Льются слова, утекая в песок...(СИ) - Страница 15

Наверху раньше было две комнаты, но, увы, дом оказался настолько старым, что стена, к счастью, не несущая, попросту не выдержала – таким образом комнаты, можно сказать, слились воедино, и сейчас ни о каких дверях не было даже и речи. Окна тут были тоже далеко не самыми большими, и Таня лишь усмехнулась, покосившись на свечи, которые лежали на столе в углу глупой стопкой. Канделябр, далеко не самый дорогой и, кажется, отлитый из обыкновенного железа, пока что пустовал – наверное, Глеб использовал его лишь тогда, когда кого-то приглашал наверх. Вот и сейчас – отыскав спички и ловкими движениями установив свечи, он вновь бросил немного неуверенный взгляд на рыжеволосую, а после отмахнулся от немного странных мыслей – почему-то при одном воспоминании об отвратительном муже рыжеволосой ему становилось как-то немного не по себе, но было бы глупо сейчас думать о таких мелочах.

- Проходите, - усмехнулся он, окончательно позабыв о том, что вообще-то следовало бы обращаться к девушке немного вежливее. – Какую конкретно ваш муж желает картину?

- Моему мужу абсолютно плевать на антураж, - пожала плечами девушка. – Его, как мне кажется, в восемьдесят лет как раз начало интересовать обнажённое плечико вышагивающей впереди дамы. Поэтому не стоит переживать по тому поводу, понравится ли ему – делайте так, как удобно вам.

Тонкая шаль, которая доселе лежала на узких плечах Гроттер, скрывая её от чужих взглядов, словно случайно упала вниз, демонстрируя достаточно глубокий вырез платья, которое явно предназначалось для какого-то вечера. Татьяна немного содрогнулась от холода, но шаль не подняла – казалось, ей было абсолютно всё равно, что в доме у художника на самом деле слишком похолодало, а возвращаться домой она не сможет как минимум по той причине, что на улице был слишком сильный ветер. Девушка смотрела на Бейбарсова таким испытывающим взглядом, словно желала что-то от него услышать, но после вдруг так же порывисто отвернулась, отказываясь от собственных мыслей.

- Вы можете готовиться и устраиваться так, как вам будет удобно, - холодно промолвил Глеб, невольно отворачиваясь от девушки, которая уже потянулась к шнуровке платья. Любая тень стыда, что раньше немного омрачала её лицо, сейчас превратилась в нечто абсолютно отсутствующее и ненастоящее – Татьяну вдруг перестало беспокоить то, что она окажется абсолютно обнажённой перед глазами совершенно чужого человека.

- Вы отворачиваетесь, - спустя несколько мгновений промолвила она. – Почему?

Она вновь скользнула взглядом по Бейбарсову – художник ей понравился; в отличие от всей этой глупой аристократии, в нём оказалось что-то воистину королевское – и Таня была уверена в том, что именно этот человек обязан разговаривать с императорами и обладать огромными поместьями, а не такие, как её муж и остальные его друзья – пропившие свой разум и чувство прекрасного, потерявшиеся в мыслях собственной выгоды, в угоду демонам сребролюбия потерявшие любые чувства.

- Рисовать меня вы тоже будете вслепую? – поинтересовалась Гроттер. – Может быть, подскажете, где мне сесть?

Впрочем, решение девушка приняла сама – когда Глеб оглянулся, рыжеволосая уже прилегла на кровать, а её тонкая, полупрозрачная шаль словно сама обвилась вокруг девичьего тела, прикрывая совсем немного грудь и скользя по линии бёдер, оставляя в образе Гроттер какую-то недосказанность, ощущение слишком сильной загадки.

Бейбарсов нахмурился. Рисовать девушку совершенно не хотелось – скорее, возникало желание прикоснуться к ней и провести ладонью по нежной, бархатной, чуть смугловатой коже, вот только это уж явно выходило за рамки его обязанностей, поэтому, немного порывисто хватаясь за краски, художник поспешно принялся рисовать, пытаясь хотя бы немного отвлечься от прекрасной нимфы, оказавшейся вдруг в его доме.

Таня внимательно наблюдала за ним, следила за тем, как он уверенными движениями рисовал её. Гроттер с интересом рассматривала черты лица своего художника – его иссиня-чёрные волосы, такого же цвета глаза, которые порой даже пугали её столь пристальным и чрезмерно внимательным взглядом, длинные тонкие пальцы, в которых парень сжимал кисть – всё это вызывало странное чувство идиллии и отсутствия времени, и Таня уже даже не пыталась поймать нить времени за хвост – это было ей не нужно, она просто спокойно наблюдала за уверенными движениями художника, не чувствуя, как откуда-то издали подкрадывался предательский, крайней неудобный холод, от которого хотелось зарыться в тёплые-тёплые одеяла и спрятаться как можно дальше, лишь бы вновь не попасть в плен холодного потока воздуха, не чувствовать на себе его мерзкого дуновения.

