Лживые боги - Страница 70

Торгаддон с угрожающим видом шагнул к Эребу:

– Я же сказал тебе помолчать!

Он отвернулся от Эреба, но выражение лиц его братьев привело Торгаддона в отчаяние. Они приняли решение бросить Гарвеля Локена на съедение волкам!

– Мал, неужели ты всерьез говоришь об этом? – возмутился Торгаддон. – Эзекиль? Хорус? Неужели вы готовы предать своего брата по Морнивалю?

– Он же предает нас, позволяя этому летописцу распространять лживые стихи, – сказал Аксиманд.

– Нет, я на это не пойду, – решительно сказал Торгаддон.

– Ты должен, – настаивал Аксиманд. – Только если ты, Эзекиль и я поклянемся, что именно Локен устроил побоище на палубе, Варварус будет считать его виновником смертей.

– Так вот что вы задумали? – произнес Торгаддон. – Решили убить двух зайцев одним выстрелом? Сделать Гарвеля козлом отпущения, и тогда можно будет свободно избавиться от Каркази. Да как вы могли до такого додуматься? Воитель никогда не одобрит этого.

– Ты высказался весьма откровенно, – сказал Таргост. – Только ты ошибаешься насчет согласия Воителя. Это было его предложение.

– Нет! – закричал Торгаддон. – Он никогда бы…

– Тарик, другого пути нет, – прервал его Малогарст. – Под угрозой оказался весь Легион.

Поняв, что они уже предали друга, Торгаддон ощутил, как внутри него что-то умерло. Сердце разрывалось в выборе между Локеном и Сынами Хоруса, но едва Торгаддон осознал необходимость выбора, он уже знал, что должен делать.

Он решительно вытащил свой клинок из ножен.

– Если для спасения Легиона требуется пойти на предательство и убийство, значит, Легион не достоин спасения! Гарвель Локен – наш брат, неужели вы сможете предать его бесчестию? Я плюю на вас за одну только мысль об этом.

В зале раздались изумленные вздохи, а затем в адрес Торгаддона полетели гневные выкрики.

– Тарик, подумай хорошенько, – предупредил его Малогарст. – Ты или с нами, или против нас.

Торгаддон сунул руку под накидку и швырнул к ногам Малогарста небольшую серебряную вещицу. В свете свечей блеснул медальон ложи.

– Значит, я против вас, – сказал Торгаддон.

Петронелла, сидя за секретером, заполняла страницу за страницей своим тонким почерком, почти не оставляя пробелов между строчками. Ее волосы рассыпались по плечам свободными локонами. Цвет лица свидетельствовал о том, что она уже многие месяцы не переступала порога своей комнаты и давным-давно не видела дневного света.

Результатом долгих месяцев, проведенных в роскошной каюте, стала стопка исписанной бумаги, но помещение при этом несколько утратило свое былое великолепие. Постель уже давно не застилалась, а одежда в беспорядке валялась там, где Петронелла раздевалась перед тем, как отправиться спать.

Горничная Бабетта изо всех сил старалась хоть ненадолго отвлечь госпожу от работы, но Петронелла ее не слушала. Надо было записать все до последнего слова, до самой мельчайшей детали. Даже если откровения не были предсмертной исповедью Хоруса, Петронелла знала, что все это должно быть записано, поскольку рассказ содержал его самые сокровенные мысли. Она стала обладательницей информации, о которой никто раньше даже не подозревал, секретов, не выходивших на свет со дня начала Великого Крестового Похода, и фактов, от которых Империум содрогнется до самых основ.

Только однажды за все время путешествия ей пришла в голову мысль, что все эти факты, возможно, лучше оставить в тайне, но она была палатиной Дома Карпинус, и такие вопросы не могли ее беспокоить. Значение имели только знание и истина, а правильно ли она поступила, пусть судят будущие поколения.

Иногда всплывали смутные воспоминания о том, что она, будучи сильно пьяной, в неопрятном баре рассказала все эти ужасные вещи какому-то поэту, но Петронелла абсолютно не могла припомнить, что между ними произошло. Незнакомец больше не искал с ней встречи, так что она могла предполагать, что он не пытался ее соблазнить или это ему не удалось. Все это несущественно. Сразу после начала войны с технократией Петронелла заперлась в своей каюте и постепенно опустошала все до единой ячейки памяти в своей голове, чтобы не пропустить ни одного оборота, ни одного слова, сказанного Воителем.

