Люди земли Русской. Статьи о русской истории - Страница 33

Идеализация крестьянской общины славянофилами принесла России не только экономический вред. Их концепции послужили также отправной точкой для идеологии «народников», образовавших в дальнейшем партию социалистов-революционеров, цареубийц-террористов, сумевших пользуясь демагогическими лозунгами, завоевать симпатии значительной части русского крестьянства и тем расчистить путь к утверждению колхозного рабства. Вот к чему приводят порой романтические бредни и отрыв кабинетных теорий от реальных фактов, о чем не раз предостерегал и друзей и врагов И. Л. Солоневич.

Созвучия в учении этих двух мыслителей, двух смежных веков породили сходность их жизненных судеб, отношений к ним современников. И А. С. Хомяков и И. Л. Солоневич при жизни подвергались ожесточенным нападкам и «справа» и «слева». Несмотря на то, что в основу своего исторического мышления Хомяков клал лозунги, провозглашенные государственной властью: православие, самодержавие и народность, он все же казался опасным средостению в силу именно своей веры в русский народ, в его исторический разум, в его государственный инстинкт, что было сочтено вольномыслием. Еще большим репрессиям подвергался он, как первый мирянин-богослов, со стороны синодальной Церкви. Несмотря на полную верность православию в своем учении о Церкви, несмотря на пламенность его полемической защиты православия против католиков и лютеран, А. С. Хомяков не смог выпустить своих богословских сочинений в России, и принужден был напечатать их в Париже на французском языке даже при одобрении их, высказанном открыто Императором Николаем I. Эти его труды были значительно позже переведены на русский язык его последователями Ю. Самариным и Гиляровым, но вместе с тем они оказали огромное влияние на все дальнейшее развитие русской православной мысли, вызвав живые отклики в творчестве Достоевского, Лескова, Тютчева и в религиозной философии русского православия. Таковы были нападки на Хомякова «справа», а «слева» он был ошельмован клеймами реакционера, мракобеса, на которые не скупились его «прогрессивные» современники-западники. Но силу его слова, его таланта, его пламенность и искреннюю веру признавали даже они, что засвидетельствовано их главой Герценом в «Былом и думах». Не такова ли судьба Ивана Лукьяновича?

Но были ли славянофилы вообще и А. С. Хомяков в частности реакционны применительно к своей эпохе? Ни в какой мере, можем смело утверждать мы теперь. А. С. Хомяков был автором одного из наиболее либеральных проектов освобождения крестьян с землей. Он был также сторонником дарования России того времени всех гражданских свобод, какими обладала современная ему Англия. Английскому общественному строю он явно симпатизировал, находя созвучие себе в торизме. В русской православной Церкви он не только видел полное раскрепощение духа, но требовал сочетания в ней религиозной мысли учителей-иерархов с мнением мирян, свободного исследования и уразумения истин слова Христова, гармонии творческой любви, обобщая все это в понятии соборности. Не к тому ли стремимся теперь и мы, следуя пути, указанному И. Л. Солоневичем?

Таковы в основном точки нашей близости к славянофильству и наших отличий от них. Истоки этих различий лежат во времени, в разнице их эпохи от нашей. Корни общности глубоко уходят и тесно сплетаются в одной и той же вырастившей и их и нас почве. Эта почва – Россия, ее историческая государственность, ее своеобразная, неповторимая, немыслимая на Западе и не подлежащая его измерениям общественность. Но славянофилы при всей их подлинной, глубокой связи с русской почвой были все же просвещенными барами, лучшими из дворян своей блестящей эпохи, мы же – сермяжные ратники, напористые мужики, тягло нашего проклятого безвременья.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 19 июня 1954 г.,

№ 231, с. 1–2.

История даже на столь незначительном ее отрезке, как время, приходящееся на жизнь одного поколения, все же кое-чему учит, и 50 лет, протекшие со дня заключения Портсмутского мира, ярко осветили перед нашими глазами международно-политические проблемы, вырисовывавшиеся тогда лишь в расплывчатых, туманных формах.

