Люди долга и отваги. Книга вторая - Страница 79

— Что, доволен? Доволен, гад? Тебе больше всех надо? Да? К тебе, что ли, в карман лез? — Петр, распаляя себя и дружков, сразу перешел в наступление.

— Доволен, — спокойно ответил Панкратов.

И тут один из хулиганов, воспользовавшись тем, что Коротеев был отвлечен разговором, изо всей силы ударил его. Коротеев упал. Но и ударивший не успел опомниться, как ноги его взвились в воздух и он шлепнулся спиной на асфальт. Через секунду на него полетел еще один из нападавших.

Сбив их с ног, Володя бросился поднимать товарища. Он наклонился к нему и на мгновение оказался спиной к хулиганам.

Просунув руки Коротееву под мышки, Володя уже собирался поднять его, когда в глазах товарища увидел выражение ужаса. «Сзади!» — закричал Коротеев. Володя мгновенно обернулся. Он едва успел разглядеть занесенный над его головой нож и искаженное лицо Петра.

Володе было неудобно защищаться — он стоял к нападавшему вполоборота, к тому же в полусогнутом положении, ведь он поднимал товарища. И все же он провел прием рукой и ногой. Он не мог в этих условиях обезоружить преступника. Однако бандит отлетел и с силой ударился спиной о стену дома.

Володя выпрямился. Он понимал: главное только начинается. И действительно, кто-то яростно, но неумело схватил его сзади. Нападавших было пятеро, их — двое, и Коротеев еще лежал на земле. Дело принимало опасный оборот.

Первым, кто почувствовал это, был напавший на Володю сзади. Пойманный на прием, который носит сухое название «бросок с захватом руки на плечо», но который в условиях многолюдной улицы, при ярком солнце, у здания суда выглядел, очевидно, не так, как в зале, на ковре, бандит совершил в воздухе замысловатый полет и, «как следует» приземлившись, уже не принимал участия в дальнейших событиях. Пришел он в себя лишь в милиции.

К тому времени Коротеев поднялся и вступил в единоборство с одним из нападавших.

Петр растерялся. На мгновение он застыл с ножом в руке.

Но это длилось лишь мгновение. С истерическим криком: «Все равно зарежу, гад!» — он ринулся на Володю, полосуя воздух ножом справа налево и слева направо. Он, видимо, предполагал, что против такого приема нет защиты.

В это время к месту происшествия подбежал проходивший мимо дружинник, молодой паренек. Вмешаться он не решился, как, впрочем, и немногие оказавшиеся поблизости прохожие. За кого заступаться? Кого хватать? Дерутся семеро парней в штатском. Кто они? Кто нападает, кто защищается? Да еще надо иметь в виду, что все описанное длилось несколько минут. Единственное, что смог сделать дружинник, это во все легкие засвистеть в милицейский свисток.

Трое нападавших, сообразив, что дело плохо, бросились бежать. Коротеев устремился в погоню. На поле боя остались Володя и приближавшийся к нему Петр. Отступать было некуда — за спиной стена.

И вот здоровенный, готовый на все бандит совсем рядом. Длинный нож, зажатый в сильной руке, сверкая, быстро движется из стороны в сторону. Еще мгновение — и бандит ударит.

Ни на одну секунду Володя не терял присутствия духа. Его глаза, казалось, устремленные прямо в глаза преступнику, видели все: и невозможность отступления, и недостаточность пространства, чтобы провести прием ногой, и направление, откуда последует удар, и то, что на помощь уже никто прийти не успеет.

Мозг четко разрабатывал план. И в тот момент, когда Петр собирался нанести удар, он вдруг услышал Володин крик: «Бери слева!» Жестом руки Володя показывал своему товарищу, набегавшему, видимо, сбоку, откуда брать Петра. Но Петр был опытный преступник, он не обернулся, не отступил. Он лишь на долю секунды задержал удар, метнув в сторону быстрый взгляд. На долю секунды.

Но для Володи этого было достаточно. Меньше времени, чем длился яростный рев бандита, слишком поздно понявшего свою ошибку, рев злобы, разочарования, страха, потребовалось Володе, чтобы провести болевой прием. Нож со звоном упал на асфальт. Рука Петра оказалась зажатой, словно в тисках. Теперь и десятилетний ребенок, нажми он чуть-чуть, сломал бы ее.

