Людо и его звездный конь - Страница 2

А вообще из всей работы (не считая резьбы по дереву, которая на самом деле заменяла игру) Людо больше всего нравилось кормить животных. Не столько корову — тупое создание, или коз — эти были умны, но всегда злоупотребляли твоей добротой, щипались, выскальзывли из своих ошейников, и поймать их — ох, как нелегко. Нет, не их. Людо любил старого мерина Ренти, которого знал всю свою жизнь. Ренти был старше Людо, ему уже минуло семнадцать лет, а для рабочей лошади это — весьма преклонный возраст. Да, Ренти служил настоящей рабочей лошадью; все он делал: и вспахивал крохотное поле герра Шпигеля, и тянул с горы бревна на распилку, и возил на телеге распиленную древесину, а затем и готовую мебель и много чего еще. Так он работал четырнадцать лет, но за последние три-четыре года стал заметно сдавать. Однажды на него покатилось бревно и сильно ушибло переднюю ногу. К счастью, перелома не произошло, но с этого дня нога уже не сгибалась и Ренти стал двигаться гораздо медленнее. Поэтому скоро, может быть, следующим летом, сказал герр Шпигель, им придется взять другую лошадь. Ни мать, ни отец ни словом не обмолвились о том, что случится с Ренти, но Людо знал: отец не сможет кормить двух лошадей, а значит Ренти уведут и убьют. Поэтому каждый день, после того, как Людо задавал скотине корм, он приходил кормить Ренти и потом сидел и разговаривал с ним.

«Да, с тобой я могу поговорить, — говорил Людо, — хоть и не слышу, что ты мне отвечаешь, но я уверен, что ты мне отвечаешь».

И старый Ренти порывисто дышал в солому, тыкался носом в грудь Людо, и оба отлично понимали друг друга.

И вот однажды ночью, когда ветер завывал высоко среди белых утесов и густой снег кружил вокруг дома все сильнее и сильнее, Людо сидел один, не считая маленьких развешанных по стенам гномов. Отец с матерью ушли в деревню, потому что заболела сестра матери, понадобилась помощь, и герр Шпигель не разрешил жене отправиться в долину одной.

«Дорога не из легких, — сказал он, — а обратный путь еще труднее. Людо останется, будет поддерживать огонь в печи, и если тебе придется задержаться у сестры, я пойду назад один и к утру вернусь домой, а завтра в это же время по долине уже не пройдешь, попомни мои слова».

И вот Людо, который совсем даже не боялся темноты и одинокой тишины, как порою мы с тобой, сел у печки и принялся выстругивать кусочек хвойного дерева, который, похоже, мог превратиться в настоящего живого гнома, если его чуть-чуть подрезать там и сям.

Но тот что-то упрямился. Дрова в печи вспыхнули и затихли, тикали деревянные часы, и с бревенчатых стен во все глаза глядели гномы — так, будто могли заговорить в любую минуту, а внизу, в стойле ворочалась скотина: одна коза захохотала, и когда раздраженный ветер начинал кружить возле самого дома, дрожали ставни.

Некому было отправить Людо спать, вот он и сидел — так уютно сидеть у печки. Он натащил в дом побольше дров и даже не помышлял о том, чтобы экономить на свече. Он сидел и вырезал гному нос и глаза, а другие гномы глядели на него со стены, как вдруг в часах распахнулось окошечко, и кукушка прокуковала полночь.

Да, в самом деле пора спать, подумал Людо. И так как спал он в той же комнате, только с другой стороны печки, он без особого труда оторвался от места, не то, что мы, когда нужно выходить из теплой комнаты и подниматься по холодной лестнице. Но только он собрался отложить инструмент и незаконченного гнома, как вздрогнул от громкого стука, как будто сильно хлопнула дверь или что-то тяжелое свалилось на пол. Людо немного постоял, прислушиваясь, но ничего не услышал, кроме тихих знакомых ночных звуков, да завывания ветра за окном. Вдруг он почувствовал, что в комнате стало холоднее, словно открылась дверь, но нет, дверь заперта на засов и ставни тоже.

Наверное, дует из-под половиц, подумал Людо — открылось окно в хлеву и впустило в дом холодную ночь.

Людо взял свечу и, прикрывая пламя рукой, направился к люку в углу у двери, поднял крышку и полез в хлев.

