Люс-а-гард - Страница 5
– Ни хвоста, ни чешуйки!
Вошли Маргарет, Асият и Инга. Асият была, как всегда, в шелковом плаще и чалме женщины-мага, и держалась она, опять же как всегда, уверенно и спокойно. Зато Маргарет чувствовала себя юным воришкой, которого впервые взяли в дело опытные медвежатники.
– Пора, – вместо всякого приветствия сказала Маргарет. – А то засекут…
Но обе бабушки, не обращая внимания на ее страхи, решили, что именно сейчас внучки жаждут прощального наставления.
– Думай только о том, чтобы принести сюда хорошего сына! – торопливо заговорила Диана. – Остальное пусть тебя не волнует! Остальное – моя забота!
– Зульфия, звездочка, все время помни про браслет! – твердила Асият, держа внучку за руки. – Аллах и браслет сохранят тебя, только не забывай их обоих!
Маргарет переводила взгляд то на одну бабку с внучкой, то на другую.
– Время, время! – воскликнула Инга.
Тут Асият вспомнила, что десантниц все-таки две.
– Держись и ты, солнышко Люс. Насчет языка не волнуйся…
– Я ни слова не помню… – вдруг растерянно сообщила Люс.
– Все вспомнишь, как только окажешься там! Я дала тебе такую установку. А язык ты знаешь хорошо!
– Да пойдете вы наконец?!. – чуть ли не взвизгнула Маргарет.
Женщины заторопились и гуськом вышли из комнаты.
Лифт привез их в подвал, там они пересели на многоместный кар и еще минуты три кружили по бетонным закоулкам. Наконец Маргарет остановила кар перед металлической дверью.
Люс и Зульфия разочарованно переглянулись. Хронокамера оказалась чуланчиком площадью в два квадратных метра. Правда, стены у чуланчика были из металлических плит, а дверь туда вела тройная, с окошечками, датчиками, панелью управления и встроенным монитором компьютера.
– Скорее, скорее! – торопила Маргарет, причем озиралась с таким видом, будто ждала наемных убийц.
– Кошелек, браслет, аптечка… – обшаривая Люс, шептала Диана. – Ну, кажется, все на месте…
Неугомонная тренерша видела множество стартов своей отчаянной внучки, но такого рискованного еще не было.
Маргарет, совсем ополоумев от страха, втиснулась между ними и впихнула Люс в хронокамеру.
И тут на известную общественную деятельницу Диану накатило красноречие.
– Люс! – провозгласила она, как если бы стояла посреди стадиона, отчего Маргарет даже присела. – Ты же наша первая ласточка! На тебя смотрит вся планета! От того, как ты справишься с заданием, зависит судьба человечества! Твоего сына будут баюкать все женщины мира!…
Маргарет всю жизнь разговаривала с людьми вежливо. Именно обходительностью добилась она такого ответственного поста. Но всякая любезность имеет предел. Хронодинамистка, впервые в жизни нарушая служебную инструкцию, рассчитала все поминутно и ораторского припадка Дианы, естественно, не учла.
Воспитание сказалось в том, что Маргарет не промолвила ни слова. Она просто отпихнула от хронокамеры бабушку и впихнула туда внучку. Дверь лязгнула, щелкнула, крякнула и забурчала. После чего послышался ровный гул.
Видимо, этот гул должен был вызвать у хронодесантника головокружение и способствовать безболезненному переезду в нужную эпоху его бесчувственного тела.
Маргарет впопыхах не предупредила Люс об этом побочном явлении. И лихая А-Гард, сползая на бронированный пол камеры, ощутила-таки легкий испуг – не сравнимый, правда, с тем испугом, который ей пришлось пережить в Кордильерах, когда она висела на одной руке, раскачиваясь над бездонной трещиной, пока Зульфия-А-Гард не подползла к краю и не помогла ей выкарабкаться.
Она впала в небытие и не видела, как тают вокруг нее стенки хронокамеры, как возле головы проявляются, словно на фотопластинке, стебли цветов и трав, как наверху наливается синью майское небо…
И тут возник девичий голос.
– Какой красавчик! – услышала Люс. – Ой, какой же он красавчик! Не дожить мне до дня всех святых, Мэгги Смит, если у нашего господина лорда когда-нибудь был или будет такой хорошенький паж!
