Льются слова, утекая в песок...(СИ) - Страница 70
…А после воспоминания растворились в пустоте и покинули её тело вместе с жизнью.
========== Эпилог ==========
- Глеб, хватит тратить время на всякую ерунду! - возмутилась девушка. - Ты поможешь мне когда-нибудь, или я опять должна сделать всё сама? Глеб!
- Да иду, иду! - Бейбарсов недовольно оторвался от экрана ноутбука. - Что надо сделать? Таня, мне завтра сдавать роман…
Она недовольно фыркнула. Быть женой писателя - это кошмар. Быть женой писателя, который ещё и в прошлом отнюдь не гумманитарий - это ещё хуже. Она даже открывать его книги опасалась, не зная, что встретит там на следующий раз - кровожадную Русалочку, утащившую в свои сети коварного принца, королеву и маршала, умерших в одно мгновение от яда, когда узрели истинную любовь, убийцу и его несостоявшуюся жертву или, может быть, Рапунцель с ядовитыми косами кровавого цвета.
Так или иначе, за это платили деньги - и немалые, потому девушка и не ругалась обычно на мужа. Но ведь у них в доме генеральная уборка, а она не могла забраться так высоко, в своём-то положении!
- Ну куда ты полезла? - возмутился он, снимая супругу со стола. - Восьмой месяц, Таня! Восьмой месяц! Ты подумала своей головой, - он шутливо щёлкнул её по лбу, притягивая к себе, - о том, что наш будущий ребёнок может не оценить страсть к верхолазанью своей любимой мамочки?
- Повешай мне шторы! Я не собираюсь встречать ребёнка в грязном доме без штор!
- Этот дом не может быть грязным, он ведь новый! - возмутился Глеб. - И только вчера мы вызывали какую-то дамочку из клининговой компании, чтобы ты не надрывалась. А ты перемываешь за нею полы, зачем?!
- Потому что она больше старалась тебя соблазнить, чем тут убрать, - отмахнулась Таня. - И вообще, не перечь жене, делай то, что велено!
Глеб рассмеялся. Повешать шторы было не так уж и трудно - в конце концов, потолки у них не самые высокие на свете. Правда, пришлось всё равно залезать на табурет, но всё лучше, чем жена, прыгающая по подоконникам на восьмом месяце беременности.
…Её взгляд устремился куда-то в окно, такой мечтательный, будто бы заместо обыкновенных просторов частного сектора она видела там что-то без конца волшебное.
- Знаешь, - вздохнула она, - мне иногда кажется, что всё, о чём ты пишешь - чистая правда. Что когда-то давно я летала на огромном контрабасе в небесах, а ты колдовал и выпрыгивал из своей старой-старой ступы…
- Таня, ты музыкант, а не ведьма, запомни это, - он спрыгнул с табурета и вновь обнял жену за талию, утыкаясь носом в её кудрявые рыжие волосы. - И мы уже пришли к выводу, что всё это нравится нам куда больше, чем мои выдуманные истории в моих же книгах.
- Знаешь, сколько людей хотели бы оказаться в мире твоих книг?
- Это ж каких? - хмыкнул Глеб. - В той, где сумасшедший убивает синеглазых блондинок? Или в той, где кровавая Рапунцель порталы в старые миры открывает, чтобы себя саму убить, но не решается? Боги, госпожа Гроттер, да туда никто и ногой не ступит!
Они рассмеялись - оба и почти одновременно, - а после Таня вновь мечтательно посмотрела туда, в далёкое, неизвестное небо. Какие контрабасы, какие чары, если она боялась даже летать на самолётах! Конечно, это не одно и то же, там ты не зависишь от себя самого, и если б она была ведьмой…
Но Гроттер не была ведьмой. И рисковой тоже никогда не была. И вообще, вышла бы замуж, наверное, на своего коллегу-скрипача, что её звал, если б однажды не узрела Бейбарсова, наигрывавшего на гитаре и напевавшего странную, волшебную песню.
