Любовники и лжецы - Страница 4

Зазвонил телефон.

– Алло, Белинда, – раздался голос Эйба Глассмана.

Белинда чуть не уронила трубку.

– Привет.

– Розали сказала мне, что ты звонила.

Белинда уже глубоко сожалела о своем дурацком порыве. Ему все равно, ему совершенно безразлично то, что касается ее. Отец так и не простил ей переезда в Калифорнию. Не простил того, что она не вышла замуж и не родила ему наследника мужского пола. Стремление писать сценарии он считал нелепой причудой.

– Я не звонила, – отозвалась Белинда. – Твоя секретарша ошиблась.

Повисла напряженная пауза.

– Как поживаешь? – спросил Эйб.

– Прекрасно.

– Не собираешься приехать сюда на уик-энд этим летом? Я хотел бы тебя кое с кем познакомить.

– Попытаюсь, – ответила Белинда, подумав: «Ну уж нет, ни за что!» Потому что этот «кое-кто» наверняка очередной приемлемый кандидат в мужья. И вдруг у нее вырвалось: – Я продала сценарий. – Она была готова откусить себе язык.

– Кому?

– «Северной звезде».

– За сколько?

– За триста пятьдесят тысяч.

– Поздравляю. Ну а теперь, когда ты доказала, что можешь писать эти чертовы штуки и продавать их, почему бы тебе не вернуться в Нью-Йорк и не обосноваться здесь? Не забывай, что мне уже пятьдесят три года, Белинда!

– Нет уж, благодарю покорно.

– Ты себя показала, – сердито продолжал Эйб. – Что тебе еще нужно? Я не вечен, Белинда, а кто тогда будет управлять всем этим? Тебе почти тридцать, и если ты будешь и дальше тянуть время, у тебя могут родиться неполноценные дети!

– Я не хочу детей, – сказала Белинда. – Или, по-твоему, я обязана доставить тебе удовольствие и забеременеть прямо сегодня? Все равно я сегодня собираюсь как следует трахнуться.

– Не дури! Ты же знаешь, что я не это имею в виду. Каждая нормальная женщина хочет детей.

– Спасибо, но я уже знаю, что ты считаешь меня ненормальной.

– Я этого не говорил.

– Моя карьера пошла в гору! И будь я проклята, если остановлюсь!

Эйб молчал.

Одержать верх в разговоре с отцом – редчайший случай. Но Белинде этого показалось мало, она закусила удила.

– «Северная звезда» использует этот фильм для раскрутки Джексона Форда. Сейчас он самый популярный актер в Голливуде. Значит, кассовые сборы будут огромными. А если «Возмущение» станет кассовым фильмом, я приобрету популярность, и мои сценарии будут раскупаться как горячие пирожки.

Последовала еще одна не характерная для него пауза.

– Ты знаешь, что эта индустрия непредсказуема, – сказал наконец Эйб. – Никто не в силах предвидеть, каков будет кассовый сбор. И актер, пусть даже самый популярный сегодня, завтра может стать кучей дерьма. Полно, Белинда, тебе и самой это известно.

– Да, даже мне это известно. Спасибо, ты очень ободрил меня.

– Что? – спросил Эйб кого-то на другом конце линии, потом снова сказал в трубку: – Мне надо идти, Белинда. Только что появился Уилл Хейуорд.

– До свидания, Эйб.

– Этот диалог – дерьмо.

– Дайте обратный кадр! Обратный кадр! Господи, Джек!

Джексон Форд стоял на сцене – прекрасный, но мрачный как туча, игнорируя свою партнершу, типичную калифорнийскую блондинку, уже успевшую привыкнуть к подобным вспышкам гнева. Юпитеры один за другим погасли, операторы, расслабившись, отступили на шаг от своей аппаратуры, воцарившееся было молчание нарушилось ворчанием, вздохами и рокотом разговора.

Ассистент режиссера Ники Фелтон, низенький, круглый, с очками на огромном носу, в отчаянии покачал лысой головой.

– Джек, что тебя не устраивает?! – воскликнул он в панике.

Звезду что-то расстроило, а это абсолютно не допускалось.

– Диалог – полное дерьмо, – повторил Джек.

– Не волнуйся, – успокаивал его Ники Фелтон, обливаясь потом. – У нас полно сценаристов. Хочешь что-то изменить – мы на это пойдем.

Джек молча повернулся и покинул сцену, направившись, судя по всему, в свою личную гримерную.

– Он просто невыносим, – сердито прошипела Эдвина Льюис, долговязая ассистентка режиссера. – Ему невозможно угодить!