Что представляет собою теперь Дальний Восток? Ответ прост – пороховой погреб, ежеминутно угрожающий миру ужасающим взрывом третьей всеобщей войны. На каких пунктах Тихоокеанского побережья Азии находятся главные, наиболее опасные детонаторы, могущие вызвать этот взрыв? В данный момент внимание руководителей мировой политики как будто бы приковано к Индокитаю, но широкие по своему кругозору стратеги продолжают считать наиболее опасным и, вместе с тем, наиболее важным в военном отношении районом Восточной Азии Корею, ее северную часть, прилегающую к реке Ялу, Манчжурию, как базу этого стратегического плацдарма, и Квантуй (Порт-Артур), как его опорный морской стационар.

– Корея… Ялу… Порт-Артур…

Да ведь это «заголовки» именно тех проблем Тихоокеанского комплекса, которые были поставлены 50 лет тому назад.

Исторические факты протекшего с того времени периода исчерпывающе доказывают миру, что в начале нашего века Императорская Россия, и только она, охраняла независимость Корейского государства и тем самым поддерживала действие главного регулятора мира на Дальнем Востоке. Портсмутское соглашение, снизившее удельный вес России на Дальнем Востоке, автоматически отдало Корею во власть японской экспансии и тем самым выдвинуло Японию в первый ряд сил, борющихся за преобладание в Тихом океане, т. е. создало прямую угрозу Северо-Американским Соединенным Штатам, много способствовавшим тогда заключению Портсмутского мира. Президент Рузвельт № 1 заваривал кашу, которую пришлось расхлебывать президенту Рузвельту № 2. Нападение японцев без объявления войны на русский Императорский флот в гавани Порт-Артура было ни чем иным, как репетицией Перл-Харбора. Суровая справедливость истории заставляет платить по неосмотрительно выданным векселям.

Целый ряд опубликованных за истекшие 50 лет документов, записок дипломатов и общественных деятелей дает нам теперь полную возможность утверждать, что Япония того времени никогда бы не рискнула напасть на Императорскую Россию, если бы не заручилась политическими и финансовыми гарантиями со стороны демократий Англии и Соединенных Штатов. Во Второй мировой войне Англия поплатилась за выдачу этих гарантий позорной, хотя и временной, потерей Сингапура и уже не временной, но безусловной утратой своего политического авторитета в Тихом и Индийском океанах. Теперь перед ней встает снова угроза уже не кратковременной потери не только Сингапура, но и Гонконга и полной ликвидации ее колоссальной торговли в Китае. Соединенным Штатам пришлось уже вырыть для своих сынов сотни тысяч могил на Окинаве, в Корее, а теперь заготавливать и еще десятки тысяч на Формозе[14], Пескадорских островах и вполне возможно, на территории той самой Японии, которой тогда Соединенные Штаты помогали в ее агрессии, направленной на охранявшийся Россией Азиатский материк.

Охранявшийся? Вероятно, саркастически спросят скептики и последыши «прогрессистов», много способствовавших в свое время русским неудачам в войне 1904–1905 гг.

Пусть ответят им точные факты. Порт-Артур был арендован Россией в 1898 г. Было ли занятие его агрессией? Безусловно нет, можем сказать мы теперь. Занятие Порт-Аргура было лишь неизбежным и исторически необходимым ответом России на захват Англией Вей-Ха-Вея, Францией – Гуаня и Германией – Киао-Чао, т. е. созданием противовеса агрессорам, рвавшим на части бессильный в то время Китай.

Этому предшествовало присоединение к России в 1853 г. острова Сахалина, фактически никому в то время не принадлежавшего, слабо населенного не имевшими собственного государственного устройства туземцами, что ни в какой мере нельзя назвать агрессией. Айчунский и Пекинский договоры России с Китаем, результатом которых было присоединение левого берега Амура, Уссурийского края и Приморской области, были вполне дружественными соглашениями, что подтверждает вдохновитель этих актов и устроитель края Н. Н. Муравьев-Амурский в письме к канцлеру князю А. М. Горчакову: «Дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего», пишет он. В то же время Япония вела явно агрессивную политику по отношению к Китаю, захватив вооруженной силой Формозу в 1895 г., ту самую Формозу, которую теперь США вынуждены защищать, как стратегический плацдарм обороны своей территории.