— Ну, так чего ж вы? — возмутился я, слушая Володин рассказ. — И ломали бы! Такому и голову свернуть не жалко!

Володя посмотрел на меня с удивлением.

— Зачем? Я ведь обезоружил его. — И с улыбкой добавил: — Наказывать преступников — это дело суда. Мое дело — их задерживать…

Володя возвращается домой с занятий, с тренировки. Таня ждет его с нетерпением и некоторой тревогой. Она подозрительно заглядывает мужу в глаза: не случилось ли чего. Они женаты, как им кажется, уже давно, но она так и не может привыкнуть к беспокойной, опасной его профессии.

Как приходит женщина на милицейскую службу? Наверное, так же, как в космонавтику, — рано и решительно определив для себя цель. Так и поступила Нелли Алешина.

Вот сидим мы с лейтенантом в ее кабинете. Хозяйка молниеносно накрыла стол: разложила салфетки, разрезала дыню. Из окна, открытого в сад, влетела оса. «Ой, боюсь!» — Лейтенант отскочила в сторону, замахала руками. Тут постучали в дверь, хотя было не заперто: кто-то принес цветы, рассыпался в комплиментах, лейтенант мило смутилась. Но раздался телефонный звонок. Она сняла трубку, одернула китель, и вдруг — откуда эта непреклонность в голосе: «Нет, не буду. В отличие от вас, я хожу по земле… Моя земля? Проезжая часть дороги». В Московском управлении ГАИ, рекомендуя Алешину, сказали: «Ее из седла не вышибешь». Вообразить в этот момент Алешину на коне, в атаке, было не столь уж трудно.

Нелли Михайловна — инспектор третьего отделения ГАИ, которое наблюдает за движением на трассе Ленинского проспекта. Тридцать с лишним километров — от Большого Каменного моста до аэропорта Внуково.

…Характер у лейтенанта стеснительный. Когда еще начинала работать, послали первый раз в школу — провести беседу. Она вся сжалась:

— Ну, как же я… Там учителя с дипломами.

— А вы в своем деле профессор, — сказал начальник подполковник Вакуленко.

Еще до ГАИ, в 109-м отделении милиции, из-за этой стеснительности на первых порах произошел смешной случай. Следили за спекулянтом. Уже поняли, чем так туго набит у него портфель — зонтиками. Однако никто не покупает, хотя предлагал в одном магазине, другом. Двинулся он дальше, устроился в сквере, на скамейке. «Ну, Неля, — говорят ей, — подсаживайся, флиртуй». Ее большие черные глаза округлились, стали еще больше. Но пошла, конечно. И чем более неловко, неумело изображала провинциалочку, решившую завести столичное знакомство, тем естественнее выглядела в такой, невероятной для нее, роли.

Молодой человек уж в гости позвал — «уговорил». Тем временем к скамейке подошел тот, кого он ждал. Почти без слов обменялись: тот ему маленький сверток, этот — объемистый. Видит Неля: уходит перекупщик. Что, если ребята не успеют? Ринулась за ним, как спринтер со старта. Сосед вскочил: «Вы куда?» Над тем, что крикнула она уже на бегу в ответ, потешалось потом все отделение: «Как куда — мне работать надо!»

Работать сюда Неля пришла прямо из школы. Тяжело заболела мама, а в большой семье они с Надей были старшие, еще три брата поменьше и сестренка. Неля сама так распорядилась своей судьбой, точно зная ее еще с пятого класса. Даже может сказать, где именно все определилось: по пути в школу она застывала у перехода, зачарованно следя за регулировщиком. Восхищалась его умением укрощать автомобильный поток, властвовать над улицей — милиционер был стражем порядка. А порядок считался в их семье одним из первых залогов человеческого благополучия.

Держался он на маме. Теперь Неля, у которой растет свой Кирилл, поражается: как спокойно и мудро входила мама в интересы, настроения шестерых детей! И кажется, поняла, в чем суть: наилучший, оптимальный вариант поведения способен избрать взрослый, у ребенка же нет опыта чувств, поступков, необходимого для выбора, потому ругать его, навязывать свою волю одной лишь силой старшинства — несправедливо и неразумно. Мама никогда так не делала.