– Он великолепен, – возразила другая дама.

В разговор вмешался высокий худощавый мужчина:

– Черт возьми, мы на целых двадцать недель отстаем от расписания. С меня довольно! Если Форд не возьмется за ум, он уволен.

– Полно тебе, не горячись, Джон. Успокойся, – сказал Ники. Угроза Джона Прайса, директора, была пустыми словами, потому что он не располагал властью нанимать и увольнять кого-нибудь. – Форд прав. Именно эта сцена написана слабовато.

– Перестань лизать ему зад! Он всего-навсего вонючая телезвезда, которая, попав в кино, возомнила себя великой кинозвездой. Так вот, до кинозвезды ему далеко, а я сыт по горло его капризами!

– Джон, не волнуйся. Мы заменим одну-две строки, и не успеешь оглянуться, как отснимем всю сцену. Я тебе обещаю.

– Никто из зрителей и внимания не обратит на то, что они там говорят, – проворчал Прайс. – Зрители пойдут глазеть или на голый торс Форда, или на сиськи Леоны.

– Он хотя бы не требует, чтобы ему на съемочной площадке подавали «Дом Периньон» и икру, – вставила Эдвина. – Могло быть хуже.

Фелтон метнул на нее уничтожающий взгляд. Да пожелай Форд израильских маслин, они появятся в мгновение ока, потому что «Северная звезда» связывала с этим актером большие надежды.

– Верно, – обратился Ники к Прайсу. – Но почему бы нам не попросить Голдмана поработать над этим диалогом и сделать его менее высокопарным?

– Нет, я за то, чтобы вообще выкинуть Форда из этого фильма! – не унимался Прайс.

– Брось, Джон. У нас осталась всего неделя до конца съемок. Не верю, что тебе на самом деле хочется расторгнуть контракт с Фордом. Он – наша главная приманка. И Форд хороший актер.

– Ишь, устроил истерику, сукин сын!

– Я найду Мелоди.

Эдвина убежала, оставив мужчин продолжать разговор. Она заметила рыженькую в углу, откуда та наблюдала за Прайсом и Фелтоном.

– Мелоди! На тебя вся надежда! Умоляю, уговори Джека сыграть эту сцену.

Мелоди, пышногрудая особа с копной рыжих волос, встала, бросив тревожный взгляд на ассистента режиссера и директора. Потом кивнула и, торопливо покинув съемочную площадку, постучала в дверь гримерной Джека:

– Это я, Мел.

– Входи.

Мелоди вошла, и хотя она уже семь лет была личным менеджером Джека, его помощницей и лучшим другом, при виде его безупречного профиля и темной шевелюры, золотящейся в лучах солнца, у нее перехватило дыхание. Она закрыла за собой дверь.

Он взглянул на нее и улыбнулся.

Улыбнулся знаменитой улыбкой Джексона Форда, которая шла из глубины его дьявольски поблескивающих зеленых глаз.

– Явилась, чтобы отчитать меня?

– Это совсем не смешно, Джек. Это всего лишь любовная сцена.

– Это моя любовная сцена! – сердито заявил он. – А Уильям – мой герой. И я намерен отстоять цельность его характера.

Мелоди положила руку ему на плечо.

– Я понимаю.

– Понимаешь? – Форд искоса бросил на нее сердитый взгляд. – Все они думают, что я просто упрямый смутьян, но я уже одиннадцать лет в этом проклятом бизнесе и всего добился самостоятельно! Теперь я популярен и хочу оставаться популярным. А это мне не удастся, если критики высмеют мою игру! – Он сердито зашагал по комнате. – Я не допущу, чтобы в сценарии оставался этот дерьмовый диалог!

– Мне не нравится, что ты завоевываешь такую репутацию.

– Знаю, что тебе не нравится. Кстати, я как раз переписывал эту сценку. Дай мне несколько минут, и я закончу.

Мелоди молча смотрела, как он вычеркивает строчки.

– Джек! Я понимаю, многое зависит от успеха этого фильма. Но если за тобой утвердится дурная репутация смутьяна…

Он взглянул на нее.

Теперь, когда съемки телесериала отменили, три года его пребывания на экране в качестве телезвезды, пусть даже безумно популярной, ничего не гарантируют ему в будущем – абсолютно ничего. «Публика подобна шлюхе, Джек, – говорил Сандерсон Хорн, его агент. – Она совершенно не заслуживает доверия. А этот город – и того хуже. Ты должен работать, Джек, причем необходимо приступить к работе немедленно, иначе через год ты станешь лишь еще одним некогда популярным “бывшим”».