Люди в погонах - Страница 24

Стрельцов тяжело вздохнул. Рассказ капитана тронул его за самое сердце. И собственные слова «пальцы к ладам не тянутся» показались теперь чужими. Ведь если говорить честно, то не было еще такого вечера, когда бы руки его не тянулись к гармони. А сегодня… Сегодня Груздев испортил все дело. Не успел он, Стрельцов, растянуть мехи, как тот загремел над самым ухом: «Ты брось панихиду заводить. Без нее тошно».

Стрельцов поморщился, но тут же вскинул голову и, не сказав ни слова Нечаеву, взял гармонь. Сперва он медленно и неслышно побродил по ладам усталыми пальцами, прислушался, как вздыхают мехи. Потом заиграл. Сразу ожила тихая казарма. Звуки знакомой песни расплескались по всем углам. Не прошло и десяти минут, как возле гармониста собралась чуть ли не вся рота.

– А где же Груздев? – спросил Нечаев, оглядывая присутствующих. Кто-то сказал:

– Он болен.

– Что с ним?

Старшина объяснил:

– Непонятно, товарищ капитан. В медпункт не идет. Укрылся одеялом с головой и молчит.

«Странно», – подумал Нечаев и тихо, чтобы не мешать гармонисту, вышел из комнаты. Зная неуравновешенный характер ефрейтора, Нечаев не знал, что и подумать. Детство Груздева было тяжелым. На его глазах гитлеровцы расстреляли родителей, сожгли дом. А через месяц обездоленный маленький человек оказался в лагере за колючей проволокой. Из лагеря забрал его к себе какой-то трактирщик. Почти три года мальчик терпел оскорбления и побои, пока не вырвали его из вражеского плена советские солдаты.

Вот почему и беспокоило сейчас Нечаева поведение Груздева. Кто знает, что может прийти ему в голову после неудачных стрельб, когда все говорили о его провале. Тут, пожалуй, самый твердый человек не выдержит.

Нечаев решил сейчас же поговорить с солдатом. Подойдя к койке, он поднял краешек одеяла, спросил шутливо:

– Что это вы, Груздев, болеть надумали? Нехорошо.

Неожиданное появление капитана смутило ефрейтора.

Он живо вскинул голову и спрятал в кулаке дымящуюся цигарку, которой затягивался украдкой под одеялом.

– От старшины маскируетесь?

– Виноват, – пробасил Груздев. – Нарушил немного порядок, товарищ капитан.

– Порядок – это не все. Вообще в больном состоянии курить не стоило бы.

– Да я ничего, – засмущался ефрейтор. – Мне уже лучше, товарищ капитан.

Он сбросил с себя одеяло, спустил ноги на пол и потянулся к сложенному на тумбочке обмундированию.

– Зачем встаете? – забеспокоился Нечаев. – Лежите, пожалуйста. Врача можно пригласить.

– Нет-нет, – упорствовал тот. – Голова немного болела, а теперь все прошло.

– Ну, смотрите, чтобы хуже не было.

Ефрейтор натянул сапоги, туго подпоясался и, резко одернув гимнастерку, махнул рукой.

– Хуже некуда, товарищ капитан. Был Груздев, да весь вышел.

– Как это «весь вышел»?

– А я и сам не пойму. Вроде кто-то по голове ударил. Да что говорить. У меня сейчас такая злость…

– Это зря, – сказал Нечаев и подумал: «Может, и вся ваша болезнь в этом».

Ефрейтор приложил руку к груди и поморщился:

– Вот здесь у меня горит.

– А вы думаете, у других не горит?

Ефрейтор промолчал, виновато опустив голову.

– Послушайте, Груздев, – сказал вдруг Нечаев, мягко положив ему на плечо руку. – Вы сильный человек, и не вам падать духом. Давайте лучше поговорим о деле. На днях я письмо получил от уволенных в запас товарищей. Помните Зимовца, Кравченко?

– Помню, – оживился ефрейтор. – Где они сейчас?

– В Донбассе.

– Что пишут?

– А вот заходите завтра ко мне. Мирзоян придет, Зозуля. Почитаем, посоветуемся. Ладно?

– Приду, товарищ капитан.