- Всё, - наконец-то промолвил Бейбарсов. – Можете одеваться, дальше я спокойно дорисую сам.

Он вновь, словно действуя по какому-то листу с указаниями, отошёл к окну, внимательно наблюдая за тем, как в причудливо-безумном танце скользили мириады снежинок. Улицу замело; люди по колено утопали в снегу, а ведь они были куда привычнее Татьяны – сейчас из дома, пожалуй, невозможно было бы и выйти.

- Всё замело? – удивлённо поинтересовалась Татьяна совсем тихо. – Наверное, и кареты моего мужа даже близко нет – как и обычно, он просто меня забыл… Что ж, это не так уж и плохо, - она улыбнулась. – А как вы считаете?

- А я считаю, что только сумасшедший способен выйти в лёгоньких туфельках и платье на улицу, кутаясь в несчастную шаль. Для осени, это, конечно, было бы нормально, но эта погода больше к лицу январю, - пожал плечами Бейбарсов. – Поэтому, конечно, решать не мне, но будьте внимательны, выходя на улицу. Не хочется, чтобы вы заблудились спустя несколько шагов.

- Это всё пустое, - отмахнулась девушка, пожимая недовольно плечами, и выдохнула, скривившись. – Дурацкие корсеты! – Бейбарсов, конечно, так и не оглянулся, но слышал, как она легонько топнула ногой, отчего скрипнули половицы слишком уж старого дома. – Помогите мне.

- В чём? – удивился Глеб, вновь не удостоив её и взглядом.

- Я не могу застегнуть это проклятое платье, - спокойно промолвила Татьяна – когда Бейбарсов оглянулся, он увидел, что девушка и вправду практически одета, вот только платье её оставалось расстёгнутым. Рыжеволосая повернулась к художнику спиной, улыбаясь про себя. – Ну, поможете вы мне, или так и будете стоять столбом?

Глеб, напомнив себе о том, что это самая стандартная просьба, подошёл поближе, прикасаясь к тонкой, жутко неудобной, наверное, шнуровке, начиная застёгивать платье.

- Вы словно боитесь ко мне прикоснуться, - упрекнула его тут же девушка, замерев и словно ожидая, когда Бейбарсов сделает ошибку и прикоснётся к её обнажённой коже. – Может быть, мой муж был прав?

- Ваш муж – дурак, - холодно ответил Глеб и, словно позабыв о том, что она была всего лишь очередной дамой, заказавшей пусть странный, но всё-таки портрет, откинул в сторону пелену рыжих волос, обнажая шею девушки, и прикоснулся губами к коже, чувствуя, как содрогнулась Таня. – Может быть, - художник говорил уже слишком тихо, настойчиво обнимая девушку за талию, - он и не задумывал ничего подобного, но я уверен в том, что сейчас дверь моего дома не откроется, потому что её попросту запер снег. Вы же видели, там нет порога и очень низкий фундамент – мне следует радоваться, что первый этаж не затопило, - он вновь поцеловал её, забывая о том, что это всё выходило за рамки приличия.

Рыжеволосая, словно та змея, вывернулась в его руках, но вместо того, чтобы выскользнуть из объятий и отскочить, лишь повернулась к художнику лицом, ложа руки ему на плечи.

- Мой муж действительно дурак, - тихо прошептала она, - но раз вы не можете нормально завязать шнуровку этого платья, то, возможно, поможете хотя бы снять его? А то после того, как вы завязали его, я совершенно не могу дышать.

Бейбарсов лишь кивнул, скользя ладонями по обнажённой спине девушки и развязывая тонкие завязки. Платье скользнуло на пол, и Татьяна осталась в одном нижнем белье – сейчас уже никакая шаль не мешала изучать взглядом её идеальное, великолепное тело. Рыжеволосая, отвечая на уже более настойчивые поцелуи, скользнула кончиками пальцев по пуговицам его рубашки. Ей казалось, что она буквально вспыхнула изнутри – Глеб прижимал её к себе, даря какое-то необычайное чувство тепла, такого близкого и родного, но спрятавшегося в один жуткий момент от неё несколько месяцев назад.