Там было жутко холодно. Козы в углу за скирдой соломы прижались друг к другу, чтобы согреться. Глупая корова с упреком взглянула на Людо большими глазами с длинными ресницами, но Ренти… Людо застыл, как вкопанный, на нижней ступеньке лестницы, не веря своим глазам. Там, где обычно стоял старый мерин, болталась лишь веревка, привязанная к яслям, а Ренти исчез. Входная дверь была распахнула и загребала сугроб. Ренти исчез. Ну, не сложно догадаться, что Людо подбежал к раскрытой двери и несмотря на ветер стал вглядываться в темноту, но, конечно же, не увидел ничего, потому что ветер тотчас сорвал пламя свечи, и теперь ничего уже стало не разглядеть, кроме сугробов да борозды между ними, которую, по всей видимости, и пропахала лошадь, пробираясь по снегу. Да и борозда уже превратилась в небольшое углубление на поверхности снега, и, хотя Людо, спотыкаясь, прошел по ней в темноту несколько ярдов, он уже не мог ее различить. И, насколько хватало его молодых зорких глаз, не мог он разглядеть ни движущегося существа, ни темного очертания, которое походило бы на сбежавшую лошадь. Конечно, было не совсем темно, но не так, как промозглой ноябрьской ночью у нас в Шотландии, потому что повсюду лежал снег и отражал звездный свет. И каких звезд! О, они так сверкали на ясном и черном небе среди гор, а под ними искрились снежные вершины. И человек, вроде Людо, привыкший к зимней тьме, видел все очень ясно. Пока он там стоял, ветер вдруг стих так же внезапно, как и поднялся. Снег перестал кружить, лишь последние безмолвные снежинки поплавали и улеглись. Все сделалось молчаливым и неподвижным, и очень-очень холодным. Хотя Людо неумело орудовал отцовским инструментом и не мог похвастаться такой ловкостью, как Ганс, Руди и другие его товарищи по деревне, недостатка в здравом смысле за ним не водилось. Он знал: если старого мерина не привести в чувство и не вернуть обратно, он очень быстро умрет. Людо также знал: отправишься дальше на поиски Ренти по глубокому снегу, сам можешь упасть в сугроб и не выберешься — тогда тоже умрешь. Но ничего страшного не произойдет, если зажечь фонарь и залезть на снежную горку за домом — оттуда будет видно лучше. Вдруг он заметит Ренти, тогда он сможет найти его и вернуть его безо всякого риска. Или, если старый мерин заметит фонарь, он сможет и сам выбраться из холода и спасти себе жизнь. А если нет, Людо ничего не останется, как только вернуться в теплый дом и дожидаться прихода отца. Приходилось выбирать между своей смертью и смертью лошади.

Людо побежал на скотный двор, захлопнул за собой дверь и взлетел вверх по лестнице, чтобы надеть толстое пальто, шарф и шерстяную шапку-ушанку. И ботинки у него были подбиты толстой подошвой, какие смогли позволить себе купить его родители — в Баварии не стоит экономить на зимней одежде. Людо схватил лыжи, палки и сбежал вниз, где уже радостно чавкали козы, а корова просто стояла с отсутствующим видом. «Этим вообще наплевать», — зло сказал Людо, снял с крюка костяной фонарик зажег его, потом надел лыжи, вышел на снег и закрыл за собой дверь.

Он видел лишь путь наверх, к вершине горы, за домом, потому что дорога лежала меж двух рядов елей, стоявших вдоль нее, как снежные стены. Снег был очень глубокий и все еще мягкий так, что даже на снегостопах Людо завязал и проваливался при каждом шаге. Если ты когда-нибудь ходила по глубокому снегу, ты поймешь, что ему пришлось нелегко. Однако в Шотландии никогда не бывает так много снега. Людо хотел идти побыстрее, но по таким мягким сугробам быстро не пройдешь, и он медленно потащился вверх, тяжело протаптывая себе дорогу в снегу. Если бы ему понадобилось проделать дальний путь, он бы выдохся очень скоро. И, правда, когда он с трудом добрался до плоскогорья над домом, он уже дышал, как кузнечные мехи, и под одеждой с него градом катился пот. Он встал и начал пристально приглядываться, но не увидел ни Ренти, ни отца, возвращающегося из дома дяди Франциля в Оберфельде. Людо не знал, что делать. Он так часто совершал промахи и слышал, как говорили: «Но это же Людо, несмышленыш». А теперь могут сказать кое-что и похуже. Теперь его могут обвинить в том, что Ренти ушел. Ведь только Людо чинил веревки и сбруи, и если Ренти погибнет, сказал он самому себе, это произойдет по моей вине. Он понимал, что идти за старой лошадью бессмысленно, и решил спуститься в деревню и рассказать о случившемся отцу. Но что тогда будет? Скажет ли отец: «Правильно ты поступил, Людо»? Или все начнут качать головами и бормотать: «Опять этот Людо надоедает отцу, да еще когда бедная тетя Анна тяжело больна».