Нечаев смотрел в потеплевшее лицо ефрейтора и думал: «Как хорошо, что вспомнил я о письме. Сразу человека отвлек от грустных мыслей». Он еще хотел поговорить с ефрейтором, но в этот момент в комнате политпросветработы, откуда все время доносились переливы гармони, вдруг вспыхнула песня, громкая, многоголосая. Нечаев послушал и улыбнулся:

– Молодцы, хорошо взяли, – и поднявшись с табуретки, спросил ефрейтора: – Подтянуть не желаете?

– Можно, – нехотя согласился Груздев, но тут же прибавил: – Только у меня, товарищ капитан, горло побаливает.

– Это плохо, – сказал Нечаев, и его заволновала прежняя мысль: «Правду говорит Груздев или обманывает?» По выражению лица понять было трудно.

Домики, в которых жили семьи офицеров, были небольшие, желтые, под ребристой светло-коричневой черепицей. Стояли они в два ряда, образуя улицу, широкую и прямую. Мельников занимал крайний домик. Перед самыми окнами начинался обрывистый спуск в приречную впадину, густо заросшую кустарником и высокими деревьями. Деревья важно раскачивались под напором ветра, словно раскланивались то в одну, то в другую сторону. Сквозь голые сучья поблескивал первый ледок, сковавший недавно дождевые лужи.

Здесь целыми днями шумела детвора. Мальчишки с отчаянным визгом устремлялись с обрыва вниз, отважно размахивая руками. Когда Мельников заезжал домой, чтобы отдохнуть после обеда, он подолгу любовался их игрой и очень жалел, что нет рядом Володи и Людочки: вот бы где им раздолье-то было.

Сегодня, выбравшись из газика, комбат снова залюбовался маленькими бегунами, которые, по-птичьи раскрылатившись, бросались с крутизны, как парашютисты с самолета, теряя на ходу шапки, варежки, перевертываясь через головы.

Рядом с Мельниковым топтался шофер Джабаев. Он тоже смотрел на детей, хохотал и восторженно взмахивал руками:

– Ай здорово! Ай хорошо! Герои будут, товарищ подполковник!

– Да, молодцы ребята, – улыбаясь, ответил Мельников и, словно вспомнив что-то, проговорил задумчиво: – Каждый в детстве о полетах мечтает…

Широкоскулое смуглое лицо шофера еще больше расплылось от смеха. С детским восторгом он потер ладонь о ладонь и заговорил часто-часто, не успевая заканчивать фразы:

– Мечтает, хорошо мечтает, товарищ подполковник. Мысль, как орел… ух, душа замирает!

Мельников кивнул головой и направился к крыльцу. Он отыскал в кармане ключ, открыл дверь и вошел в коридорчик. Джабаев следовал за ним. Зная, что командир все еще живет без семьи, он считал своим долгом позаботиться о его домашних удобствах: часто заливал свежей водой рукомойник, иногда втайне от подполковника протирал влажной тряпкой стол, окна, стулья. Сегодня утром привез охапку сухой щепы, хотел затопить печку, но Мельников не разрешил:

– Что это вы, Джабаев, придумали. Еще тепло на улице.

Солдат смущенно постоял на месте, потом придвинул дрова поближе к печке и ушел. Сейчас он опять стоял возле печки и черными, как зрелые арбузные семечки, глазами поглядывал на комбата, будто спрашивал: «Теперь, может, затопить?» Уловив его мысль, Мельников сказал:

– Вечером топить будем.

Шофер уехал.

Раздевшись, Мельников прошел в комнату. Она чуть не наполовину была завалена книгами, которые на днях прибыли скорым багажом. Они лежали на двух этажерках, в фанерном ящике, на подоконнике. Военные журналы занимали почти весь стол. Здесь же стоял портрет Наташи. Отодвинув несколько журналов на край, Мельников сел на стул и достал из кармана конверт с письмом жены. Он получил его часа три назад. Тогда же в штабе распечатал, пробежал беспокойным взглядом первые строчки: «Здравствуй, дорогой Сережа. Крепко тебя целую». Дальше Мельникову читать не дали. В комнату стали заходить офицеры. Потом на территории батальона появился командир полка. Пришлось походить с ним по ротам, учебным классам. Поборов нетерпение, комбат носил письмо в кармане и все это время испытывал такое чувство, будто ему предстояло свидание с Наташей.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.