Объем уже изложенного материала был слишком велик, и Петронелла сознавала это, но решила не обращать внимания на количество страниц. Ее материал слишком важен, чтобы укладывать в общепринятые размеры одной книги. Петронелла была намерена писать столько, сколько потребуется, вот только… ей чего-то недостает.

Проходили недели, потом месяцы, и гнетущее ощущение, что повествование не складывается, из смутного подозрения переросло в уверенность, и лишь недавно она поняла, чего не хватает: описания окружающей обстановки.

У нее имелся только рассказ Воителя, но не было рамки, куда его вставить, а без этого факты теряли смысл. Поняв, что ей требуется, Петронелла стала при каждой возможности искать общества Астартес и здесь впервые столкнулась с препятствиями.

Никто не хотел с ней разговаривать.

Едва только объекты ее внимания узнавали, что ей нужно и кто она такая, как сразу же замолкали и отказывались продолжать разговор, покидая ее общество под любым, иногда откровенно вымышленным предлогом.

Куда бы она ни обращалась, везде натыкалась на стену молчания, и, несмотря на неоднократные просьбы о встрече с Воителем для очередного интервью, он ее не принимал. Каждое прошение об аудиенции возвращалось с отказом, и Петронелла стала сомневаться, что найдет способ закончить свое повествование.

Блестящая идея, как выбраться из этого тупика, посетила ее только накануне, после очередной унизительной неудачи. После боев на Давине Маггард довольно быстро поправился, и Петронелла заметила появившуюся в его манерах уверенность и даже развязность. И еще она заметила, что на корабле к нему относились с большим уважением, чем к ней самой. Безусловно, такое положение вещей было невыносимым, несмотря на тот факт, что его энергичность приписывали влиянию хозяйки, и это даже забавляло Петронеллу.

Как-то раз Петронелла уныло брела по верхней палубе к своей каюте, и встретившийся воин Астартес в знак уважения кивнул, проходя мимо. Она заставила себя ответить на приветствие, но вдруг поняла, что его внимание было обращено не на нее, а на Маггарда. Свиток на плече Астартес был отмечен знаком зеленого полумесяца, что говорило о его заслугах в сражениях на Давине, а, следовательно, ему наверняка были известны и боевые подвиги ее охранника.

Волна возмущения захлестнула ее, но, прежде чем она дала выход своему гневу, в голове начала формироваться идея, и Петронелла поспешно вернулась в каюту.

– Все совершенно ясно, – заговорила она, остановив Маггарда посреди комнаты. – И как это я не подумала об этом раньше!

На лице Маггарда появилось озадаченное выражение, а она, подойдя ближе, похлопала рукой по его рельефному нагруднику. Петронелла заметила овладевшее им смущение, но не отступила, зная, что охранник ничего не может сделать в страхе перед неизбежным наказанием в случае неподчинения.

– Все из-за того, что я женщина, – сказала она. – Я не принадлежу к их маленькому клубу!

Она зашла сзади и, приподнявшись на цыпочки, положила руки ему на плечи.

– Я не воин. Я никогда никого не убивала, по крайней мере, собственными руками, а они уважают только одно: убийство. Ты ведь убивал людей, Маггард?

Он коротко кивнул.

– Много?

Маггард снова кивнул, и она рассмеялась.

– Я уверена, им это уже известно. Ты не можешь говорить, чтобы похвастаться своими подвигами, но Астартес о них известно. Даже те, кто не был на Давине, все равно признают в тебе убийцу.

Маггард беспокойно облизнул губы и отвел свои золотистые глаза.

– Я хочу, чтобы ты вошел в их круг, – сказала она. – Пусть они к тебе привыкнут. Принимай участие в их ежедневных ритуалах. Узнай о них все, что сможешь, и каждый день при помощи мнемопера мы будем расшифровывать то, что станет тебе известно. Ты немой, значит, они будут считать тебя простаком. Вот и хорошо. В присутствии болвана они будут держаться свободнее.