– Клянусь рыжей коровой, Бетти Эшли, так оно и есть!…
– Скажи лучше – недоенной рыжей коровой, Энн Перри!
Девицы расхохотались.
Люс открыла глаза.
Рядом с ней сидели на корточках три пышечки в венках и с полевыми цветами в руках. Люс сообразила, что раз на крестьянских девушках чистые белые сорочки, да еще с вышивкой, и яркие юбки, непригодные для возни в хлеву, и руки не просто отмыты, а даже ногти вычищены, то девушки собрались на праздник. А праздник был тот самый, куда и она торопилась – знаменитый майский праздник с состязаниями лучников, выборами главной красавицы – «девки Марианны» и плясками до упаду вокруг майского дерева.
– Господин паж! – обратилась к ней Бетти, склоняясь так, что пышная грудь в вырезе сорочки открылась Люс во всей красе. – Если вы уже соблаговолили выспаться и отдохнуть, то не проводите ли нас, конечно, если это получится по пути? А мы всю дорогу будем петь вам песни и даже станцуем, если вам будет угодно!
Судя по хихиканью подружек, в этом крылась какая-то подначка, и неизвестно, что она сулила неопытному пажу.
– Конечно, я провожу вас, милые девушки, – вставая, ответила Люс, – если вы идете на праздник в Ноттингем. А чтобы нам не было скучно идти, мы купим по дороге сластей. Ведь до Ноттингема мы пройдем мимо какого-нибудь селения?
И Люс достала из кошелька монету – доподлинный пенни, добытый из музейных фондов.
– Если вы имеете в виду Блокхед-холл, любезный господин, так он останется слева… – озадаченно сказала девушка. – Да и какие там сласти? Кто там станет торговать сластями? Умнее уж будет дойти до Ноттингема и там угоститься на славу!
– Тогда идем прямо в Ноттингем! – решила Люс. Наивная хитрость деревенских девиц стала теперь вполне понятна – пообедать на чужой счет, и не более того. А Люс успела нахвататься всяких исторических подробностей и знала, что угощение на славу по вкусу двенадцатого века означает три фунта жареного мяса и полведра эля на едока.
– А песню? – спросила Бетти – как видно, самая бойкая.
– Ну и песню, разумеется.
– О весна, ты с нами, желанная, алыми цветами венчанная! – на изумление заунывно затянули девицы.
Люс внимательно окинула взглядом окрестности. Она искала старый дуб на опушке – старый дуплистый дуб, в котором исправно действовал хрономаяк. Через этот хрономаяк ее спасательный браслет держал связь с пультом института хронодинамики. И Люс очень хотелось забраться в дупло и посмотреть, как выглядит эта шестидесятимиллионная железяка. Если бы не девицы – она бы добралась до маяка.
А они между тем двинулись по неширокой дороге прочь от дуба, призывая плясать и веселиться в самом что ни на есть тоскливом миноре.
Обычно, когда Люс нуждалась в музыке, она совала себе в ухо горошину плейера и получала, что хотела, хоть сидя в седле, хоть пробираясь горной тропой. Таскать с собой целый ансамбль, который не так-то просто выключить, ей еще не приходилось. А ансамбль вовсю зарабатывал свои девять фунтов мяса и полтора ведра эля…
Конечно, с плейером в ухе Люс добралась бы до Ноттингема куда быстрее, потому что девицы не только пели – они еще и сплясать норовили. Где-то на полпути к ансамблю присоединились две влюбленные парочки, потом бродячий проповедник, потом – толстый мельник на неповоротливом осле и, наконец, разносчик с коробом. Разносчику Люс искренне обрадовалась – она так надеялась, что девицы полезут смотреть ленточки и колечки, а ее уши отдохнут от непривычной гармонии. Но девицы основательно наладились петь – очевидно, в этом веке было просто принято развлекать себя по дороге музыкой и плясками. У разносчика за спиной висела какая-то облупленная штука со струнами, в которой Люс не решилась признать лютню, мельник и вовсе достал из-за пазухи дудочку. Последняя надежда Люс, бродячий проповедник, не стал метать громы и молнии в грешных музыкантов, а сам исполнил весьма непотребную балладу о попе и трактирщице.
Таким вот музыкальным манером Люс добралась до рыночной площади Ноттингема.