Она помнила, как подошла к нему - у него был приятный бархатистый голос, и пальцы так умело перебирали струны, что она аж позавидовала - пусть за плечами и пятнадцать лет учёбы, а после - уже пять или шесть профессиональной карьеры. Контрабасистка - неудобный инструмент едва-едва несла.
Он заметил - понравилась, наверное, - и предложил помочь. Донести эту жуткую махину до дома - почему б и нет?
Она тогда выспрашивала, откуда песня, где научился так играть - кем работает. Тогда он ещё не был писателем; тогда он мог сотворить разве что какую-то научную статью у себя в университете. А напевал - потому что статьи публиковать дорого, а за выступления платят больше, куда больше, чем он способен заработать в своём альма-матер.
А потом как-то закрутилось, завертелось - он заходил за нею с работы, носил её тяжеленный контрабас и слушал её выступления, ни одного не пропустил. Билеты были дорогими, розы - алые, - тоже, но он так и оставался самым верным её слушателем, будто бы студенческая бедность его миновала.
Он, наверное, работал безумно много - но она не входила в список тех, кому обязательно следовало об этом знать. Проблемы с деньгами на неё не переносились, равно как и всё остальное; он умудрялся создавать какую-то смутную атмосферу абсолютного спокойствия вокруг неё.
Разумеется, Таня была не из тех девушек, от которых надо скрывать все проблемы, ибо они “созданы исключительно для любви”. Нет, она умела бороться и побеждать, да и проигрывать тоже умела, она умела работать и умела переживать трудные дни. Просто ему казалось, что омрачать её счастье не стоит, вот и всё. Он берёг её - а она умела это ценить.
Они оба жили в гармонии.
Он как-то незаметно и очень красиво увёл её у того скрипача. Конечно, люди искусства - такое дело; шесть лет назад, когда они только познакомились, Бейбарсов не имел никакого отношения к литературе и к музыке. То, что у него хороший, приятный голос - ничего не значило, равно как и струны его гитары, доставшейся вместе с умением играть от отца.
Они встречались два года “в шутку” и один - “совершенно серьёзно”, а потом он сделал ей предложение, которое никто так и не одобрил - с её стороны, разумеется. У неё были заносчивые дядя, тётя и их дочка, её троюродная сестра, с которой Таня примирилась только с возрастом, когда перестала реагировать на глупые подначивания со стороны девушки. И, конечно же, они не хотели, чтобы она - одна из их “известного, чистого” рода связывалась с каким-то мальчишкой “из подворотни”.
Он не был, конечно же, тем, за кого они его принимали. Отец-военный, мать на какой-то довольно высокой должности в университете, где он же учился. Разумеется, не великие музыканты и не неимоверно богатые бизнесмены, и Тане тогда казалось, что у дяди и тёти просто были на неё другие планы.
Но одного строгого взгляда со стороны Глебова отца, пожалуй, хватило, чтобы тётушка больше не визжала, как недорезанная, а дядюшка сел и умолк. Почему-то его холодных глаз они боялись даже больше, чем командирского тона.
Сейчас, три года спустя, он даже получил генеральское звание.
Но это значения для Тани не имело. Она даже не знала, почему Глеб вдруг начал писать - просто так вышло. Не знала, как его так быстро приняли в печать, как заплатили первый гонорар; он до сих пор не бросил свою работу в университете. Только теперь писательство было “для денег”, а нескончаемые студенты, скорее, для души.
К нему даже ходили подписывать тома - прямо на парах подбирались поближе, слушали, открыв рот, словно его профессия была хоть как-то связана с тем, что он им рассказывал - с теорией квантовых полей и прочим, прочим…
Они переехали в этот дом совсем недавно - ведь беременная женщина должна дышать свежим воздухом. И их неродившийся ребёнок тоже. И Таня всё ещё чувствовала себя предельно счастливой.
- Знаешь, - прошептала она, - мне иногда кажется, что тот мир, что был до встречи с тобой… Он будто бы пластиковый. Выдуманный. Контрабас этот…
Он мягко улыбнулся, обнял её ещё крепче и ничего так и не сказал. Ему, может, тоже так казалось, но эту чудную реальную жизнь мужчина вряд ли променял бы на что-то другое.