд революционности внешней. В дальнейшем мы будем следить за этими тяжелыми ударами, которые сатира Салтыкова наносила «краеугольным камням», вскрывая их расшатанность и распад в современном ему обществе [200].

В заключение перехожу к четырем очеркам, тесно связанным между собою и по темам, и по заглавиям. Это — рассказы «Прощаюсь, ангел мой, с тобою!» (1863 г., № 9), «Здравствуй, милая, хорошая моя!» (1864 г., No I), в подзаголовках которых стояло «Провинциальный романс в действии», — и затем «На заре ты ее не буди» (1864 г., № 3) и «Она еще едва умеет лепетать» (1864 г., № 8), в подзаголовке помеченных просто как «Романс». Из одного этого видно, что Салтыков задумал тогда целую серию таких «романсов», о чем, впрочем, и сам он подробно говорит в заключении второго из них. Все эти романсы в то время были очень популярны; как известно, «Здравствуй, милая, хорошая моя!» — народная песня, «Прощаюсь, ангел мой, с тобою» — популярный романс начала XIX века, «На заре ты ее не буди» и «Она еще едва умеет лепетать» — романсы на слова Фета и Майкова (1842 и 1857 гг.). Таких «романсов» Салтыков собирался написать целый цикл, посвятив их деяниям послереформенных провинциальных губернаторов, которых он лишь через несколько лет окрестил помпадурами. Первый рассказ посвящен увольнению старого губернатора еще дореформенного типа; три остальных — деяниям нового губернатора, Феденьки Кротикова, в окончательном тексте переименованного в Козелкова; о причинах такой замены еще будет сказано при разборе цикла «Помпадуров и помпадурш», так как все эти четыре «романса» и послужили первой основой этого знаменитого впоследствии цикла.

Второй из этих «романсов» Салтыков закончил кратким послесловием, в котором говорил о плане всего задуманного цикла этих «романсов». Это послесловие в две страницы представляет большой интерес, особенно если иметь в виду; что Салтыков изъял его из текста отдельного издания «Помпадуров и помпадурш» и что оно поэтому остается совершенно неизвестным читателям его собрания сочинений. На этих заключительных страницах Салтыков объясняет читателям, почему он задумал этот «романсный» цикл и какие цели он преследует. Иронически сообщает он, что в былые времена (т. е. во времена «Губернских очерков») он имел покушения «на создание какойто художественной картины…. но увидев тщету их, тотчас же отложил попечение», обратившись к более скромной, хотя и довольно полезной роли этнографа и монографиста, и ие пытаясь соперничать с Тургеневым, Писемским, Гончаровым, Авдеевым и Григоровичем. Достаточно знать ироническое отношение Салтыкова к беллетристике Григоровича и Авдеева, чтобы оценить всю ядовитость этих скромных признаний сатирика. Он заявляет, что «просто хотел написать для начинающих администраторов несколько кратких наглядных руководств, которые могли бы послужить руководящею нитью для их неопытности», выбрав на первый раз два момента (в двух первых «романсах») — «прощание и вступление на скользкий административный путь». «Это для меня рамка, которую я впоследствии обязываюсь наполнить», — прибавлял сатирик, сообщая читателям «по секрету», что у него «уже готово еще одно подобное же руководство», под названием: «Я все еще его, безумная, люблю», и что этот рассказ он непременно напечатает в журнале «при самой первой возможности». Мы увидим впоследствии, что возможность эта представилась только через четыре года, когда на страницах уже не «Современника», а «Отечественных Записок» Салтыков напечатал свой знаменитый очерк «Старая помпадурша». Замечу кстати, что в очерке «Она еще едва умеет лепетать» имеется намек еще на один «романс», в котором должна была излагаться дальнейшая судьба губернатора Костикова; романс этот должен был носить название: