Люди долга и отваги. Книга вторая - Страница 21

— Ну подожди, гад, я тебя проучу! — воскликнул Етобаев, зарядив винтовку бронебойными.

Первые два выстрела не дали желаемого результата, самолет продолжал кружить. Более того, летчик заметил Етобаева и пригрозил ему кулаком. Лейтенант еще более обозлился и снова прицелился. Самолет качнулся, завалился на крыло и грохнулся на землю. Когда бойцы подбежали к поверженному корректировщику, то под его обломками нашли гитлеровского летчика с пробитой снайперской пулей головой.

— У нас в качестве гостей находятся и сыновья фронтовиков, — под аплодисменты объявил председательствующий. — Они всеми делами своими доказывают, что достойны жизни и славы отцов…

Владимиру Петровичу Арбузову запомнился старший сержант Николай Валевач — выше среднего роста, по-спортивному развернуты плечи, лицо волевое, решительное.

— Был у меня случай… — начал Николай.

Об этом знает Арбузов, рассказано в газете. В репортаже — все подробности, остродраматические, пахнущие порохом. Сигнал тревоги застал старшего сержанта милиции Николая Валевача в комнате отдыха. Только что вернулся с задания, почти сутки не спал — и вот снова… Значит, что-то серьезное, раз решили и его поднять. Ну что же, не привыкать. Как когда-то на фронте, ноги в руки — и в строй.

В дежурке все выяснилось: в тайге, где-то около совхоза имени Суворова, обнаружен преступник. Тот самый, которого с неделю уже ищут. Хитрый, наглый, с оружием. Бежал он на легковой машине, но в пути, заметив преследование, бросил ее. В тайге, как потом выяснилось, заблудился. Вышел к хребту Сихотэ-Алинь. Несколько ночей спал на деревьях сном хищной птицы. Днем несколько раз видел вертолет — это за ним. На пятые сутки, в изодранной одежде, грязный и обросший, повстречал совхозного пастуха. Потребовал накормить его и дать лошадь. Спросил, далеко ли до ближайшей деревни. Пастух направил подозрительного незнакомца по кружной дороге, а сам через сопки, кратчайшим путем, добрался до поселка, позвонил в милицию. Вот тогда-то и была создана оперативная группа, в которую включили Николая Валевача. Милиционеры по радио известили местных жителей. Обратились за помощью к сельским дружинникам и охотникам.

В час ночи служебно-розыскная собака Юта взяла след. Николай Валевач едва успевал за ней. Начался дождь, но собака не теряла след. Пять часов кружила она по сопкам. Наконец следы привели на окраину поселка. Увлеченный опасным поиском, старший сержант Валевач кажется не чувствовал усталости. Ему, в прошлом трюмному машинисту, очень пригодилась флотская выносливость. За пять лет работы в милиции он с Ютой задержал несколько матерых преступников.

Вот и новая встреча. Засев в бревенчатом сарае, бандит отстреливался отчаянно. Но Валевач перехитрил его. Он направил на него Юту с одной стороны, для отвлечения внимания, а сам подобрался с тыла. В доли секунды Валевач успел и выстрелить, и прыгнуть на преступника, лихорадочно перезаряжавшего пистолет…

Не зря говорят, что сердца хранителей общественного порядка отлиты из металла. Люди хлипкие, не умеющие стать выше опасности, для подвигов не пригодны.

Перед нами донесение, которое как нельзя ярче подтверждает эту истину. Случилось это в шахтерском городе Сарани. Сберегательная касса заканчивала работу. Уже ушли последние посетители, кассир Чукина приводила в порядок документы. Тут-то и появились грабители. Вытащив финки, они потребовали деньги. Чукина, застигнутая врасплох, не успела взять револьвер, но она крикнула в окно о помощи, прикрыв собою деньги. Преступники, конечно, справились с безоружной женщиной, схватили деньги и револьвер. Но уйти незамеченными, как они рассчитывали, им не удалось. Крик Чукиной услышали шахтеры Андрей Полищук и Михаил Мамаков. Они немедленно сообщили о происшествии в милицию и бросились в погоню.

Шофер Николай Сухарев грузил дрова. С полуслова он понял — нужна подмога и не медля включил зажигание.

Машина с шахтерами нагнала преступников уже на окраине города. Дальше — степь. Грабитель Четинов понял, что уйти не удастся. Он вскинул револьвер, выстрелил. Машина остановилась. Преступники бежали дальше, а наперерез им спешил человек в милицейской форме. Это командир отделения сержант Борис Никитин. Известный в городе человек: коммунист, первоклассный спортсмен, сын фронтовика. Услышав выстрелы и разглядев бегущих людей, он сразу оценил обстановку и начал действовать. Правда, положение осложнялось тем, что у Никитина при себе не было оружия.

— Стой! — крикнул он убегавшим.

Четинов остановился, опять поднял револьвер. Сухо щелкнул выстрел, недалеко от Никитина взметнулся фонтанчик земли. Милиционер не остановился. Он действовал решительно и смело, как в бою. Но и преступник пока не собирался сдаваться. Положив ствол револьвера на левую руку и целясь, он пошел навстречу. Расстояние быстро сокращалось.

— Бросай оружие! — приказал Борис, схватившись за пустую кобуру, и бесстрашно, открытой грудью двинулся прямо на зловещий зрачок револьвера. — Руки вверх! — скомандовал он еще раз, и такая сила, такая уверенность послышались в его голосе, что рука преступника дрогнула. «Не уйти…» — мелькнула тоскливая мысль. Он оглянулся, как затравленный зверь, и бросил к ногам милиционера оружие. Поднял руки и его напарник.

Один из выступавших на слете фронтовиков сказал, что счастлив, отдав два десятилетия службе в милиции.

— Счастье наше трудное, но другой мне доли не надо… — Он медленно, с какой-то удивительной гордостью сходил с трибуны. На его кителе блестели награды — и те, что получены под Москвой, в Сталинграде, в Берлине, и те, что были вручены в послевоенные годы, совсем недавно.

Вот они, судьбы людские.

Судьбы советские.

Весной 1921 года Василий Кандыбин возвращался в родную станицу Отрадную. Мартовское теплое солнце давно согнало с полей снег. Вобрав талые воды, Урюпа разлилась, затопив низкие места и балочки. И теперь, набравшая сил, словно проснувшись, шумела под мостом. Прислушиваясь к знакомому с детства шуму реки, он вспомнил, что три года не был в Отрадной с тех пор, как ушел комиссаром в кавбригаду Ивана Кочубея. Закрутила Василия война. Не слезал с коня, пока не разбили белое войско. Три года дрались. Легко сказать — три года, а их прожить еще надо. И не как-нибудь, а на виду у людей, не выбирая легких дорог и объездов. Если надо — принимал огонь на себя, стремя в стремя скакал с бойцами в сабельный бой на деникинцев, врангелевцев, а потом и махновцев под Гуляй-Полем, Пологами… Провалялся больше месяца в тифозной горячке под Астраханью, думал — конец. Потом освобождал Ставрополь… Да разве все упомнишь! На войне ничего просто не дается, потому что на каждом шагу жизнью рискуешь. От тех боев три отметины на теле остались да контузия от деникинского снаряда. «Вот и доскакался», — ведя коня в поводу, отыскивая глазами родную хату, взгрустнул Василий. Подчистую уволили из армии. Не вдруг, не сразу смирился он с таким решением. Начдив Хмельков и комиссар Сергунин горой стояли за то, чтобы оставили отважного казака в строю, доказывали командованию, что Кандыбин нужен армии. Но отменить приговор медицины и они не могли. Видно, судьба. «Ты не унывай, — успокаивал Хмельков, — и дома для тебя дела хватит. Если что, дай знать, поможем. Считай, что ушел в долгосрочный отпуск на поправку».

Попрощался Василий Кандыбин с бойцами своей 2-й кавбригады, поцеловал на прощание Знамя. И — в путь.

Воспоминания волнами наплывали, захватывали комиссара, уносили к лихим кавалерийским атакам. Чтобы не поддаться тоске, Василий поправил портупею, на которой висела именная серебряная шашка — награда за храбрость, проверил переметные сумки, подтянул подпругу и сказал себе: «Мы еще повоюем!» Сказал вслух, твердо, словно отдал приказ на всю жизнь.

Среднего роста, в длинной кавалерийской шинели, перетянутой командирским ремнем, серой кубанке с голубым верхом, Кандыбин шагал по улицам станицы, всматриваясь в лица прохожих, надеясь повстречать знакомых, поскорее узнать у них о матери, сестре, брате. Гремели воскресные колокола на станичной церкви. Чуть в стороне от колокольни гудел базар. Улицы заполнили женщины в ярких платках и сарафанах, седобородые старики в черкесках. На базаре полно бричек, на которых приехали казаки и иногородние с битой птицей, кабанчиками, салом, хлебом, вяленой рыбой. Кричали голосистые торговки, расхваливая виноградное вино, соленые арбузы, огурчики. Такого давно не было. Тут же торговали керосином, мылом, мануфактурой. Базар шумел празднично, беззаботно. Это передалось и Василию. Он широко улыбнулся, радуясь, как празднику, пестроте базара. Ожила станица!